В осколках тумана - Хайес Саманта (книги txt) 📗

Марри

— Ужин? Ты собираешься ужинать с врачом твоей матери? — я взвешиваю ее слова. Возможно, все не так плохо, как кажется.

— Да, собираюсь поговорить с ним о маме. И о других делах. Это не то, что ты думаешь. Правда.

Джулия дрожит. Она стоит передо мной, держа детей за руки. Ей не хочется их оставлять, но и другого выхода у нее нет, раз она приняла приглашение на ужин.

Не сдержав улыбки, я качаю головой:

— Теперь моя лодка не так уж и плоха, да?

Честно говоря, я рад тому, что она нуждается во мне. Хотя бы так, раз нет доверия. Вот только не нравится, что у нее свидание с другим мужчиной.

— Не выпускай их на улицу. Я не задержусь.

На ней серое полупальто и шапочка из бледно-розового мохера. Я знаю, что у нее есть и перчатки в цвет, но она их не надела. На уставшем лице лужицами радостного волнения розовеет румянец.

— А если мы захотим пойти погулять? — резко спрашиваю я и тотчас жалею об этом.

— Нет.

— Но…

— Марри, прошу тебя! Позаботься, чтобы детям было тепло и удобно, пока меня нет. Всего три часа. Это что, так сложно?

Конечно, Джулия. Это очень сложно. Мы знаем друг друга всю жизнь, у нас двое детей, и мы до сих пор муж и жена. Я знаю, что будет, если поцеловать ямку на твоей шее. Я видел, как ты рожала двух детей. Я спас тебе жизнь. Ты умывала мне лицо, когда меня рвало. А теперь ты идешь ужинать с каким-то докторишкой. Это очень сложно, черт бы тебя побрал! Но я молчу.

— Ты права. Пара пустяков. Вы идете в дорогой ресторан?

Джулия вздыхает с облегчением. Даже улыбается.

— Дэвид предложил «Три пера» в Бурвелле. Говорят, они отлично готовят бифштексы.

Она наклоняется и целует Алекса, потом Флору. Девочка показывает, что останется в лодке, что бы ни говорил папа. Я тоже готовлю вкусные бифштексы. Я мог бы поджарить для тебя.

— А что, если им остаться ночевать у меня? Наверняка они будут спать, когда ты вернешься. Будет жестоко их будить.

— Нет, я заберу их сегодня. Завтра воскресенье, поспят подольше.

С Джулией спорить бесполезно. Не сейчас. Это раньше я возражал, если мне не нравился цвет, в который она собиралась покрасить ванную, или купленная мне рубашка. Возражал вполне определенно. А она упорствовала. Никогда не сдавалась. Но мы продолжали жить вместе.

— А если я засну?

Вырублюсь, если выражаться точнее. Мы оба это подумали.

— Я постучу, громко. Или посильнее раскачаю лодку.

— Ладно, буду смотреть телевизор, — вру я, — и не засну.

Джулия отпускает детские ладошки — я вижу, как ей не хочется оставлять детей, — и снова целует сына и дочку.

— Спасибо, Марри, — говорит она и по тропинке спешит к мосту, туда, где Бурвелл-роуд встречается с рекой Кем. Видимо, припарковала машину где-то поблизости и теперь рванет в Бурвелл, чтобы поужинать с доктором Добряком.

— Эй, ребята, — громко говорю я, — хотите поиграть в жмурки на крыше «Алькатраса»? С ножами наперевес?

Джулия на секунду замедляет шаг, но тут же спешит дальше, и вскоре мы ее уже не видим.

— А что такое алькатрас? — спрашивает Алекс.

— Моя лодка, глупыш. — Я помогаю ему забраться на борт.

— Ну ясное дело! Но что это? — Ему всего одиннадцать лет, откуда ему знать?

— Тюрьма, — отвечаю я и понимаю: так оно и есть.

Я на пять с половиной лет старше Джулии. Разница небольшая, но только не в детстве. Тогда я злился из-за того, что нас разделяет целая вечность.

В Джулию я влюбился, когда ей было меньше недели от роду. Ее нежная кожа напоминала бархатистые крылья бабочки, она едва могла сфокусировать взгляд, и я поцеловал крошечную ручку, когда никто этого не видел. Она обхватила пальчиками мою нижнюю губу, я отодвинулся, и она зацепила ноготком кожу. От боли я дернулся, и малышка чуть не свалилась с моих детских коленей. Это был первый ее след, оставленный на мне. Нельзя сказать, что я не имел до этого дела с младенцами. Полгода назад у меня родилась сестра. Лишь спустя несколько недель я осознал, что морщинистое, визжащее существо, целиком завладевшее мамой, — не просто временное затруднение в нашей умиротворенной семейной жизни. Нет, Надин отныне с нами навсегда, и, хотя я честно старался, привыкнуть к ней не получалось. С Джулией все было иначе.

