Тень Крысолова - Заневский Анджей (книга жизни TXT) 📗
Я снова сворачиваю в темную, незнакомую дыру – и снова оказываюсь на той же тропе, по которой я, кажется, уже недавно проходил. Я опять бегу вдоль стены до очередной развилки в бетоне, опять слышу угрожающее мяуканье вышедшего на охоту кота, опять удираю мыльным коридором. Вверх? Вниз? Внутрь? Куда?
Когда я, уже совсем измотанный и перепуганный, увидел наконец ясное пятно света в конце туннеля, я быстро протиснулся сквозь проржавевшие прутья решетки и, не раздумывая, нырнул в холодные белые волны полотна, заполнявшие незнакомое мне помещение.
В этой прачечной – в кипах постельного белья, полотенец, рубашек, среди запахов пота, молока, крови, спермы и многих других неизвестных мне ароматов – царило иллюзорное ощущение свободы и безопасности.
Раздражало здесь отсутствие еды, за которой нужно было отправляться во двор на помойку или пробираться по трубам в лабиринт каналов, однако с кратковременным чувством голода крысы знакомятся и осваиваются с первых же дней своей жизни, так что из-за этого я не стал бы покидать спокойное, тихое пристанище, тем более что пропитанные высохшими жидкостями волокна шерсти, хлопка, льна и шелка можно было разгрызать, перетирать зубами и съедать.
Крысы бежали из прачечной, потому что не могли стерпеть шума, вибрации и грохота работающих здесь машин. В огромные, пахнущие мылом емкости люди загружали горы тканей и потом смотрели в стеклянные окошечки.
Случалось, что неосторожные крысы, неосмотрительно уснувшие в уютной куче белья, погибали, ошпаренные кипятком, а люди потом выбрасывали их, взяв за хвост, прямо на помойку.
В выложенном со всех сторон кафелем большом помещении, куда я попал, выбравшись из туннеля, я тут же заснул и лишь в последний момент успел выскочить из корзины, которую уже подносили к открытому окошку машины. Молодые женщины в широких белых халатах бросали мне вслед тряпки и полотенца. Я удирал от них, а они бежали за мной, крича и топая ногами. Высоко на вешалках висели пальто, костюмы, платья, а под стенами лежали свернутые рулонами ковры и половики, сложенные стопкой бархатные портьеры и занавески.
Я подпрыгнул к свисавшему прямо над полом парчовому платью с блестками и спрятался в длинном узком рукаве.
Они вошли. До меня донесся запах пота, крови и возбуждения погоней. Они бы убили меня – разорвали, раздавили, сожрали, затоптали. Я слышал, как шаги и дыхание преследователей миновали мое укрытие. Я сидел, страшась ударов собственного сердца. Слабый слух человека не различал этих звуков, так же как их обоняние не улавливало запаха вспотевшей, парализованной страхом крысы. Я ждал, когда же они уйдут, когда наконец устанут искать, когда забудут обо мне? Но они долго шныряли по всему помещению, проверяя все укромные местечки, заглядывая в углы, передвигая вешалки, разворачивая и скатывая обратно ковры и шторы. Они уже ушли, а я все сидел, не шевелясь, вцепившись в тонкую, гладкую ткань.
Я протиснулся вниз и выглянул наружу. В помещении никого больше не было. Остался только запах их тел. С высунутой наружу головой и все ещё остающимся внутри рукава телом, я пребывал в очень уязвимом положении. Сужающийся книзу рукав платья не давал возможности свободно двигаться и, что ещё хуже, не позволял мне вытащить наружу мое пушистое откормленное тело. Я так и висел с торчащей из рукава головой и тщетно барахтающимся в матерчатой трубе корпусом. Я пытался перевернуться, отодвинуться назад, выбраться хотя бы задом наперед. Я старался, напрягал все свои мышцы, сжимался в комок, вытягивался в струну – все напрасно. Я попытался схватиться зубами за золотистые пуговки, соединявшие разрез на рукаве, – и тут перед глазами у меня завертелись вешалки, платья, пол, потолок… Я блевал, свисая головой вниз в узкой кишке. Меня душил кашель, мне не хватало воздуха.
Красные и черные хлопья опадали вниз, как снег, закрывая от меня крутящийся волчком, скользящий, как по волнам, мир. Я закрыл глаза и повис неподвижно, собирая силы для следующей попытки высвободиться из рукава.
