На службе у олигарха - Афанасьев Анатолий Владимирович (читать книги полностью без сокращений .txt) 📗
Я не удержался от упрёка.
— Если бы ты меня действительно жалела, не стала бы участвовать в этой мерзкой комедии. Прекрасно знаешь, что я не убивал Гария Наумовича.
— Так и думала, что обижаетесь. Но это совершенно разные вещи. Я могу даже боготворить человека, но контракт есть контракт. Подписалась — выполняй. Или тебя саму уроют. Вы хоть писатель, а должны понимать.
Двое суток дом ходил ходуном, будто его разносили по кирпичику. Окрестности поместья среди ночи пылали ослепительным электрическим заревом. Неумолчно выли и тявкали собаки, которых загнали на псарню вместе с моим другом благородным Каро. Уж я, как никто, понимал, каково ему приходится в окружении злобных, озверелых сородичей, обуреваемых единственным желанием — вырваться из загона и перекусать наглых пришельцев. Изредка я подходил к окну. Как на дрожжах, поднимались в парке башенки всевозможных павильонов, туда-сюда носились рабочие-турки, успевшие переодеться в шотландские юбочки, некоторые даже с полными стрел колчанами за спиной. Грустным диссонансом всей этой предпраздничной суете ещё какое-то время пульсировали на позорных столбах двое охранников, но потом их убрали, и на этом месте в мгновение ока вознеслась декоративная арка, словно вспыхнула под солнцем громадная цветочная клумба с чёрной полуоткрытой пастью…
В начале десятого щёлкнул наружный засов на двери, и вместо Светочки с завтраком на пороге возник доктор Патиссон, но в таком изменённом виде, что я, каюсь, не сразу его признал. Под глазами, под золотыми очёчками, крупные фиолетовые пятна, на скуле ссадина, светлый «аглицкий» костюм выглядел так, словно его вместе с хозяином извлекли из стиральной машины, а отгладить забыли; но особенно удручающее впечатление производила причёска: весёлые серебристые прядки волос вырваны с корнем, и вместо них высокий лоб мыслителя обрамляли два ручейка красных пупырышков, как при вторичном проявлении сифилиса. При всём при этом доктор был больше обычного оживлён и лучезарно улыбался.
— Никак с кем-то подрались, Герман Исакович? — посочувствовал я. — С другим психиатром?
— А вы, батенька мой, кажется, в добром здравии? Что ж, тем лучше. Я за вами. Собирайтесь.
— Куда собираться? Зачем?
Услышав в моём голосе протест, доктор изумлённо вскинул бровки.
— Что-то вы сегодня на себя не похожи… Какая вам разница — куда? Впрочем… — На добром круглом лице возникла плотоядная гримаса. — Секретов тут нет. Во избежание возможных недоразумений велено забрать вас отсюда. Поедем, дружок, в стационар для лечения. Можно надеть штанишки, а не юбочку. Сегодня дозволяется.
— Я вам не верю, — сказал я. — Никуда не поеду, пока не увижу письменного распоряжения работодателя.
Доктор опустился на стул и смотрел на меня, по-птичьи склонив изуродованную головку набок.
— Похоже на бунт, а, голубчик мой? К лицу ли вам такое поведение? Вы же не какой-нибудь красно-коричневый фашист. Всё-таки писатель, творческая личность. Ай-яй-яй!
— Сказано, не поеду!
Доктор удовлетворённо хмыкнул.
— По правде сказать, чего-то подобного я ожидал и предостерегал Леонида Фомича. Существа с повышенной рефлексией способны на самые неожиданные реакции, причём всегда во вред себе… Благороднейший человек Оболдуев, вот его жёнушка и отблагодарила за гуманность. Может, хоть чему то научила… Эй, ребята! — гаркнул он вдруг во всю глотку, и в комнату влетели двое битюгов, одетые в серые халаты и с какими-то подозрительными сверкающими бляхами на груди, как у грузчиков на вокзале.
— Ну-ка, мужички, — ласково обратился к ним Патиссон, — помогите Гоголю одеться — и вниз его…
Битюги подступили к кровати, кривясь в нехороших кирпичных гримасах, но сделать ничего не успели. Следом за ними в спальне возник Вова Трубецкой, и я впервые увидел его в деле. Он двигался бесшумно, с грацией большой кошки, эластичным движением ухватил обоих санитаров сзади за гривы и резко хрястнул башкой о башку. Раздался звук как при раскалывании полена, и битюги осели громоздкими тушами на пол. Доктор Патиссон вскрикнул, начал подниматься со стула, но получил пяткой в брюхо, хрюкнул по-поросячьи и упал на колени. Очёчки соскочили с лица и повисли на одной дужке. Взгляд у него сделался остекленелый.
