Книга И. Са (СИ) - Килпастор Винсент (книги без сокращений txt) 📗
Чтобы выдержать казарменный кретинизм, совершенно нездоровый для вашей тонкой организации, следует выработать жесткую рутину, ежедневный почасовой график, так чтобы свободного времени, пустых часов наполненных размышлениями о своей горемычной жизни не было совсем. Иначе кроме тюрьмы внешней, вы еще один гулаг соорудите — в своей собственной башке.
И. Са никогда толком не сидел. Он почти ничего не ест. Толком не спит и все нарезает круги по бараку, обернувшись байковым одеялом. Он регулярно останавливается у моей шконки и спрашивает взглядом: «Что же потом? Что они с нами сделают?»
— Видишь ли, Иса — я принимаю вид даоского монаха — Счастье — это не удачное сочетание внешних обстоятельств. Это просто состояние нашего ума, сечешь? Можно быть счастливым в тюрьме и глубоко несчастным на воле. Сейчас мы не имеем малейшего контроля над тем, что они собираются с нами сделать. На самом деле это уже их проблема, а не наша. Наша проблема — сохранить здоровье и не сойти с ума. Во всяком случае две недели как минимум. Вызовут на суд — там и прощупаем обстановку — боем. Все над чем мы имеем сейчас контроль — это Время. Нельзя дать Им украсть время нашей жизни — это все что у нас есть, Иса. Надо заполнить две недели чем-то полезным для тела и души.
И. Са удовлетворенно кивает и отчаливает на новый круг. Но оставляет он меня не надолго. Через пару кругов останавливается и снова пытает — что же будет с родиной и с нами?
Скрыться от Исы можно только в кабинке туалета или душевой, да и то не на долго. Большинство в бараке гребаные первоходы и им кажется особенно смешным, если кто-то затихает в глухом одиночестве кабинки. Ничего, голубчики вы мои, посидите пару месяцев, начнете дрочить так же, как сейчас чистите зубы.
От помощника шерифа Риза я слышал тут есть библиотека. Ищу ее как янтарную комнату. Боюсь она окажется заполнена бульварщиной и пыльными томами христианских нравоучений и катехизисов, которые тут вместо марксизма-ленинизма — способ регулировки популяции деревьев.
Но мне повезло. Я откопал Правила виноделов, Джона Ирвинга, Дело Артамоновых и Доктора Живаго, хоть и на английском. Горький и Пастернак в переводе похожи на аквариумных рыбок в чернобелой записи. Чтива теперь хватит на месяц, а там увидим.
На прогулку выводят каждый день минут на сорок. Все идут в спортзал — кидать в корзину мячик. В библиотеку сворачиваю один. Некоторые не могут читать по-английски, но большинство просто не хотят. Это подарок судьбы — целых сорок минут в сутки можно никого не видеть и не слышать.
Серега подбросил книг на русском: абсолютную дефективную ересь от Эксма, годную разве что вздрочнуть на фотку авторши, и русский вариант Американской трагедии Драйзера. Русский-изверг переводчик превратил стиль американского писателя немецкого происхождения, в чем-то перекликавшимся с Горьким, в сухой манифест коммунистической партии.
Единственное достойное внимания в книгах предложенных Серегой были заметки на полях некого Анатолия Ярдаменко, который сидел тут под депортацией и писал коменты на полях, как бросают в море бутылки с посланием. Книги для Ярдаменко в тюрьму явно отправляла любимая, потому что на пустых страницах и огромных полях — выдававших в книге типичный продукт издательство Эксмо — дивчина в несвойственных для юной мисс выражениях описывала как она скучает и что предположительно сделает с указанным гр-ном Ярдаменко, как только изверги и фашисты выпустят его на волю.
Как и предсказывал в воронке Раджа, наступил мусульманский месяц Рамадан. В этот месяц к пророку Магомету явился архангел Гавриил и начал надиктовать главную книгу магометан.
Магометан в бараке было человек шесть и по началу они меня раздражали. Их регулярные ритуальные моленья, высокомерная чистоплотность — когда они поссав, каждый раз открыто мыли хрен в туалете, засунув его в стирофомовый стаканчик из под мороженного с надписью: «продукт сделан с элементами генной инженерии». Мне это все ташкентскую тюрьму навеяло.
