Конец света. Русский вариант (СИ) - Афанасьева Вера (читать книги txt) 📗
И спросить разных там культурных: что же эдакое творится с культурой? И не стоит ли людям культуры, всем этим странненьким, всем этим хилым выпендрёжникам, всем этим очкарикам-ботаникам, наконец-то заняться делом и привести культуру в норму? Ведь в нормальном государстве сумасшедшей культуре не место. И уж где-где, а в культуре все должно быть в порядке, все по своим местам, с табличками и под колпаками. А дома культуры – это вам вовсе не желтые дома.
Неполезно миру есть генномодифицированные продукты и пить загрязненную химикатами воду, это, конечно, факт, от этого вон и мыши потомства не дают, и тараканы с кухонь разбежались. Но только разглядывая собственную лысину и поглаживая отрастающий животик, стопроцентно убеждаешься: плохие, плохие продукты, отвратительная вода, жалко мышей, правы тараканы!
А людям впору у себя на балконах экологически чистую картошку выращивать и собственных коров в коридоре разводить, потому что всё остальное загрязнено до безобразия, и решительно некуда податься, чтобы обнаружить чистый продукт. И нечего все время кричать обо всяких инновационных инновациях и разных там нано-бананотехнологиях, если наука до сих пор не может справиться ни с животиком, ни с лысиной хорошего человека.
Негоже, что всюду коррупция, что всем правит мафия, что грабят, воруют, тащат и несут. Да столько, что не устаешь удивляться: как это на всех хватает, и откуда оно берётся? Но по-настоящему понимаешь, что воруют из-под самого носа, осознаешь, что прут именно у тебя, когда видишь яркие кленовые листья, закатанные в ещё горячий, но уже мокрый осенний асфальт, напоминающий ледяную поверхность пруда с вмерзшими в него любопытными рыбами. И себя ощущаешь такой же вот рыбой, глупой и молчаливой, навсегда застрявшей во льду нашей действительности.
Конечно, некомфортно всякий день слышать, что из космоса к Земле грозным роем летят астероиды, метеориты, кометы, какие-то неведомые и раньше никому не известные планеты. Прямо диву даешься, за что платят деньги бездельникам-астрономам, если они всего этого не то, что предотвратить не могут, а сами узнают-то обо всем в самый последний момент, да и то по телевизору.
Но настоящую угрозу жизни начинаешь чувствовать лишь тогда, когда на твой собственный подоконник прилетает не вселенский дракон, не валькирия кровожадная, не ангел смерти, а всего-навсего малая небесная пташка, и начинает клювиком стучать в окно, предупреждая о неизбежном конце. Вот тут-то и оторопь берет, и вспоминаешь разом и про то, что третьего дня в боку кололо, и про поджидающих в подъезде анаконд, и про злобные кометы-планеты.
Вот так, незначительными последствиями значительных неурядиц, слабым эхом мировых громов, воплей и стонов, бледными тенями пылающего касались глобальные события локального обывателя, и не радовали, ох, не радовали, гады. Нынешняя же весна подарила нашим людям ещё и особые впечатления, полностью затмившие отголоски всемирных бурь.
Первым таким острым впечатлением стала старушка. Крохотная, стриженая, слегка растрепанная, в линялом халате поверх ночной рубашки, в стоптанных туфлишках на босу ногу, она весь апрель подходила на ночных улицах к интересным мужчинам и, хихикая, спрашивала:
– Мужчина, вы не откроете мне кисель?
И, кокетливо склонив голову набок, протягивала опешившему бутылочку магазинного киселя с очень туго завернутой крышкой. Находились даже внимательные, рассмотревшие, что кисель этот был клюквенным или брусничным. И об этом потом велись особые толки, нацеленные на то, чтобы уловить скрытые смыслы в клюкве и бруснике и определить разницу между клюквенным и брусничным вариантами.
Не все были вежливы со старушкой. Кто-то шарахался и прибавлял ходу, кто-то даже высказывал что-нибудь нелицеприятное для пожилой дамы, дескать, нечего таким старым грымзам ночами по улицам шастать. Немало было и тех, кто стандартно изображал из себя Челентано:
– А в вашем возрасте пить кисель вредно!
