Умм, или Исида среди Неспасенных - Бэнкс Иэн М. (читать книги онлайн полностью .TXT) 📗
Скольких приверженцев мы потеряем, если – моими стараниями – правда выплывет наружу? Кто решится принять нашу веру, если история моего деда станет достоянием гласности? Не следует ли мне нарушить обет, вслед за родной и двоюродной бабками, чтобы скрыть неприглядную истину во имя общего блага? Какова в таком случае будет цена моему слову? Смогу ли я себя уважать, если совершу клятвопреступление, последствия которого непредсказуемы?
Допустим, мое самоуважение – это далеко не главный вопрос; куда важнее интересы Ордена и Общины, душевное спокойствие большинства ни в чем не повинных людей. Мне лично ничем не угрожало возможное клятвопреступление и сокрытие прегрешений Сальвадора: эта тайна никак не смогла бы разъесть меня изнутри.
Но допустимо ли вплетать новую ложь в запутанную паутину, зная, что правда сметет эти грязные клочья и расчистит нам путь, избавит от роковой угрозы разоблачения? Права ли я, когда считаю – и более того, имею ли право считать – нашу веру настолько хрупкой, что ее необходимо оберегать от любых ударов? Не лучше ли ради нашего будущего открыть истину и мужественно встретить последствия, закаляя себя от грядущих невзгод?
Наконец, могу ли я провозгласить: Дар принадлежит мне одной, он унаследован мною от двоюродной бабки, а дед не имеет к этому ни малейшего отношения? Сделав такое заявление, я своей волей сдвину вехи дорогой нашему сердцу веры, перемещу их с незыблемой скалы на зыбучие пески.
Видит Бог, мой Дар, даже с моей собственной точки зрения, далеко не бесспорен; меня переполняет праведный гнев, но ведь моя репутация тоже находится под вопросом, хотя другие пока об этом не догадываются. Способность к воздействию на расстоянии, с которой я боролась добрых десять лет, приобрела новое, изменчивое качество, похожее на изворотливость, приспособившись к атмосфере ядовитых наветов, и теперь надежды на то, что мой Дар сильнее, а не слабее, чем думают окружающие, почти развеялись.
– Не кисни, Айсис – Марк, приятель Топека, подмигнул мне поверх пустых бутылок. – Все будет тип-топ.
– Это вряд ли. – Вяло улыбнувшись, я глотнула пива.
Я давно сбилась со счета и уже не раз пропустила свою очередь платить за всех; к тому же у меня не осталось ни сил, ни средств для дальнейших возлияний.
Мы отправились на дискотеку, где тоже продавалось пиво, но не в бутылках, а в больших пластиковых стаканах; настроение у меня было далеко не радужное. Музыка оказалась совершенно неинтересной; то же самое можно сказать и о молодых людях, которые подходили к нашей компании, чтобы пригласить меня на танец. Даже когда меня пригласил Топек, я не смогла заставить себя выйти на танцпол. Глядя на танцующих, я ловила себя на мысли, что они являют собой нелепое зрелище. Как странно, что люди получают такое наслаждение от ритмичных телодвижений.
Мне подумалось, что танцы сродни сексу: тот же регулярный ритм, тот же предварительный этап, когда парочка еще только идет на площадку, то же слияние двух тел; разница только в том, что танцами с неподдельным удовольствием занимаются и маленькие дети, и глубокие старики. Я наблюдала такие сцены у нас в Общине и даже сама отдала дань танцам, когда мне внушили, что в них нет сексуального подтекста; рядом со мной увлеченно отплясывали стар и млад, и общая радость, не имевшая ничего общего с похотью, передавалась мне, даря ощущение чего-то здорового и приятного.
Что касается моих собственных ощущений, эйфория танца приближалась к религиозному экстазу, а не к плотскому наслаждению; как будто меня мистическим образом вынимали из телесной оболочки и переносили в другую плоскость бытия, где отношения были чистыми, простыми и цельными, где царило спокойствие и понимание.
Конечно, путь к достижению таких ощущений через танец был сложным и долгим (я рисовала в своем воображении образы вращающихся дервишей и африканских шаманов, описывающих круги у ночного костра) и лишь в незначительной степени приближался к возвышенному ликованию верующего человека… но должна признать, это лучше, чем ничего, если «ничего» остается единственной альтернативой. По-видимому, в нашем обществе, где безбожие и прагматизм развиваются по нарастающей, именно этим объясняется тяготение молодежи к танцам.
