Судить Адама! - Жуков Анатолий Николаевич (читать книги онлайн бесплатно регистрация .txt) 📗
Чтобы успокоиться, Федя-Вася побежал к Алке, старшей своей дочери. Там душа сразу на место уляжется, только квартиру их увидишь. В новом доме потому что, с городскими удобствами: крантик открой – холодная вода, другой отверни – горячая, третий, четвертый на плите – газ, бери спички, зажигай, ставь, вари – что? Все, что пожелаешь: уху, щи, похлебку, кашу, картошку и так дальше.
Алла встретила его сердито. Она торопилась с ужином, приготовила, а муж, видно, опять будет торчать в своей мастерской до полночи, жди его, подогревай каждый раз.
И эта дочь пошла лицом и статью в мать: рослая, стройная, только после родов располнела, налилась, как помидорина. А вырядилась тоже в линялые джинсы, а за ноги хватается годовалый Гришанька и плачет, срываясь и падая. Он хочет поймать ее за штаны, но никак не может ухватиться – ручки скользят по натянутой грубой материи, как по дереву.
– Дурища! – не сдержался Федя-Вася, хлестнув ее по заду ладонью. – Хоть бы дома-то сняла эти портки! – И подхватил с пола мокренького внучонка, но тот заревел еще пуще.
Алла, красная от гнева, вырвала у него Гришаньку и заорала, тесня отца к двери:
– Учить заявился?! Ты, может, и материну юбку мне принес? Сейчас надену – подолом пол подметать!
Федя-Вася плюнул с досады и вышел.
Вон они как нынче – пол подметать! И это о чем? О материнской юбке! А эта юбка помогает ребенку что? Ходить, вставать-садиться, устойчивость ему внушает, надежность и доброту. Почему? А потому, что юбка эта поддержкой служит в детское время, когда у ребенка основы закладываются. Какие? Главные: характера, натуры. Завтра же доложить об этом в суде, пусть учтут.
Дома Федя-Вася дал разгон своей Матрене. Почему? А потому, чтобы глядела за дочерьми, не потакала. Ишь, и Светку вырядила в эти портки, денег дала – иди, дочка, обжимайся с Витяем. Он в Хмелевке всех девок уж перебрал, а теперь и Светка. Втроем, говорит, дружим. Знаю, как они дружат. Нынче втроем, завтра вдвоем, а послезавтра жди внучонка. Чего вытаращилась, язык проглотила?
– Уймись, – приказала Матрена. – Ты в любовных делах ничего не знаешь. И в других делах ничего не знаешь, если следствие на кота ведешь. Уймись. Я сама с дочерьми разберусь. Алку замуж отдала с двумя подушками и тканевым одеялом и Светку отдам не голой.
Федя-Вася плюнул и отступился: он знал крутой нрав своей Матрены. Разозлишь, а потом самому же и попадет ни за что. Бабы, они какие? А такие: без тормозов. И, как говорил тот же балбес Витяй, зажигание у них позднее. Почему? А это уж и народный суд не разберет, не только товарищеский. И участковому старшине тут нечего делать. Товарищ Сухостоев вон подполковник милиции, а когда запаздывает домой хоть на полчаса – звонит своей супруге: извини, дорогая, задерживаюсь, у нас тут происшествие, дома объясню подробно. Вот как! Без объяснения, глядишь, и домой подполковника не пустят.
Федя-Вася лег спать, а утром, после завтрака, не разговаривая ни с Матреной, ни со Светкой, понес документы в товарищеский суд. На его счастье, встретился на телеге Сеня Хромкин – вез из мастерской какие-то железки на уткоферму, – и с ним Федя-Вася отвел душу. Почему с ним? А потому, что Сеня чуткий, никакой корысти, сразу заметил его расстройство и предложил подвезти, хотя ему было не по пути. К тому же у Сени есть свой, персональный взгляд на нашу текущую жизнь. Можно с таким человеком поделиться? Неужто нет. Любой неприятностью, даже горем. Сеня все рассудит с философской точки зрения и поймет как надо. Многие над ним смеются, но такие и надо мной втихаря смеются, а серьезности моей не понимают.
И Федя-Вася, сидя рядышком, как родной брат, такой же маленький, смирный, пожаловался на неслушницу Светку, на Витяя, на всю нынешнюю молодежь, не знающую укорота, не ведающую стыда и боязни. Про Алку он потом доложит председателю суда.
Лошадь шла шагом, обмахивалась хвостом от мух, и Сеня не погонял ее, не отвлекался, сочувственно слушал. А выслушав, почесал потылицу, сдвинув на глаза кепку, едва прикрывавшую его большую плешивую голову.
– Согласен со мной? – спросил Федя-Вася, чувствуя облегчение от того, что высказался перед хорошим человеком.
– В общем виде согласен, – сказал Сеня. – Жизнь нашей современности идет по плану прочности созидания. И молодое поколение другое, правильно. Только вот насчет стыда и боязни у меня к вам сомнение. Народная пословица есть: в ком страх, в том и стыд. И вот я думаю, если пословица правильная, а держать людей смолоду в страхе нехорошо, то насчет стыда надо задуматься поглубже, с философской точки зрения. Стыд разный бывает, и люди к нему относятся по-разному, согласно понимания сущности соображения. Вот моя дочь Роза, например, тоже имеет красивый внешний облик, вся в мать, в точности Феня в истекшие годы молодости жизни. Только Феня имеет наличие характера огненное, ничего не боялась и не боится, а Роза кругом смирная. Ну вот. Теперь давайте вспомним, как они одеваются. Смелая Феня ни за что не покажется на улице в короткой юбке с голыми коленками, а у смирной, стеснительной Розы мы видим голые ляжки. Или вот ваша дочь Алла. В такую узость джинсовых плотных штанов влезает, что лучше бы уж ходила в голой определенности нагого тела. А твоя Матрена в прошедшей молодости так ходила?
– Тогда другая мода была, беднее жили. А сейчас мы видим что? Сейчас мы видим сплошное провокаторство женского обмундирования.
– Согласен с вами, Федор Васильевич. Но давайте посмотрим на моду с экономической точки зрения общественности. Жили беднее, а юбки шили протяженной длинноты, до полу, широкие, с напрасными складками материи. Из такой юбочной распространенности можно для Розы или для твоей Светланы сшить пять юбок аккуратной нормальности. И тулупы носили до пяток, воротники – выше одетой в шапку головы. Если с экономической точки, то нет ни разума соображения экономии, ни толку. Ходить в такой несуразности длины, собирать подолом пыль и грязь плохо в санитарном отношении правил. И работать тоже неудобно. Или вот деньги для необходимости нужд жизни. В войну и два с лишним года после нее мы вели счет на похудевшие, усталые тысячи, во время гражданской – на изможденные миллионы голодных рублей, а купить на те тысячи и миллионы в рассуждении бытовых нужд было нечего. Сейчас на десятку больше купишь. Зачем же, спрашивается, в богатой жизни – червонцы и рубли, а в бедной – миллионы и тысячи?