А если попробовать высунуть наружу лапки? Невозможно. А если втянуть голову обратно в рукав и попытаться выбраться с другой стороны или прогрызть дыру? Не получается. Я тщетно пытался освободиться из пут платья, которое я никогда не заподозрил бы в том, что оно может превратиться в коварную ловушку, не оставляющую мне никаких шансов на освобождение.
Я висел головой вниз, барахтаясь лапками и хвостом в тесном рукаве, а перед глазами у меня кружились красно-серые пятна, тени, блики. Прилившая к голове кровь бешено стучала в черепной коробке, ноздри дрожали, а изо рта медленно стекали слюна и кисловато-горькое содержимое желудка.
Я не слышал, как открылась дверь.
Она появилась рядом со мной, одетая в белый, прилегающий к телу халат. Меня отрезвил и привел в чувство запах потного женского тела.
Это она недавно преследовала меня, и поэтому сейчас я всем телом ощущаю внезапный страх. Я боюсь, потею, дрожу от ужаса, отчаянными рывками пытаюсь выбраться.
Она снимает платье с вешалки, задевая при этом меня своими крепкими розовыми округлостями. Я ощущаю её тепло, жар человеческого лона, чувствую запах самки, жаждущей самца.
Как выглядит смерть?
Просвечивает полным телом сквозь тонкую белую ткань? Заманивает запахом?
Она несет платье, а вместе с ним меня, к шумящим, пульсирующим машинам. Я верчусь, кручусь, рвусь, дрыгаюсь, вырываюсь… Но все напрасно!
Она останавливается, поднимает вешалку с платьем, и её огромные серые глаза смотрят прямо на меня. И вдруг я вижу, как её пальцы быстро приближаются к моей голове.
Коснется? Проткнет насквозь? Раздавит? Я яростно выворачиваюсь всем телом и вонзаю зубы в мягкую белую кожу. Чувствую кровь на языке.
Испугавшись, она бросает платье на пол. Я чувствую под лапками твердый пол и молниеносно выбираюсь из рукава. Отскакиваю в сторону и заползаю между рулонами свернутых ковров.
Будет ли она искать меня? Будет ли гоняться за мной? Захочет ли отомстить за укус? Я протискиваюсь к куче сложенных в углу корзин и залезаю внутрь в самую верхнюю из них. Сквозь решетку высохших переплетенных прутьев вижу, как женщина внимательно озирается по сторонам среди всех этих платьев и ковров, засунув в рот укушенный палец.
Бело-розовая великанша, сероглазая и светловолосая
Снова скрипит дверь, и она лениво оборачивается в ожидании. Входят вразвалочку мощные, сильные, большие и маленькие, пахнущие уличной пылью, водкой и дымом. Ведь она же ждала их и только поэтому не стала меня разыскивать! Она торопливо расстегивает пуговки халата, ложится на ковер на спину и раздвигает ноги.
Сквозь щели между ивовыми прутьями я вижу широкое розовое пятно её тела. Ее окружают, мурлычут, посвистывают, шепчут, пыхтят, гладят, щупают, тискают, нюхают.
Плечистый, хромоногий, темноглазый залезает на округлое, раскидистое тело. Когда он склоняется над её плечом, мне вдруг кажется, что он похож на Крысолова.
Они все по очереди залезают на нее, сопят, пыхтят, кряхтят, постанывают.
Женщина принимает их с радостью – так же, как меня принимают крысы-самки.
Запах спермы и пота доносится и сюда, в мою корзину. Я втягиваю в ноздри запахи мужских желаний, запах возбуждения и удовлетворения.
Ах, если бы я был не крысой, а одним из них!
Я прижимаюсь брюхом к ивовым прутьям и начинаю тереться, касаться, ритмично двигаться, пока наконец мое семя не брызжет на сухие ивовые веточки.
Бело-розовое тело будто плывет по волнам, приподнимается и опадает, вскрикивает и стонет.
Я сижу в корзине и возбуждаюсь, я жажду её, мне нужна самка – все равно, крыса она или человек. Рядом с белеющими на ковре раздвинутыми коленями валяется измятое платье-ловушка.
Я сижу в корзине, почти теряя сознание от желания, и жду, когда же наконец они перестанут заползать на неё и дергаться в этом волнообразном, быстром ритме. Я жду, когда же они выйдут и закроют за собой дверь.