Насколько все-таки странен человеческий род, подумала я, как будто сама прилетела с другой планеты.
А в голову лезло: мое место не здесь. Мое место – среди наших, и сейчас общее будущее оказалось в моих руках. Мне вдруг захотелось сбежать от этого шума, грохота и дыма; я попросила у Топека ключи, пожертвовала ему остатки моего пива, извинилась перед остальными и вышла в ясный, темный вечер, чтобы вдохнуть его прохладную свежесть, – как будто вырвалась из зловонной камеры после многолетнего заточения.
В мелькании слепящих городских огней звезд почти не было видно, зато луна беспрепятственно лила на землю свой безмятежный свет в преддверии скорого полнолуния.
Я еще побродила по городу, терзаясь противоречивыми мыслями, которые раздирали мою совесть и волю.
В какой-то момент я остановилась на мосту через реку Келвин и, перегнувшись через каменный парапет, стала смотреть на темные воды, забыв о потоке машин и толпе прохожих.
Мало-помалу я начала успокаиваться, хотя в голову по-прежнему лезли непрошеные мысли. Их противоборство не давало перевеса ни одному лагерю, взаимонаправленные силы были равны, и враждующие стороны нейтрализовали друга, пришли в изнеможение, но не сдавались.
Будь что будет, говорила я себе. Завтрашний день уже приобрел определенные контуры, теперь надо запастись терпением и решать проблемы по ходу дела, а не ломать голову над конкретными планами. И вообще, утро вечера мудренее.
Кстати, не мешало бы выспаться.
Вернувшись в квартиру Топека, я повесила гамак у него в комнате, между платяным шкафом и изголовьем кровати – старинная мебель была достаточно массивной, чтобы выдержать мой вес, и настолько вычурной, что предоставляла весьма широкий и даже затруднительный выбор шишечек и прочих выступающих украшений. Я сбросила куртку, рубашку и брюки, улеглась в гамак и почти мгновенно уснула.
Прошло немало времени, и мне почудилось, что праздник жизни настиг меня даже здесь. И впрямь, ко мне на цыпочках приблизился Топек, который шепотом поведал о сказочной удаче: Стивен уступает им с новой телкой свою комнату, а сам ляжет здесь. Как мне и было обещано, такое соседство меня ничуть не потревожило: я проснулась рано утром, бодрая и полная сил, а он еще посапывал и фыркал, не приходя в сознание. Пока все спали, я умылась и оделась.
Гостиная была усыпана бесчувственными телами. Я вышла в прихожую и пристроилась у тумбочки, чтобы черкнуть записку Топеку и письмо Иоланде, а потом отправилась на улицу в поисках почтового ящика.
Софи, с которой я созвонилась накануне, сразу после разговора с мистером Уомерследжем, прикатила через полчаса на своем маленьком «моррисе», а я уже сидела у подъезда и жевала роллы, купленные в ближайшем магазинчике.
В джинсах и полосатой тенниске, с конским хвостом на затылке, Софи выглядела по-летнему жизнерадостной. В машине она меня расцеловала:
– Видок у тебя никудышный.
– Спасибо на добром слове. Настроение тоже никудышное. Хочешь? – Я протянула ей бумажный пакет.
– Только что позавтракала. Ну-с, – она хлопнула в ладоши, – куда прикажете?
– В городок Мочтай, это в Ланаркшире.
– Слушаюсь, – сказала она и включила зажигание.
Так начался этот день, а вместе с ним и последний, решающий этап моего похода.
Мне пришло в голову, что в свете моего осмотрительного решения о сокрытии дедовых проступков возвращение Жобелии в лоно семьи и Общины может обернуться нежелательными, даже роковыми последствиями. Где гарантия, что она будет держать язык за зубами, если завеса тайны все равно приоткрыта? Рано или поздно через домыслы и слухи жестокая правда выплывет наружу.
Но я не могла допустить, чтобы Жобелия закончила свои дни в богадельне. Там, конечно, довольно чисто, комната просторная, есть какая-то возможность общения с другими обитателями, жалоб почти нет, но обстановка совершенно бездушная и холодная по сравнению с домашним уютом нашей Общины. Я не могла бросить старуху на произвол судьбы. Если даже ее возвращение заставит меня отказаться от некоторых планов – так тому и быть, коль скоро от этого зависит благополучие моей двоюродной бабки. Кроме того, я все равно дала себе клятву обнародовать истину, просто до поры до времени чутье подсказывало мне держать рот на замке.
