Американская история - Тосс Анатолий (онлайн книги бесплатно полные txt) 📗
И хотя я конечно же отдавала предпочтение своей ведущей роли и считала, что никто, даже Марк, не смог бы меня в ней подмениться в то же время уважительно относилась и к его труду: чтобы вот так нащупывать призрачную нитку в поглотившем нас лабиринте, скажем для образности, Минотавра, безусловно, нужно особое чутье. Я даже испытывала к нему за его незавидную роль критикана и деконструктивиста, которую он так успешно выполнял, извращенную благодарность, сочетаемую, впрочем, с отчаянной решимостью это критиканство вскорости растоптать.
Так прошел весь апрель и большая часть мая, и скоро уже должна была начаться последняя преддиссертационная сессия, к которой, у меня не было сомнения, меня не допустят. Деканат, казалось, махнул на меня рукой, им надоело вызывать и журить меня, я же приняла это как приятное послабление — во всяком случае, не надо стоять и выслушивать, и глупо соглашаться, и обещать, зная, что все равно обманешь.
ГЛАВА СОРОКОВАЯ
В середине мая произошло маленькое чудо: рано утром, чтобы застать меня, позвонила Катька, которую я уже не слышала несколько месяцев и далее не помнила, когда видела в последний раз, наверное, что-то около года назад. Оказывается, она звонила и прежде, но меня не заставала, а Марк о ее звонках мне передавать забывал. Теперь она подозревала его в умышленном саботаже, хотя я-то знала, что если саботаж И присутствовал, то неумышленный, или, лучше сказать, невменяемый.
Мы проболтали полчаса и болтали бы больше, но я опаздывала в библиотеку, и Катька спросила, не выберемся ли мы с Марком как-нибудь к ним, все равно по телефону, как ни болтай, все мало. «Как от телефонного секса, — пошутила она голосом, вполне, я думаю, для телефонного секса подходящим». Я было подумала, что не хватает Марка еще и по гостям таскать, и дома по горло хватает, но потом решила, что он все равно откажется, и согласилась, пообещав, что либо одна, если Марк не захочет, либо мы вместе ненадолго заскочим в ближайшую субботу.
Марк, как ни странно, не отказался, казалось, он даже обрадовался возможности выйти из дому (он, как я подсчитала, не покидал свои аппартаменты уже несколько месяцев), и хотя я незаметно пыталась его отговорить, он не поддался. Я не упорствовала, может быть, подумала я, это даже неплохо, пусть развеется, по крайней мере, отвлечет Матвея, и я смогу спокойно поболтать с Катькой наедине.
Мы пришли часов в восемь вечера, я заставила Марка побриться перед выходом и сменить хотя бы рубашку. Но все же мы составляли теперь странную, даже подозрительную пару, особенно в глазах людей, которые давно нас не видели, и я внутренне приготовилась к сдержанно-подозрительным вопросам своей обеспокоенной подруги.
Катька с Матвеем встретили нас с радостью, более того, с искренней радостью, я заметила лишь, как они переглянулись, завидив нас —у них, видимо, уже сформировалась незримая связь, которая всегда возникает у людей, живущих долго вместе.
Катька, казалось, покрупнела еще больше, и, похоже, не пыталась это скрыть ни одеждой, ни косметикой. Нельзя сказать, что полнота ей шла, но и не так уж чтобы очень портила. Матвей же не изменился вообще — ни лицом, ни фигурой, ни манерами, видимо, он принадлежит к тому виду серых блондинчиков, которые вообще не меняются во времени. Подрасти ему так и не удалось, подумала я весело, но говорить не стала, слишком долго не виделись, и время, как я догадывалась, лишало меня права отпускать подобные шпильки.
Они тоже сдержались и не полезли с расспросами, хотя, понятное дело, хотелось, но тем не менее не полезли, а проявили недюжий такт. Только когда я пошла с Катькой на кухню якобы помочь ей, а на самом деле, чтобы улучить минутку и сказать друг другу что-то короткое, но значимое, отчего сразу станет понятно, как каждый из нас прожил это время, она посмотрела на меня, как всегда, сверху вниз, даже не посмотрела, а смерила взглядом, впрочем, без высокомерия, и спросила:
— Ты нормально?
