Остров. Тайна Софии - Хислоп Виктория (читаем книги .txt) 📗
По-видимому, Лидаки стал последним, кто видел Маноли: он бесследно исчез, хотя его драгоценная лира все еще висела на стене за стойкой бара.
– Вчера он пришел сюда часов в шесть вечера, – рассказал Лидаки. – Был как обычно в отличном настроении, и мне показалось, что он собирается остаться на праздник.
– Похоже, после этого Маноли никто не видел, – добавил Ангелос. – Я думаю, ему не хотелось встретиться с Марией.
– Да неужто он по-прежнему считает себя обязанным жениться на ней? – воскликнул кто-то.
– Зная Маноли, я сомневаюсь в этом. И все же ему, наверное, неловко перед девушкой, – сказал Лидаки.
– Лично я уверен, что Мария тут ни при чем, – заметил Антонис. – Думаю, он просто знал, что его время вышло.
Тем же утром Антонис отправился к дому Маноли. Он ничего не имел против этого обаятельного бездельника – с ним было всегда приятно пообщаться и пропустить по стаканчику, – поэтому Антониса встревожила мимолетная мысль, что Маноли может лежать у себя дома в луже крови. Если уж Андреас убил жену, что могло помешать ему убить заодно и двоюродного брата?
Антонис заглянул в окно. Все выглядело как обычно: хаос холостяцкого жилища, кастрюли и тарелки громоздятся одна на другую, занавески наполовину задернуты, крошки на столе, полупустая бутылка вина… Нечто подобное Антонис и ожидал увидеть.
Антонис тронул дверь и, обнаружив, что она открыта, решил войти. Наверху, в спальне, глазам его открылось зрелище, которое хотя и могло быть очередным доказательством того, что хозяин дома не склонен к порядку, скорее говорило о поспешном отъезде. Все ящики были выдвинуты, а вещи разбросаны, как после извержения вулкана. Двери шкафа были распахнуты настежь и демонстрировали взгляду пустые вешалки. Неубранная постель со смятыми простынями и невзбитыми подушками была такой, как и ожидал увидеть Антонис. Но по-настоящему его убедили в том, что пустота воцарилась в доме навсегда, лежащие на комоде фотографии в рамках. Похоже, их опрокинули в спешке, а две рамки были пусты – фотографии просто вырвали из них. Все признаки были налицо. Автомобиль Маноли исчез, и он уже мог быть в любом уголке Греции. Искать его было бессмысленно.
Отпевание Анны проходило не в главной церкви Плаки – той, где Андреас искал убежища, – а в часовне на окраине деревни. Небольшое здание выходило окнами на море, и из него открывался превосходный вид на Спиналонгу. Лишь узкая полоска соленой воды отделяла кладбище от места последнего упокоения прокаженных, где в земле лежали останки Элани.
Менее чем через двое суток после смерти Анны в сырой часовне собрались одетые в темное люди. Никто из Вандулакисов так и не пришел – со дня убийства они не покидали своего дома в Элунде. Мария, Гиоргис, Кирицис, Фотини, Савина и Павлос стояли, склонив головы, а священник читал над гробом молитву. Из кадильницы поднимался дым ладана. Священнослужитель дочитал длинную молитву о прощении грехов, и все стали почти беззвучно повторять за ним слова «Отче наш». Когда настало время предать тело земле, все вышли наружу, под неослабевающий жар солнца. По щекам, смешиваясь с потом, текли слезы. Никому не верилось, что в деревянном ящике, который скоро навсегда исчезнет во тьме, находится то, что осталось от Анны.
Когда гроб опускали в могилу, священник взял немного земли и высыпал ее крест-накрест на крышку гроба.
– Господня земля и исполнение ее, – проговорил он, – вселенная и все живущие на ней…
Хлопья пепла из кадильницы летели вниз, смешиваясь с землей, а священник продолжал:
– В покоищи Твоем, Господи: идеже все святые Твои упокоеваются, упокой и душу рабы Твоей…
Священник читал эти слова почти нараспев. Он произносил их, наверное, уже тысячу раз, и горстка прихожан завороженно слушала, как они срываются с его едва шевелящихся уст.
– Едина Чистая и Непорочная Дево, Бога без семене рождшая, моли спастися души ее…
Фотини немного покоробило упоминание чистой и непорочной девы Марии, молящей о спасении Анны.
