Я назвал его галстуком - Флашар Милена Митико (онлайн книги бесплатно полные TXT, FB2) 📗
Между нами не проскочило неловкости, и я с нетерпением ждал утра понедельника. Вернется ли он? Этот вопрос беспокоил меня. Он звучал как стук колес по рельсам. Как: сейчас! сейчас! сейчас! И монотонное объявление: «Задержка в движении поездов. Благодарим за понимание». Кто-то шепчет в свой мобильный: «Еще один на путях».
Впервые за долгое время мне захотелось отвлечься. Родители уехали, я видел задние огни их машины, когда они выезжали со двора. Едва они скрылись из виду, я прокрался в гостиную. Даже сейчас я шел на цыпочках. Я включил телевизор. Кулинарная программа. Переключил. Бейсбольный матч. Я остановился на нем и, ступая уже увереннее, пошел из гостиной в спальню. После спальни в ванную, после ванной в гостевую комнату. Заброшенную кровать окружали картонные коробки. Потрепанные книги. Плюшевый медведь — старая детская игрушка. Хорошо знакомый запах вещей, которыми некогда дорожили. Гостевая комната превратилась в кладовку. Последний раз тут ночевала мамина подруга — тетя Сатико. К нам все реже заходили, да и то на пару слов, не дальше прихожей. Весь дом, казалось, только и ждет, что кто-нибудь придет и наполнит его жизнью. Дом печалился. Чтобы его ободрить, я еще раз прошел из гостевой комнаты в ванную, из ванной в спальню, из спальни в гостиную и везде, где мне хотелось, оставлял след, как бы говоря, что немного жизни здесь все же есть. Я передвигал предметы. Всего лишь на полсантиметра. Делал вмятины на покрывалах и подушках. Поменял местами полотенца. И перевел часы на минуту назад. Фотографии из далекого прошлого улыбались мне со стен коридора. У одной из них я задержался. На фотографии были мы втроем на прифотошопленном позже фоне. Мост Золотые Ворота. Над ним вздымалась гигантская луна. Мы никогда не были в Сан-Франциско. Я повернул фотографию лицом к стене.
42
— Ну что? Вы съездили к морю?
— Нет. — Неудачная попытка изобразить смех. — Кёко сказала, мол, я выгляжу измотанным и мне следует разок просто посидеть в тишине и покое. Дескать, иначе я уработаюсь вусмерть. Типичная Кёко, она слишком хорошо меня знает. Знает, что не могу сидеть без дела. По крайней мере, раньше не мог. Но с тех пор прошло уже достаточно времени.
— Два месяца?
— Да. Приблизительно. С момента, как меня уволили, время стало приблизительным. При этом я вообще не знаю, на что его тратить. Мне кажется, я всегда только и делал, что работал, и, в отличие от многих, делал это с удовольствием.
— Но почему же тогда вы здесь?
— В последнее время я не поспевал за другими. — Он говорил не глядя на меня, слегка отвернувшись. — Я начал выделяться в компании. Десять молодых голов. И я — с сединой. Двадцать рук. И мои — не такие проворные. Я выделялся тем, что терял хватку. Даже в посиделках после работы я сдал. В то время как остальные напивались до упаду, я выпивал лишь половину и уже был готов. Так себе удовольствие, когда после лежишь и не знаешь, как дожить до утра. Ты начинаешь задаваться разными вопросами. Ты смотришь в зеркало, но быстро отводишь взгляд. Ты избегаешь слова «старый». Однако оно проскальзывает в самый неподходящий момент. А ты и сам — неподходящий, как-то не вписываешься больше.
43
Однажды я споткнулся. Неудачное стечение обстоятельств. Я нес коллеге стопку документов. Все как в замедленной съемке. На пути лежал кабель. Я видел его. Одной ногой уже переступил. Но задел второй. Бумаги разлетелись. Черные числа вокруг меня. Одно красное: пятьдесят восемь. Оно смеялось надо мной. Моими свидетелями были десять галстуков. Двадцать глаз смотрели на меня. Кто-то сказал вполголоса: «Его уволят, точно вам говорю».
За этой неудачей, единственной крупной неудачей за тридцать пять лет работы, последовала череда ошибок и сомнений. Я споткнулся в буквальном смысле слова, и из рук у меня выскользнуло нечто большее, чем стопка документов. Я наблюдал за собой. Со мной было что-то не так. Я ощупал свои руки и ноги. Прошелся туда и сюда по коридору. Пробовал разный шаг. Купил обувь на нескользящей подошве. Все это, чтобы наконец понять: я потерял не способность ходить по прямой, а некую естественную гибкость, живость. Я больше не поспевал за самим собой. Я ковылял далеко позади.
