Сашка Вагнер. Вера. Отвага. Честь - Рой Олег (онлайн книги бесплатно полные TXT, FB2) 📗
Моя фамилия, как ни странно, действительно Вагнер, но к знаменитому композитору и немцам вообще наша семья не имела ни малейшего отношения. Предки моего отца были крепостными помещика, любившего классическую музыку, тогда ещё слывшую модной и современной. Выдавая своим крестьянам паспорта после отмены крепостного права, этот помещик сам придумывал для бывших крепостных фамилии. Так делали многие – достаточно вспомнить историю маршала Блюхера. Вот и разлетелись из его поместья по стране многочисленные Моцарты, Верди, Бетховены и, конечно, Вагнеры. Мой предок был человек мастеровитый; вскоре оказался на одной из уральских мануфактур, прижился, обзавёлся семьёй. Так и появились на Урале свои Вагнеры, и некоторые из них никогда даже не слышали ни одного из произведений своего великого однофамильца…
Я тоже классическую музыку не жаловал – не было условий для того, чтобы появился такой интерес. Рос я в семье, может, и не самой бедной, бывали беднее, но не богатой даже по скромным советским меркам. Впрочем, таким был весь наш район – Левобережье, застроенный заводскими общагами, малосемейками, хрущёвками самого убогого вида, старыми сталинками с коммунальными квартирами…
Здесь часто находили свой приют вышедшие после поселения «сидельцы», которым, однако, в больших городах были не рады, вплоть до предписания селиться на сто первом километре от столиц и областных центров. Кто-то из них успевал обзавестись семьёй, прежде чем волей рока вернуться обратно на нары. Живущие в заводских домах были немногим лучше, да и сама жизнь левобережников от жития-бытия зэка отличалась только отсутствием решёток и относительно свободным передвижением. Моя семья считалась, можно сказать, благополучной: отец был мастером цеха одного из заводов, где и погиб во время аварии, обварившись паром из лопнувшей трубы. Мать одна поднимала троих детей, и я с самого раннего детства был вовлечён в этот процесс, причём по доброй воле – маму я любил, жалел и, как мог, помогал. Как только появлялась возможность где-то «подкалымить», я сразу же впрягался в дело, чтобы принести домой пятёрку или десятку, да хоть бы и трёшник – всё одно облегчение для семейного бюджета.
Когда «калыма» не выпадало, я проводил свободное время во дворе. Двор был большим, здесь имелось и свободное пространство, на котором можно было погонять в футбол или постучать в «квадрат», и укромные уголки, на одном из которых у турников, когда-то выстроенных кем-то из жильцов, собиралась ватага мальчишек, медленно, но верно превращавшихся в дворовую шпану. Меня во дворе уважали – говорят, у меня с детства были лидерские способности и какое-то обострённое чувство справедливости. В любом случае я не давал третировать младших, а споры и конфликты, то и дело вспыхивавшие на ровном месте, всегда решал по возможности справедливо.
А для того чтобы «выпустить пар», существовали драки. Сначала между собой – не такие жестокие, скорее для практики. Порой приходили ребята постарше, чтобы, как они говорили, «поучить» пацанов. Часто бывал у нас в гостях мужичонка неопределённого возраста, которого звали Захаром. Намного позже я узнал, что Захар – не имя, а сокращение от фамилии Захаров. Иван Захаров был «расписным», за плечами четыре ходки, первая – ещё при Сталине на малолетку. Захар учил пацанву, как драться, – удары, блоки, захваты, как тогда говорили, «приёмы». Ещё он научил делать «заточки», рассказывал, как бить бутылку, чтобы получилась «розочка», ну и по жизни советы давал – многое потом, увы, пригодилось. Захар обычно сидел на корточках, запрыгнув на разломанную лавочку, которую никто, кроме него, не использовал ввиду хлипкости конструкции, пил остро пахнувшую гнилыми фруктами плодово-ягодную бормотуху или молдавский «Стрэлучитор» со вкусом последствий ядерной войны, курил папиросы – иногда «Беломор», но чаще какую-то более дешёвую дрянь – и смотрел. Как тренер на тренировке. Вопреки заезженным штампам про зэков, у него во взгляде не было ничего «волчьего», наоборот, сквозила какая-то мягкая теплота. Потом уже я узнал, что семья Захара, которой он обзавёлся во времена хрущёвской «оттепели» между первой и второй отсидкой, решив «встать на путь исправления», погибла во время пожара в рабочем бараке – жена и маленький сын. Наверно, все мы были для старого сидельца в какой-то мере его детьми…
Когда прибавилось и сил, и нахальства, начались вылазки. Двор на двор, но тоже быстро надоело, свои как-никак. И тогда пришла идея поинтереснее – сесть на трамвай и отправиться на правый берег. Почему на правый? Потому что жили там богаче, по крайней мере, мне и моим друзьям так казалось. Не было у «правобережников» того въевшегося чувства безнадёги, какое царило на левом берегу. Дома там – сплошь брежневки да хорошие сталинки, и люди жили более успешные: рабочие-разрядники, ИТР, какая-никакая интеллигенция, партийные с комсомольцами.