Я, расслышав в ее голосе давно забытую заботу, развела руками в неопределенном жесте и добавила к нему аналогичное выражение лица, мол, сама видишь. Умнице Катьке больше ничего и не требовалось. — Он тоже изменился.
Она кивнула в сторону комнаты.
— Ему тоже не сахар, — решила я не вдаваться в тонкости и не разглашать секреты нашей с Марком запутанной домашней кухни.
— Да уж какой с тобой сахар, — не преминула воспользоваться Катька, и я разгадала в ее иронии такт, нежелание влезать, куда я ее не приглашаю, и оценила.
— Да и ты не так чтобы окаменела во времени, — переменила я тему.
Теперь была моя очередь показать ей, что я имею в виду, и я обвела еевзглядом с ног до головы, хотя это было непросто — вместить Катьку в один взгляд.
— Еще бы, — ответила она, совершенно не смущаясь, понимая, что царственным особам смущаться не пристало, — второго жду.
— Ну да?
Я искренне удивилась и даже не попыталась скрыть восхищения и, может быть, зависти.
— Ну ты, мать, даешь! Поздравляю.
— Да ладно, — отмахнулась Катька, как от обычного. — Тебе уже тоже пора бы.
Я промолчала, говорить было нечего — ни возражать, ни соглашаться. Я могла только задать вопрос:
— А народившегося ребятеночка куда дели?
— У бабки с дедом, у ихних.
Она снова кивнула в сторону комнаты, и по тому, как она кивнула, я поняла, что и здесь, кажется, не все ладно. А может, это она из солидарности со мной, тут же предположила я, мол, чего там, у всех свои проблемы.
Мы расставили Катькины кулинарные изыски на стол, и сели, и разлили, и выпили, и я заметила, что Марк сразу опрокинул в себя, совсем не по-здешнему, даже Матвей лишь отглотнул. Я тут же перехватила, сначала на Марке, потом на себе, настороженный Катькин взгляд.
— Ну, как дела у вас? — жизнерадостно, насколько мог, спросил Марк, и я подумала про себя: ну да, тебя, конечно, только их дела и интересуют.
— Да вот воюем с бабой, — живо и весело откликнулся Матвей, словно война эта для того и служит, чтобы веселить и радовать.
— Ну, тебе так особенно ничего не светит. Щупленький ты какой-то, пропорциями не удался, — не сдержалась я в своей неуклюжей попытке заступиться за Катьку.
— Да ничего, справляемся как-то, — отмахнулся от меня Матвей.
Он, кажется, вообще не придавал значения тому, что я там лопочу, — чего на баб, да еще на посторонних, запал расходовать.
— Ты вот не замечал, Марк, — он нарочито обратился как бы только к Марку, — что женщины со временем, продвигаясь, так сказать, по жизни, становятся более циничными?
Марку начало понравилось, и он откинулся на спинку стула с явным удовольствием и намерением выслушать до конца. Я, хотя и встрепенулась, но не возразила, решив пока подождать, а Катька даже бровью не повела, не то привыкла, не то просто ленилась на пустозвонство нервы напрягать.
Я смотрела на нее и думала, почему флегматики, люди замедленные в словах и движениях, легче в общении, почему с ними проще, почему у них лучше характер и вообще они привлекают к себе каким-то спокойным теплом? Может быть, потому, что им лень реагировать на мелочи и ерунду, они тяжеловесны и инертны, их сложно разозлить, и они не отвлекаются ни на конфликтные ситуации, ни на людей, их провоцирующих.
Вон Катька так ни разу на меня по-настоящему не обиделась, хотя сколько раз могла бы, и даже я ни разу не обиделась на нее. И не потому, что я такой уж агнец, а потому, что на нее нельзя обижаться — злобы в ней суетливой нет. А вот у быстрых и энергичных людей, я посмотрела на Матвея, энергия клокочет внутри и выплескивается на окружающих, и она, энергия эта, пусть даже искрящаяся, делает человека неровным, нервно реагирующим и потому тяжелым подчас.
Я вспомнила, что вообще всегда боялась в жизни слишком активных людей. Они пугали меня своей энергией, я никогда не задумывалась почему, просто сторонилась их чисто инстинктивно. А сейчас поняла — я подспудно пыталась избегать их мгновенных порывов, которые могут быть положительными и приятными, а могут и нет.