Однако если бы не сестра, я бы никогда не познакомился с Джулией. Люди с младенцами обычно кучкуются, вот и моя мать подружилась с Мэри Маршалл. У обеих маленькие дочери, так что есть о чем поговорить и что сравнить. С годами ферма Маршаллов стала для меня вторым домом.

Наш первый визит продлился недолго. В доме было полно людей. Я помню, как спрашивал себя: а что здесь делает викарий? Он подходил к гостям и утешал их, как будто кто-то умер. Разве рождение ребенка — не счастливое событие? Люди улыбались и ворковали с малышкой Джулией, но за этим скрывалась глубокая грусть, которую чувствовал даже пятилетний ребенок.

В тот день Мэри Маршалл получила множество подарков. В основном они предназначались Джулии. Теплые чепчики, детские книжки, связанные крючком одеяла, ползунки и крошечные распашонки. Мама подарила ей плюшевого зайца и горшочек со сливками. Сливки были домашние, а зайца она сшила сама. Но Мэри Маршалл неподвижно сидела на диване у камина — на том самом диване, куда нам, детям, не разрешали садиться, — и едва обращала внимание на свою малышку.

В следующий раз я влюбился в Джулию на Рождество. Не помню, в каком году это было, но она уже вовсю ходила. Значит, ей было года два. А я был уже совсем большим мальчиком. Я рассказал Джулии, почему в этот день нужно дарить подарки, и упросил ее отдать мне свои сладости и разрешить поиграть с новыми игрушками. Сначала она протестовала, кричала, но потом благоговейно принялась наблюдать, как я расставляю ее цветные кубики. Я построил кривоватую стену, поставив кубики буквами вверх так, чтобы получились наши имена. Джулия и Марри. Теперь мы вместе. Она расплакалась, когда стена рухнула. Но никто не подхватил ее на руки, не принялся утешать, укачивать, менять подгузник, никто не забрал ее у меня.

Я помню, Мэри Маршалл редко выбиралась в город — если вообще выбиралась. Дети часто замечают подобные вещи, собирают кусочки бессмысленной информации из взрослой жизни, чтобы вытащить из памяти спустя десятилетия и сложить в единую картину. Говорили, что Мэри больна. Она боялась открытых пространств, новых мест, других людей, незнакомцев. Сначала соседи приходили посидеть с ней. Они подбадривали ее и смеялись. Мать как-то сказала, что они пытаются вернуть ее к жизни. Но я-то прекрасно догадывался, почему Мэри не желает никуда выходить: ведь у нее есть Джулия!

Я был слишком мал, чтобы понимать, почему матери-одиночки скрывают свое положение, а ребенок-безотцовщина сродни позорному клейму, — и это в 1977 году, когда вся страна напропалую веселилась, облачившись в красно-бело-синие цвета, [1] и все лето устраивались вечеринки, забеги с яйцом в ложке и публика до утра отплясывала на дискотеках. В тот год Британия по-настоящему праздновала, и именно на фоне всеобщего патриотического ликования и нескончаемого веселья Мэри Маршалл объявили, что ей следует стыдиться.

Когда Джулия пошла в начальную школу Святого Августа, я готовился к переходу в местную среднюю школу. Мне оставался всего год, чтобы научить ее правилам, царящим на игровой площадке. Я помню, как она стояла там, и ее ноги, которым суждено обрести формы лишь почти два десятка лет спустя, были обтянуты белыми носочками. Она походила на ангела, печального ангела. Волосы затеняли лицо, в глазах блестели слезы. Ей было одиноко, она хотела к маме.

Я пересек игровую площадку. Мне было плевать, что подумают друзья, увидев, как я вожусь с первоклашкой. Я хотел защитить ее, подхватить на руки и отнести домой, где она будет в безопасности.

За минувшие пять лет Мэри Маршалл сумела взять себя в руки и стала идеальной матерью. Дорога была трудной, но она ее одолела. Джулия нуждалась в матери так же, как та нуждалась в дочери. Они вместе ухаживали за козами, в феврале окоченевшими пальцами втыкали в землю семена латука, летом варили имбирный лимонад и угощали им меня — со льдом и мятой, — так они играли в кафе. Джулия каталась на приземистом шетландском пони по кличке Альфи и хохотала до упаду, когда я взгромоздился на беднягу. Ноги мои свисали почти до земли. Неудивительно, что Мэри Маршалл тоже влюбилась в свою Джулию.