В соответствии с постом, мусульманину нельзя принимать пищу, пить воду, курить и материться до наступления темноты. Администрация тюрьмы составила список всех рамаданствующих и ужин с завтраком им стали выдавать сухпаём в отдельное от других время. Меня это тоже злило и я думал: «Вот если бы христиане в пакистанской, сомалийской или какой бешкекской тюрьме захотели ритуально нарушать режим содержания — стали бы тамошние тюремщики им так активно в этом содействовать?»
Я мстительно подписал свой для грязного белья — его дважды в неделю можно сдавать в прачечную — оскорбительным Bad Infidel Motherfucker. Такое себе морпехи в Афгане колют.
И. Са вдруг тоже ударился в религию — примкнул к постящимся. Хотя, подозреваю, ему просто пришелся красивый расшитый молитвенный коврик, который тюремный капеллан выдаёт каждому зарегистрированному рамаданщику.
Веры Исе хватило не надолго. Дня через три малограмотный клиент Интернешнл Сервиса подошел ко мне с челобитной.
— Помоги заяву этому, мулле местному.
— Капеллану?
— Ага — чапелану — попроси чтоб он меня из писька выключил, жрать хочу — сил нет.
Голод сделал английский И. Сы почти безупречным. Думаю он ко дню суда Шекспира начнет цитировать.
— Ты правильно решил, Иса. — одобрил я и обернулся к молящимся. Молитву вёл пицирийщик Бонасье — как натуральный араб из Иордании он пел суры лучше других, язык Корана для него родной. Прямо над согнувшимися в поклоне мусульманами висел черный глаз камеры ночного виденья. Я ткнул в нее пальцем и сказал Исе:
— Глупо устраивать шоу на камеру, когда сидишь под депортацией.
— Зачем? — непонимающе заморгал наивный бирманец. Я подхватил со стола газетки — нам каждый день полагалось две: местный Плейн Дилер и федеральный Фёлькишер Беобахтер. Показал ему фотки — вот мусульманы опять кого-то взорвали, а вот, наооборот — кто-то взорвал мусульман. — Невкусный контекст, не находишь, паря?
— Конь-текст — не-вкус-ный — вторил мне Иса и вдруг его раскосые бирманские глаза широко открылись будто от укола кофеина прямо в сердечную мышцу. Иса резко помчался сдавать молитвенный коврик.
Братья-мусульмане глянули на И. Су с презрением. Поступок ренегата сплотил их и постящиеся вернулись к молитве с удвоенной силой.
Постепенно даже я проникся к ним уважением и пониманием. Раджа стал как-то светиться изнутри, а в его глазах загорелась стальная уверенность и сила пулеметчика с тачанки Нестора Махно.
Однажды меня хватанула резкая боль — завозился камень в почке. Обычная тюремная подлость — если у вас что-то может заболеть в каталажке, не сомневайтесь заболит непременно. Может почка, может печень, зубы — это уже само собой. Три раза в день здесь, к счастью, выдают тайленол. Одно досадно — таблетки хватает на пару часов. Промежуток от ужина до завтрака — вся ночь — длинный и мучительный. Чертовы камни в почках это как кавказский кинжал в спину — раз за разом. Непроизвольно слёзы на глаза наворачиваются. Ни одна из возможных поз не приносит ни минуты облегчения.
Раджа смотрит на меня с жалостью.
— Терпи, браза. Человек всю может вытерпеть. Сейчас в два тридцать ночи нам завтрак подадут и сразу следом — таблетки. Я возьму тебе и сам еще одну оцепишь, понял? Так и перекантуешься до восьми утра. Новость о рамаданском завтраке была такой славной, а взгляд у Раджи был как у целителя старца Зосимы — боль вдруг стала утихать задолго до того как я наконец разгрыз долгожданную таблетку, незапивая, к ужасу сонного ночного вертухая.
Когда пожимал Раджи руку вдруг вспомнил о надписи на мешке для грязного белья и сам почувствовал себя грязным бельём.
Между тем новая администрация в Вашингтоне решила, что Рамадан, месяц когда правоверные мусульмане приостанавливают войны и разногласия, является подходящим моментом нанести удар по зловредным игиловцам в Ираке, и зачистить, наконец, нефтеносный Мосул. Утром об этом нам спел сиэнэн, а к вечеру мы эту нешуточную операцию почуствовали на собственной шкуре.
