Нечестивец, или Праздник Козла - Льоса Марио Варгас (полная версия книги .txt) 📗
«Чиста», – подумал Амадито. Из всех, кого он встретил за тридцать один год своей жизни, этот человек вызывал у него восхищение как никто другой. Он был женат на Урании Миесес, любимой тетке Амадито. Еще со времен, когда Амадито был кадетом военной академии имени Битвы при Каррерасе (академию возглавлял полковник Хосе Леон Эстевес Печито, муж Анхелиты Трухильо), он привык проводить свои увольнительные в семье Эстрельи Садкалы. Сальвадор играл в его жизни огромную роль: Амадито поверял ему все свои заботы, проблемы, мечты, сомнения и, принимая решение, всегда просил у него совета. Семья Эстрельи Садкалы устроила праздник, когда Амадито окончил академию с высшей наградой – Золотой Шпагой – первым из всего выпуска в тридцать пять офицеров! – на торжество пришли одиннадцать его теток по материнской линии; и еще один -несколько лет спустя, когда молодой лейтенант получил счастливейшее, как он считал, в своей жизни известие: согласие принять его в самое престижное подразделение вооруженных сил, в корпус военных адъютантов, личную охрану Генералиссимуса.
Амадито закрыл глаза и вдохнул соленый морской воздух, входивший во все четыре открытые окна. Имберт, Турок и Антонио де-ла-Маса молчали. С Имбертом и де-ла-Масой он познакомился в доме на улице Махатмы Ганди, и случаю захотелось, чтобы он стал свидетелем такой яростной стычки между Турком и Антонио, что испугался, как бы не начали стрелять, а потом несколько месяцев спустя увидел, как Антонио с Сальвадором помирились ради общего дела: убить Козла. Кто бы мог сказать в тот день 1959 года, когда Урания с Сальвадором устроили праздник, на котором было выпито столько бутылок рому, что не пройдет и двух лет, как он теплой и звездной ночью 30 марта 1961 года будет поджидать этого самого Трухильо, чтобы убить. Сколько всего произошло с того дня, когда в доме номер 21 по улице Матхамы Ганди вскоре после того, как он вошел, Сальвадор с очень серьезным видом взял его под руку и отвел в удаленный угол сада.
– Я должен тебе кое-что сказать, Амадито. Потому, что я очень тебя люблю. И все в нашем доме тебя любят.
Он говорил так тихо, что юноша невольно потянулся к нему поближе.
– Ты о чем, Сальвадор?
– О том, что я не хочу повредить твоей карьере. У тебя могут быть неприятности из-за того, что ты ходишь сюда.
– Какие неприятности?
Всегда спокойное лицо Турка передернулось. В глазах промелькнула тревога.
– Я связан с ребятами из «14 Июня». Ели это раскроется, тебе будет худо. Офицер из корпуса военных адъютантов Трухильо, подумай сам!
Лейтенант и представить себе не мог, что Сальвадор – подпольный заговорщик, помогает людям, которые организовались на борьбу против Трухильо после стоившего стольких жизней кастристского вторжения 14 июня в Констансе, Маймоне и Эстеро Ондо. Он знал, что Турок ненавидит режим, и хотя Сальвадор с женою в его присутствии соблюдали осторожность, порою все же у них вырывались критические высказывания в адрес властей. Правда, они тотчас же замолкали, поскольку знали, что Амадито, хотя политикой и не интересовался, но, как всякий офицер вооруженных сил, питал собачью, не объяснимую умом преданность Хозяину, Благодетелю, Отцу Новой Родины, который вот уже три десятилетия вершил судьбы Республики, распоряжаясь жизнью и смертью каждого доминиканца.
– Ни слова больше, Сальвадор. Ты мне сказал. Я тебя слышал. И забыл, что ты мне сказал. Я буду ходить, как ходил. Этот дом – мой дом.
Сальвадор посмотрел на него тем чистым взглядом, который всегда заражал Амадито радостным ощущением жизни.
– В таком случае пойдем выпьем пива. И не будем грустить.