«Если бы в Анне оставалось хоть что-то непорочное, возможно, мы бы здесь не стояли», – подумала она.
Служба подходила к концу, и казалось, что священник соревнуется с хором из тысяч цикад, чей неослабевающий стрекот достиг своего апогея как раз тогда, когда он дошел до завершающих слов.
– …И в недрех Авраама упокоит, и с праведными причтет… Во блаженном успении, вечный покой подаждь, Господи, усопшей сестре нашей и сотвори ей вечную память…
– Кири элисон… Кири элисон… Кири элисон…Вечная память… Вечная память… Вечная память…
Прошло несколько минут, прежде чем все вышли из оцепенения. Мария заговорила первой, поблагодарив священника за отпевание. Пришло время возвращаться в деревню. Мария с отцом отправились домой. Гиоргис сказал, что хочет спать, – видно, это было все, в чем он сейчас нуждался. Фотини и ее родители должны были вернуться в таверну к Стефаносу, который присматривал за Петросом и играл на берегу с озорником Матеосом. Стоял тихий, безветренный полдень.
Кирицис ждал Марию на площади у лавки в тени раскидистого дерева. Марии нужно было хотя бы на несколько часов уехать из Плаки, и они планировали побывать в Элунде. Эта поездка должна была стать для нее первой за четыре года – не считая короткого плавания со Спиналонги к большой земле. Марии хотелось хотя бы часок побыть наедине с Николаосом.
Она помнила, что в Элунде у самого моря стояла маленькая кофейня. Именно туда она обычно ходила с Маноли, но все это было уже в прошлом. Она не позволит тени Маноли преследовать себя! Когда официант провел Кирициса и Марию к столику, совсем рядом с которым нежно плескалось о камни море, события прошедших двух дней уже казались им очень далекими – как будто они произошли с кем-то другим и в другом месте. Однако когда Мария бросила взгляд через пролив, то увидела Спиналонгу. С этого места остров выглядел так же, как всегда, и было трудно поверить, что теперь он обезлюдел. Плаки не было видно: она пряталась за скалистым мысом.
В первый раз с того ночного разговора возле церкви Марии и Кирицису представилась возможность побыть наедине. Всего лишь на час в ее жизни забрезжила надежда на счастливое будущее, но теперь Марии казалось, что за этим огромным шагом вперед последовало несколько шагов назад. Она до сих пор даже ни разу не обратилась к любимому мужчине по имени!
Вспоминая эти минуты несколько недель спустя, Кирицис корил себя за поспешность. Возбуждение при мысли об общем будущем заставило его завести разговор о квартире в Ираклионе.
– Я надеюсь, что она нам подойдет, – говорил Кирицис. – Не слишком просторная, но там есть рабочий кабинет и отдельная комната для гостей. Если понадобится, мы в любую минуту сможем переехать. Зато эта квартира расположена рядом с больницей.
Он протянул руки и взял ладони Марии в свои. Она выглядела какой-то потерянной, и неудивительно: они только что похоронили ее сестру, а тут еще и он, нетерпеливый как дитя, лезет обсуждать практические стороны их совместной жизни! Несомненно, чтобы прийти в себя, Марии нужно время.
«Как приятно ощущение его рук на моих пальцах! И сколько же в нем доброты и великодушия!» – думала Мария.
Ну почему они не могут остаться за этим столиком навсегда? Никто не знает, где они, и ничто не будет их беспокоить.
Ничто, кроме совести, которая, словно разбуженная этой мыслью, вдруг диким зверем набросилась на Марию.
– Я не могу выйти за тебя, – внезапно сказала она. – Я должна остаться в Плаке и присматривать за отцом.
Эти слова прозвучали для Кирициса как гром среди ясного неба. Потрясение его было велико, однако через несколько минут, обдумав все, он понял, что такое решение Марии было вполне логичным. Если вспомнить драматические события последних двух дней, как он мог рассчитывать, что все пойдет по-прежнему? Он был глупцом. Как можно ожидать от этой женщины, в которой его привлекала не только красота, но и честность и самоотверженность, что она покинет несчастного отца после того, как тот потерял вторую дочь? Всю жизнь Кирицис руководствовался разумом, и стоило на миг позволить эмоциям взять верх, как он оступился.