Но не стоит торопиться осуждать этих невежливых, не стоит укоризненно качать головой и припоминать подобающие в подобных случаях увещевания. Потому что было и в походочке старушки, и в смешках её, и в ужимках, и в старческом кокетстве, и в киселе этом детском что-то отталкивающее, пугающее что-то и даже, не побоимся этих слов,– леденящее душу. А мужчины, они ж такие – когда начинают бояться, то непременно и гадости всякие начинают говорить, причем чаще всего именно тому, кого перепугались.
Конечно, находились и те, кто страх свой глубоко прятал, напиток очень старательно открывал, вежливо передавал его старушке и тихонечко уходил восвояси. Вот они-то, эти вежливые и могли впоследствии о старушке не вспоминать. Но они вспоминали, долго вспоминали, все никак её забыть не могли, так что некоторым даже пришлось и к специалистам обращаться. С теми же, кто старушке не помогал и, уж упаси боже, хамил ей, буквально назавтра случались всевозможные пренеприятнейшие неприятности. А в народе говорили даже, что кто-то из этих интересных, но невежливых мужчин в одночасье скончался.
Встречи эти происходили в самых разных городах. Старушенцию видели и в Лохове, и в Мурках, и в Свиновье, и в Лысой Балде, так что оставалось только гадать, ездит ли туда-сюда одна и та же старушка, или существует Национальная лига старушек, выводящее молодых хамов на чистую воду и потом жестоко мстящее им.
Кроме старушки по ночным улицам многих городов бродила и странная, опасная парочка. О своем приближении она предупреждала громким металлическим дребезжанием, потому что всегда появлялась с тележкой, наподобие тех, что полагаются посетителям в супермаркетах. Составляли пару женщина-медсестра и мужчина-санитар, оба чрезвычайно нехорошего вида.
Медсестра была очень высокой, плечистой, косоглазой, кривоногой и редкозубой, в белом, накрахмаленном до скрипа халате, в высоком колпаке с вышитым алым крестом и в белых парусиновых тапках. Санитар, напротив, был мелким, субтильным, плешивым, и тоже с какой-то перекошенной рожей, с оттопыренными ушами, с цепкими обезьяньими руками, в грязноватом, не по росту длинном сером халате с завязочками на горбатой спине.
Парочка с коляской бесцеремонно подкатывала к загулявшим прохожим, оценивающе рассматривала беспечных и молча переглядывалась. Медсестра подавала знак, а санитар с неожиданной силой хватал ничего не подозревающего ночного фланёра и с грохотом кидал его в тележку. После чего коллеги удалялись, а металлический лязг и матерщина похищенного ещё долго раздавались на темных улицах, обозначая движение неведомо куда.
Говорили, что попавшие в тележку исчезали навсегда, и число их так сильно росло, что просто диву можно было даться прыткости и трудолюбию ночных медиков. Обнаружить же непонятные их действия помогли бдительные граждане, выгуливающие по ночам родных собак, и другие не менее бдительные граждане, просто околачивающиеся на своих балконах, покуривающие, поплевывающие и посматривающие на луну. Все эти достойные граждане и описали в подробностях внешность негодяев.
Собаки любых пород, размеров и мастей парочку боялись, тихо рычали, прижимали уши, прятали хвост и норовили увести любопытствующих хозяев с места происшествия в безопасные квартиры. Парочка же никакого внимания не обращала ни на трусливых собак, ни на их смелых хозяев, ни на тех, кто прохлаждался на балконах-лоджиях, действовала слаженно и целенаправленно и ни разу не встретила ни малейшего сопротивления.
Противоправные действия парочки не могли не заинтересовать власти и компетентные органы, и они заинтересовались, но так и не смогли удовлетворить свой вполне естественный интерес. Попытки же определить, кого именно и почему забрала поганая двоица, позволили утверждать, что исчезали люди разные, но только те, кто давно уже ничего не ждал от жизни, считал ее наискучнейшей штукой и основную радость существования находил в питии крепких, очень крепких и запредельно крепких напитков.
Это дало вполне разумную версию, что медсестра с санитаром служат в вытрезвителе, туда же и увозят гуляк. Однако немедленная ревизия всех этих совсем недавно возрожденных, но от этого ничуть не менее полезных заведений, а заодно – больниц и моргов, хотя и позволила обнаружить многих, исчезнувших по совершенно иным причинам, не помогла отыскать ни одного из тех, кого, судя по показаниям очевидцев, увезли в ставшей знаменитой тележке. Выявить основных фигурантов этого неприятного дела среди сотрудников вытрезвителей и больниц тоже не удалось, хотя на удивление многие своим видом сильно напоминали косую медсестру и горбатого санитара.
