За две монетки (СИ) - Дубинин Антон (читать книги онлайн бесплатно серию книг .TXT) 📗
— Еще кошмары.
— И еще кошмары. Но это все, как вы сами понимаете, симптомы; чтобы от них избавиться, нужно определить, в чем состоит болезнь. Психоанализ отличается от лечения чисто телесных болезней тем, что здесь от пациента требуется едва ли не больше усердия, чем от врача. От вас ожидается много мужества. Вы соглашаетесь открыть передо мной этот черный ящик, какое бы чудовище из него ни показалось; иначе наши встречи будут бесполезны. Вы имеете право уйти после первого пробного сеанса и отказаться от психоанализа. Последствия в обоих случаях — за ваш счет. Итак, вы хотите лечиться у меня?
— Хочу, конечно. Хочу.
— Я вам верю и постараюсь не давить на вас. Молодым людям вашего склада сам поход к психоаналитику обычно дается нелегко. Для вас это что-то вроде подвига, необходимого унижения, и сейчас вы стараетесь держать лицо передо мной. Но вы все же способны победить себя и признать происходящее болезнью — иначе вы, человек религиозный, отправились бы не к врачу, а скорее к исповеднику…
— С чего вы взяли, что я… религиозный? [2] — Марко вскинулся, совершенно огорошенный, будто получил мячом по голове. Череп так и звенел. Ощущение как во сне, когда замечаешь, что вышел на улицу без штанов. Перед поездкой Марко так старательно избавлялся от всех внешних признаков своего монашества — даже рюкзачок взял особенно модный, заняв его у Анджело, и нательный крест хорошенько спрятал под рубашку…
Айболит сдержанно засмеялся.
— Я мог бы показать вам чудеса дедукции, если бы имел моральное право на неискренность. Сказать вам, что при входе вы особым образом осмотрели стены приемной, будто ища, на что перекреститься… Собственно, вы так и сделали, но точно так же мог бы поступить и неверующий, попросту пытаясь понять, что за человек хозяин кабинета. Но я не буду вас дурачить. У вас на пальце кольцо-четки, которое редко носят спортивные молодые люди в качестве подарка от девушки или материнского благословения.
Страшно покраснев, Марко повернул колечко-розарий крестом внутрь. Так привык к нему за десять лет, что совершенно не замечал… вот и забыл снять. Выставил себя идиотом. Счет сто-ноль в пользу доктора.
— Я не вижу причин этого стесняться, — ласково сообщил Айболит. — Среди моих пациентов немало верующих людей; я бы назвал вам пару известных в городе имен, если бы не врачебный долг полной конфиденциальности. Случалось мне лечить и священника, который, в свою очередь, не находил в этом никакого унижения для веры, как нет ничего постыдного в визите к дантисту. Но не забудьте, что пациента, не дающего себя по-настоящему осмотреть, лечить невозможно. А вы сейчас изо всех сил сопротивляетесь осмотру.
— Я же вам сказал правду. Я сказал, что влюблен… И что это меня… тревожит.
— Несомненно, вы говорите правду, но лишь самую поверхностную, а нам придется погрузиться в глубину. Влюблен — в данной ситуации общее слово. Вы как больной, сообщающий врачу, что скверно себя чувствует. Влюбленность как разновидность измененного состояния сознания может быть колоссальным источником энергии и сил. Если вы не расскажете в подробностях, почему эта влюбленность для вас — источник болезни, я не смогу вам помочь.
— Хорошо, — яростно вздохнул Марко, уставившись на чернильных демонов над докторской головой. — Я попробую. Я влюблен безответно. В… персону, ответа от которой не получу и с которой я по ряду обстоятельств в любом случае не хотел бы связывать свою жизнь. Это… влечение существует вопреки моей воле. А я привык сам управлять своими эмоциями.
— Почему же вы уверены, что не получите ответа от любимой вами, как вы выразились, персоны?
— Это… невозможно. Да я бы и не хотел. Что бы я делал, если бы…
Марко невольно задохнулся, представив себе замечательную сцену — они с отцом Гильермо, взасос целующиеся на хорах; его черные усы щекочут Марко губы… Они обжимаются в монастырской трапезной, пока никто не видит. За руки, переплетя пальцы, шагают в университет… Это даже не дичь, это никакой Босх не придумает.
