Мэйдзин - Кавабата Ясунари (читать книги онлайн бесплатно полностью без .txt) 📗
В старости Мэйдзин за десять лет сыграл только три серьезные партии. И каждая из них кончалась для него болезнью. После первой из этих партий он сильно заболел, после третьей — умер. Все три партии были доиграны до конца, но из-за болезни Мэйдзина первая партия растянулась на два месяца, вторая — на четыре, а третья — Прощальная — на семь месяцев.
Вторая партия была сыграна за пять лет до Прощальной — в 1930 году. Противником Мэйдзина был Ву Циньюань Пятый дан. В середине игры, примерно после 150 хода, положение белых казалось несколько слабее, хотя и ненамного. И тут Мэйдзин вдруг сделал неожиданный и великолепный 160 ход, который принес ему победу с перевесом в два очка. И немедленно распространился слух, что этот “божественный” ход якобы был найден учеником Мэйдзина Маэдой, мастером Шестого дана. Так оно было на самом деле или нет, — осталось неизвестно. Маэда все отрицал. Партия растянулась на четыре месяца, и он несомненно анализировал её. Вполне могло оказаться, что он действительно нашел замечательный 160-й ход. А раз ход оказался таким сильным, то кто-то, если не сам Маэда, мог сказать о нем Мэйдзину. Но Мэйдзин, разумеется, и сам мог найти этот ход. Как все было на самом деле, никто не знает, кроме Мэйдзина и его учеников.
Первая из этих партий была сыграна в 1926 году. Она явилась кульминацией соперничества между японской ассоциацией профессиональных игроков в Го — “Нихон ки-ин” и другой организацией профессионалов — “Кисэйся”. В схватке сошлись вожди обеих организаций — Мэйдзин и Кариганэ Седьмой дан. В течение двух месяцев, пока длилась эта партия, её наверняка тщательно анализировали игроки обоих лагерей, но мне неизвестно, давали они советы своим вождям или нет. И всё же я думаю, что подсказок не было. Строгость Мэйдзина во всём, что связано с его искусством, должна была заставить молчать недоброжелателей.
Но даже во время третьей, Прощальной партии, когда Мэйдзин попал в больницу, и игра была прервана, не обошлось без слухов. Поговаривали, что, дескать, Мэйдзин, ведёт какую-то интригу. Я был свидетелем игры от начала до конца, и меня эти сплетни возмущали.
После трёхмесячного перерыва игра была продолжена в городе Ито, и в первый же день Отакэ Седьмой дан думал над своим первым ходом 211 минут, то есть три с половиной часа. Все члены оргкомитета были поражены. Он начал думать с 10.30 утра до часового перерыва на обед. После обеда над доской зажгли свет, потому что осеннеё солнце стояло довольно низко. Без двадцати три чёрные, наконец, сделали 101 ход.
— Такое тоби можно было бы сделать за минуту, но я что-то поглупел. Голова ничего не соображает, — сказал с облегчением Седьмой дан и засмеялся, — три с половиной часа всё думал, что делать: то ли прыгать, то ли продлеваться.
Мэйдзин криво улыбнулся, но ничего не ответил.
Седьмой дан сказал правду: даже для нас 101 ход чёрных был очевиден. Игра уже вошла в стадию ёсэ, то есть окончания. Белые создали в правом нижнем углу большой мешок, и для вторжения в него черные имели, пожалуй, единственную точку — ту, куда был сделан 101 ход. Кроме прыжка через один пункт, чёрные могли продлиться, и, хотя колебания в выборе можно было понять, но всё же в конечном счете разница была невелика.
Почему же Седьмой дан не сделал такой очевидный ход сразу? Даже я, сторонний наблюдатель, устал ждать и начал было злиться, но потом меня захватили сомнения. Может быть, он специально тянет? Может быть, это — тактический ход? Спектакль? Основания для таких подозрений были. Дело в том, что партия была прервана на три месяца. И что же, Отакэ Седьмой дан за это время не успел проанализировать позицию? Незадолго до сотогого хода чёрные и белые камни сблизились настолько, что начались мелкие локальные стычки: противники сошлись вплотную. Конечно, можно было ещё найти ходы, достаточно крупные с точки зрения ёсэ, но все-таки, проанализировать все варианты течения партии до конца было пока невозможно. Сколько бы вариантов не перебирать, ни об одном из них нельзя было судить наверняка, и вариантов этих было множество. Но, несмотря на это, Седьмой дан вряд ли удержался от анализа столь важной партии за время перерыва, ведь над 101 ходом он мог думать три месяца. И после всего этого вдруг понадобилось ещё три с половиной часа. Не маскировка ли это трёхмесячного анализа? Столь долгое раздумье казалось подозрительным не только мне, но и членам Оргкомитета, и наводило на недобрые мысли.