Вот и садились мы все оравой на трамвай, чтобы высыпать в районе ДК или дискотеки, реже – кинотеатра. Вели себя показательно-борзо, но сами в драку не лезли – провоцировали. Провокации удавались часто: пять-десять минут, и кто-то уже сцепился. Залихватский свист и громкое «наших бьют» оповещало «своих» о начале веселья. И тут уже в ход шли и самопальные кастеты-отливки, и перемотанные синей, реже чёрной изолентой велосипедные цепи, и самодельные дубинки – короткие, чтобы спрятать, а не сбрасывать по тревоге. Домой возвращались в синяках, ссадинах, с текущей из разбитых носов юшкой и наливающимися синим фонарями, но довольные, поскольку поле боя всегда оставалось за «левобережниками».
Проблем с милицией, как ни странно, не оказывалось – вызовы в «детскую комнату» не в счёт; проблем с родителями – тем более, даже у тех, у кого были отцы. Почему? Да потому, что эти отцы и сами, будучи помоложе, проводили время точно так же. А что ещё было делать, если судьба-злодейка дала тебе путёвку в жизнь с начальной и одновременно конечной станцией в депрессивном районе на левом берегу уральской речки, на окраине промышленного города, и вырваться из этого чистилища для многих было просто нереально… Казалось, даже воздух здесь пропах безнадежностью; словно присыпанные серой пылью, стояли, придавленные к земле, дома. И люди шли по улицам – ссутулившиеся, будто придавленные к земле тем же невидимым грузом.
Донбасс – от Мариуполя до Бахмута-Артёмовска – по сути, мало чем отличался от города моего детства. «Большую землю» я вообще-то видел буквально пролётом – между лагерем… и лагерем, между тюрьмой и тренировочной базой ЧВК. Но то, что видел, было совсем не похоже на ту Россию, которая осталась в памяти. Я ведь сел давно, ещё в конце девяностых. Вот девяностые, да, помню хорошо. И Украина – она, похоже, всерьёз и надолго застряла в девяностых.
– О чём задумался, Сашка? – спросил меня Замполит. Замполит, понятное дело, тоже позывной, так-то он Дмитрий Васильевич Сергеев, отставник, прошедший обе чеченские и войну восьмёрок. Очень хотел в Сирию, но вместо этого отправился на пенсию. Как только стало возможным, нанялся в «Вагнер». По-хорошему, командиром должен был быть он, но, когда ему это предложили, он только отмахнулся:
– Какой из меня командир? Я так, замполит. Вы вот этого парня ставьте, он потянет, да и фамилие у него подходящее, – и указал на меня.
Всего нас двадцать один человек, три группы. Две боевые, одна в обеспечении, вот ею Замполит и командует. Формально Вик входит в состав его группы, но действует самостоятельно. Плюс двое с АГС, двое с миномётом, один с ПЗРК и оператор дрона – у того работа уже началась. Группа Замполита (кроме Вика) останется в школе. Если что – прикроет наш отход.
– Машины где? – уточняю на всякий случай. Машин у нас две – старый добрый ГАЗ-66 с кунгом и трофейный MRAP «Navistar International MaxxPro». Последний как-то ухитрился подорваться на противотанковой мине ТМ-62, но рекламу свою оправдал – взрывной волной был отброшен в кювет. Контуженый экипаж сдался и с комфортом поехал в плен на своей же машине, приватизированной нашим главным мехводом – Димкой из Мариуполя.