И, разумеется, Сальвадор с Уранией были первыми – вслед за двоюродной бабкой Мекой, самой любимой из одиннадцати материнских сестер, кому он представил свою невесту, когда влюбился и начал думать о женитьбе. Луисита Хиль! Стоило ее вспомнить, как от угрызений совести начинало сосать под ложечкой и закипала злость. Он достал сигарету, поднес ко рту. Сальвадор чиркнул зажигалкой. Прелестная смуглянка, грациозная, кокетливая Луисита Хиль. Однажды после учений он с двумя товарищами решил прогуляться под парусом в Ла-Романе. У причала две девушки покупали свежую рыбу. Они заговорили с девушками и вместе отправились слушать городской оркестр. А потом девушки пригласили их пойти в гости к знакомой супружеской паре. Пойти смог только Амадито, он был в увольнительной, его товарищам пришлось возвращаться в казармы. Он сразу и до безумия влюбился в тоненькую стройную смуглянку, остроумную и танцевавшую меренгу, как настоящая vedette из «Доминиканского голоса». А она – в него. Уже во второе свидание, когда они пошли в кино, а потом – в ресторанчик, он смог поцеловать ее. Это была женщина его жизни, теперь он уже не смог бы быть ни с какой другой. Такие слова красавец Амадито за свою кадетскую жизнь говорил многим женщинам, но на этот раз он говорил истинную правду. Луиса повела его знакомить со своей семьей в Ла-Роману, а он пригласил ее на обед в дом к тете Меке, в Сьюдад-Трухильо, и однажды в воскресенье – в дом к Эстрелье Садкале; все были очарованы Луиситой. Когда он сказал, что хочет просить ее руки, они поддержали его: она прелестна. Амадито просил ее руки, как положено, у ее родителей. И, как полагалось по уставу, подал командованию прошение о разрешении на женитьбу.
Это было первое столкновение с живой жизнью, которой до тех пор он, несмотря на свои двадцать девять лет, блестящие отметки, великолепные кадетскую и офицерскую аттестации, совершенно не знал. («Как и большинство доминиканцев», – подумал он). Прошение ушло, а ответа не было. Ему объяснили, что командование адъютантского корпуса передало прошение Службе военной разведки на предмет изучения личности. И через неделю или десять дней он получит «добро». Но ответ не пришел ни через десять, ни через пятнадцать, ни через двадцать дней. На двадцать первый день к себе в кабинет его вызвал Хозяин. Это был единственный раз, когда он говорил с Благодетелем, он, столько раз бывавший с ним рядом на публичных мероприятиях, и первый раз, когда этот человек, которого он видел ежедневно в резиденции «Радомес», посмотрел на него.
Лейтенант Гарсиа Герреро с детства слышал в семье – главным образом, от деда, генерала Эрмохенеса Гарсии, – затем в школе и позднее, кадетом и офицером, рассказы о взгляде Трухильо. О взгляде, который никто не мог выдержать, не опустив глаза, который вселял страх и изничтожал, – такую силу источали насквозь пронзавшие зрачки, которые, казалось, читали самые тайные мысли, сокровенные желания и побуждения, так что человек чувствовал себя под этим взглядом голым. Амадито смеялся над этими россказнями. Хозяин, конечно же, выдающийся государственный деятель, чье глубокое видение, воля и работоспособность сделали из Доминиканской Республики замечательную страну."Но он – не Бог. И его взгляд – взгляд смертного, не более того.
Однако едва он вошел в кабинет, щелкнул каблуками и произнес, как положено военному, во всю мощь своей глотки: «Лейтенант Гарсиа Герреро по вашему приказанию прибыл, Ваше Превосходительство!» – как почувствовал себя в электрическом поле. «Проходите», – произнес резким голосом человек из другого конца комнаты: он сидел за обитым красной кожей письменным столом и писал, не поднимая головы. Молодой человек сделал несколько шагов и замер – замерли мускулы, замерли мысли в голове, – глядя на тщательно прилизанные пегие волосы, безукоризненный костюм – синий пиджак и жилет, белая рубашка с безупречно чистыми крахмальными воротником и манжетами, серебристый галстук, заколотый жемчужной булавкой, – и на его руки: одна прижимала к столу лист бумаги, а другая что-то быстро писала на нем синими чернилами. На левой он разглядел перстень с переливчатым драгоценным камнем, бывший, как утверждали суеверные, амулетом, который ему в молодости, когда он служил в жандармерии и преследовал «бандитов», восставших против американской военной оккупации, дал колдун-гаитянец, заверив, что, пока перстень на нем, никакие враги с ним ничего поделать не смогут.