— Я бы первый повесился, — решительно сообщил Марко, глядя на Спадолини, как на искушение святого Антония. Голубые глаза доктора ответили прямо.
— Почему?
— Это был бы конец… Моей карьеры, — лихо вывернулся защитник Сан-Марко, еще на чуть-чуть отсрочив неминуемую капитуляцию.
— В вашей иерархии ценностей карьера занимает настолько важное место?
— Да. Это вся моя жизнь, мое… призвание. Самое важное, что у меня есть.
Сейчас он люто ненавидел доктора, заставляющего его сгорать со стыда, а заодно и Пьетро, подсунувшего ему этого людоеда, и приора, сочувственно спросившего, не дать ли ему денег… Все вокруг кивают, улыбаются, а сами презирают его и дружно выталкивают из жизни, выжимают, как из переполненного римского трамвая. А уж больше всех на свете он ненавидел брата Гильермо. С его смехом, голосом, руками, ногами, усами. Дурацким смехом! Тощими руками! Облезлыми усами! Чертова магистра, чертова регента, чертова… гада, самим своим существованием сделавшего его, Марко, пидорасом. Да чего бы ему стоило лет пять назад свалить хоть в ту же Сиену! Хоть в Рим, преподавать в свой сраный Анджеликум! Чего ему стоило вообще не вступать в Орден, не попадаться на дороге, помереть во младенчестве?
— Я вижу, что вы пока не готовы откровенно говорить о своей болезни, от которой, несомненно, хотите исцелиться. Давайте побеседуем о чем-нибудь другом. Вы ведь наверняка знаете, что в подобном лечении применяется практика анализа снов. Вы видите сны?
— Конечно, — удивился Марко. Еще бы нет — каждую ночь, иногда важные и запоминающиеся надолго, иногда гадкие, иногда — неосмысленные, просто пена дня, как говорил отец Джампаоло.
— Можете рассказать, что вам снилось, например, сегодняшней ночью?
— Именно сегодняшней? — Марко на миг смешался — и не потому, что не помнил сна. Наоборот, помнил слишком хорошо — и собирался взять фору на несколько ходов, потому что… потому что попросту не представлял себе, как об этом рассказывать. Айболиту ли, на исповеди ли — открыть рот и сказать: я во сне — опять — обнимался с братом Гильермо, нашим магистром теологии. Он подошел сзади, положил мне руки на пояс, а я переплел с ним пальцы. Вот, собственно, и весь сон. Да, и еще одна мелкая деталька — проснулся на мокрой простыне.
— Да, если вам нетрудно. Бывает так, что именно перед первым сеансом психоанализа пациенту снится нечто значимое, могущее оказать влияние на ход лечения. — Замешательство Марко умные глаза из-под очков истолковали несомненно правильно. — Лечения, которое имеет смысл, только если оно основано на полной открытости. На вашем доверии мне как врачу. При отсутствии доверия со стороны пациента трудно работать даже хирургу.
— Не в том дело, доктор, — Марко с красными пятнами на скулах яростно вертел розарий. — Просто… просто это был неприятный сон.
Он уже успел выбрать, верно догадавшись, что придумать что-нибудь на ходу и соврать доктору ему не удастся. Но какая разница, сегодняшний сон или недельной давности — лишь бы настоящий, и никто не отличит. Беда только в том, что, бегло перебрав за минуту передышки с полдюжины последних своих снов, парень тут же был вынужден отмести их за непригодностью. Он не собирался рассказывать о своей монашеской жизни, а почти во всех снах так или иначе безошибочно попадались ее элементы. Не говоря даже о таком важном ее элементе, как фра Гильермо… Сон про порванный хабит — сон, где они с Анджело на хорах сметали паутину с каких-то омерзительных, совершенно не тутошних фресок в стиле Пуссена — сон, где он опаздывает на утреню…
Пауза и так уже затянулась до неприличия.
— В каком смысле неприятный сон? Он был страшным? Или вызывал какие-то другие чувства?
— Страшным… ну, не совсем. В кошмарах иначе бывает — вы понимаете, в тех, когда никак проснуться не можешь, снова и снова пробуешь — и пробуждаешься в новый сон. Тут скорее было… очень гадко.