Даже Мэйдзин, когда Седьмой дан встал со своего места, тихо проворчал: “Ишь, какой усидчивый”. Не знаю, как в тренировочных, но серьёзных играх Мэйдзин никогда не позволял себе высказываться по адресу партнера. Кстати, Ясунага Четвертый дан, одинаково близко знакомый и с Мэйдзином, и с Отакэ, сказал:
— Эту партию, ни Мэйдзин, ни Отакэ во время перерыва, похоже, не анализировали. Отакэ — человек педантичный до чудачества, и неужели бы он стал анализировать игру, пола Мэйдзин лежит в больнице? Ни за что на свете!
Возможно, так оно и было. А может быть, Отакэ Седьмой дан потратил три с половиной часа не только на 101 ход, но и на то, чтобы вжиться снова в эту партию, проникнуться её духом, обдумать общеё положение сторон и, насколько это возможно, наметить стратегию на будущеё.
12
Мэйдзин в Прощальной партии впервые столкнулся с новыми правилами откладывания — с секретной записью хода. При возобновлении игры на второй день из сейфа павильона Коёкан достали запечатанный конверт, игроки в присутствии секретаря Ассоциации убедились, что печати целы, затем тот из участников, кто записал секретный ход, показал запись партнеру и сделал ход на доске. Такая же точно процедура повторялась и в Хаконэ, и позднеё, в Ито. Противник не должен был знать ничего про записанный ход.
По древнему обычаю не доигранные партии откладывали при ходе белых. Этим выражали почтительность по отношению к более сильному игроку, который обычно играл белыми. Сильный при этом получал преимущество. Поэтому недавно, чтобы устранить такое неравенство, решили откладывать игру в назначенное время, например, в пять часов, и последним делал ход тот игрок, который в пять часов думал над ходом. Затем решили сделать ещё один шаг, и стали этот последний ход записывать. Го, разумеется, лишь скопировало систему, которая уже давно применялась в сёги. Если ход противника известен, то над своим можно не спеша думать до следующей встречи, причем время на обдумывание может составлять несколько дней, и эти несколько дней не входят в контрольное время. Правила откладывания, как надеялись, помогут хоть в какой-то степени уравнять противников в правах.
Нельзя сказать, что последняя в жизни партия Мэйдзину давалась легко, и что он не пострадал от рационализма наших дней. Ведь сейчас вся игра до мелочей регламентирована, утрачено изящество Го как вида искусства, утрачено почитание старших, да и взаимное уважение людей, как будто уменьшилось. Прекрасные японские, да и вообще восточные обычаи забылись даже в Го — всё сейчас рассчитывают, все обставляют правилами. И переход в следующий дан, который сильно влияет на жизнь профессионала, ныне подчинен мелочной системе набора очков. В Го воцарилась тактика, которую можно назвать “победа любой ценой”; над красотой игры, её вкусом как вида искусства думать стало некогда. Сегодня господствует стремление играть во что бы то ни стало на равных, даже если твой противник — Мэйдзин, и дело здесь вовсе не в Отакэ Седьмом дане. Ведь Го не только искусство, это ещё и борьба, соревнование и, быть может, поэтому такой ход событий неизбежен.
Мэйдзин Хонинбо Сюсай в течении болеё чем тридцати дет ни разу не играл черными, он был Первым, возле которого не было Второго. При жизни Мэйдзина ни один из его соперников не поднялся до восьмого дана. Игроков своего поколения он полностью превзошел, а в следующем поколении уже не нашлось человека, способного соперничать с ним.
Громадным влиянием Хонинбо Сюсая, должно быть, объясняется и то, что сейчас, спустя десять лет после его смерти, в мире Го ещё не решено, как должен наследоваться титул Мэйдзина. Сюсай, наверное, был последним из Мэйдзинов, которые почитали традиции Го как образа жизни и искусства.