Трубецкой продолжал действовать без пауз, лишь молча послав мне дружескую улыбку. Всё у него было с собой. С удивительной сноровкой он связал битюгов зелёным шнуром, сматывая его с пластиковой катушки, а пасти заклеил широкой серой лентой так, что торчали одни ноздрюшки. Стенающего от боли Патиссона водрузил обратно на стул, сказал примирительно:
— Хватит корчить рожи, профессор, ты ещё не в аду. Где Лиза?
— Юноша, вы сошли с ума!
— Это уже не твои проблемы. Хочешь жить?
— В каком смысле? — Доктор сопел, никак не мог отдышаться.
— В обыкновенном. Могу сейчас раздавить тебя, как клопа, причём мне не терпится это сделать, но могу повременить. Где Лиза, пиявка медицинская? Только не ври, что в клинике.
— Володя, вы не даёте себе отчёта в своих действиях. Что с вами? Если Леонид Фомич…
Трубецкой хлестнул его по губам ладонью.
— Заткнись, вонючка. Спрашиваю в последний раз — где Лиза?
— Как больно, Володя, не надо так. — Доктор обтёр кровяной пузырь с губ. — Хорошо-хорошо… Леонид Фомич держит её при себе.
— Точнее. Что значит — при себе? В кармане носит?
— В янтарной комнате, за его покоями.
— Там дышать нечем.
— Вы не правы, Володя. Там нормальная атмосфера, как раз для терапевтического лечения сном.
— Когда хозяина нет, кто охраняет?
— Э-э…
Доктор замешкался и получил ещё одну затрещину по губам, после чего Трубецкой брезгливо протёр руку носовым платком. Мне он сделал знак, но я и так уже одевался: натянул спортивные брюки, свитер.
— ТамАшкенази со своими людьми, — заторопился доктор, сплюнув красную пенку на ковёр.
Мне показалось, Трубецкой чуть побледнел.
— Откуда взялся Мосол? У него пожизненное.
Патиссон, хоть и через силу, снисходительно усмехнулся.
— Ну что вы, Володя… Босс его сразу выкупил. Вы же знаете его слабость к уникальным явлениям природы.
Трубецкой посмотрел на меня. Я кивнул в знак того, что готов.
— Теперь запомни, профессор. — Трубецкой заговорил странно шелестящим голосом, от которого у меня самого пробежали мурашки по коже, а Патиссон, почуяв неладное, выпрямился на стуле, нагнав на румяную морду подобострастное выражение. — Временно тебя оставлю в живых, так интереснее. Оболдую наплетёшь, что хочешь, но не то, что было. Если всплывёт моё имя, умрёшь в таких мучениях, какие не снились даже твоим пациентам, скотина. Ты мне веришь?
— Конечно, Володечка, я знаю ваши возможности… Одного не могу понять — что вас заставило связаться с этим… с этим… Ведь рано или поздно Леонид Фомич…
Трубецкой не дослушал, рубанул сверху вниз кулаком, как молотком, по круглой тыковке доктора. Обмякшего, обхватил под микитки, сложил рядом с битюгами и точно так же обмотал зелёным шнуром, а морду заклеил пластырем.
— Что нужно, бери, — сказал мне. — Сюда не вернёмся.
Мне ничего не нужно было, кроме компьютера, и я обругал себя за то, что не удосужился слить текст на дискету. Пожаловался Трубецкому, он пообещал, что позаботится об этом.
— Столько труда псу под хвост, — сказал я.
— Ничего, — ответил он. — Главное — голову сберечь, остальное приложится.
Когда вышли в коридор, Трубецкой запер дверь на засов и повесил табличку: «Не входить. Идут процедуры». Поднял с пола небольшой коричневый саквояж наподобие тех, в которых слесари носят инструменты. Мы прошли мимо дежурного охранника, который вежливо поздоровался и спросил, всё ли у нас в порядке.
— Нормалёк, — ответил Трубецкой. — Будь повнимательнее, Сева.
— Есть, — козырнул охранник.
Я мало что понимал в происходящем, но с расспросами не лез, готов был ко всему. Трубецкой сам, заведя меня в уютный грот с пальмой в кадке, с двумя кожаными креслами, коротко растолковал диспозицию. В его изложении предстоящие нам действия выглядели элементарными. Сейчас сходим заберём Лизу. Потом пройдём в гараж и там распрощаемся. Надёжный человек на машине доставит нас к вертолёту. На вертолёте, управляемом другим надёжным человеком, доберёмся до Шереметьева. Там третий надёжный человек, которого Лиза знает, передаст нам документы, деньги и всё прочее, что необходимо в путешествии. В Шереметьеве мы с Лизой сядем в самолёт и через три часа приземлимся в Хитроу. Вот вкратце и всё. Никаких проблем. В Хитроу нас тоже встретят.