44
Да еще эта усталость.
Она нагрянула, как первый снег зимой. Вот только что пестрили цвета, и вдруг все вокруг побелело. Буквально недавно был дом, дерево, собака, и вдруг это все превратилось в бесформенную кучу, а что под ней — неизвестно. Меня свинцовой тяжестью накрыла усталость. Садясь в вагоне метро, я думал о том, как бы мне теперь встать. Я перестал садиться. Держась за петлю, я старался стоять прямо. Это была борьба с гравитацией. Мои веки тяжелели. Когда они опускались, тьма все больше и больше овладевала мной.
Эта коварная усталость.
Вскоре она захватила не только мое тело, но и разум. Я слышал, что мне говорили, и ничего не понимал. С гирей на шее я балансировал на узкой доске, и одной опечатки или пятнышка на рубашке было бы достаточно, чтобы полететь в пропасть. Но я не упал. А заснул. Впервые за тридцать пять лет, подчеркну — за тридцать пять лет, я заснул за рабочим столом днем в понедельник. Это была не секундная дрема. Нет. Не вброд по мелководью. Скорее глубокое погружение в бездонное море. Я был остовом затонувшего судна, разъеденным водорослями, сквозь меня плавали мерцающие косяки рыб.
45
Когда меня растолкали, я понял: теперь меня уволят. Во рту еще оставался выдохшийся привкус сна, который я уже не помнил, и было даже жаль, что меня разбудили.
Чуть позже меня уволили.
Дескать, я недостаточно эффективен.
Я собрал свои вещи и выбросил их в ближайший мусорный бак. Тяжелая ноша упала с моих плеч. Да, стыдно признаваться, но в тот момент я почувствовал лишь облегчение. Я был не нужен. Мне больше не надо было ничего доказывать. Чувство, что я наконец вышел из строя, опьянило меня. Свечка ярко вспыхивает, когда догорают остатки воска. Она знает, что скоро погаснет. А потому под конец горит ярче прежнего.
Куда пойти? Не домой. Все с тем же облегчением я сел в баре тут неподалеку и вышел оттуда спустя пять кружек пива. Прохладный весенний воздух. Плывущие облака. По пути на одном из перекрестков какой-то пьяный держал пламенную речь о положении в стране. Густой кашель, он сплюнул мокроту. Когда наши взгляды встретились, он воскликнул: «Брат мой, где ты был?» Мне стало противно, я отвернулся. Он пошел вслед за мной. Я спиной чувствовал его взгляд. Он догнал меня. Его рука на моем плече. Я с размаху толкнул его, начал пинать. Он не сопротивлялся, что только подогревало меня. Он не ответил ни на одно из моих проклятий. Как младенец, который хрипел: «Где ты был?» Я склонился над ним. Лицо его посинело. «Мой дорогой брат». Его хрип преследовал меня всю дорогу.
Уже у дома усталость вернулась. Корявый корень на въезде. Вокруг него треснувший асфальт. Я с трудом вошел в калитку. Вазоны с цветами Кё-ко. Перчатка. Узловатые пальцы. Ключ в податливом замке. Ласковый повтор: «Где ты был?» Я пролепетал: «Самое приятное в работе — возвращаться домой».
Вот дурак.
Пахло грибами и луком.
46
Я никогда не изменял Кёко. Могу поклясться. Ни один соблазн не перевесил данное ей обещание.
Хасимото, мой друг времен студенчества, смеялся надо мной, дескать, я трус. Сам же он, женатый человек, никогда не упускал возможность, а их у него, симпатичного и обеспеченного мужчины, было предостаточно. Я поражался его способности гулять от одной женщины к другой. Он так и говорил: «Я гулящий». «Как тебе только удается скрывать все от жены?» На что он отвечал: «Очень просто. Все начинается с первой лжи. Ты вводишь ее в свою жизнь, она пускает корни. На этом этапе достаточно лишь рывка, чтобы ее выкорчевать. Затем следует вторая ложь. Корни прорастают глубже. Третья, четвертая, пятая ложь. Уже не обойтись без лопаты. Шестая. Седьмая. Теперь нужен экскаватор. Корневая система широко разветвилась. Настоящие подземные сплетения. Снаружи они не видны. Только если вырыть их, останется дыра в земле. Восьмая, девятая, десятая ложь. Вскоре корни пронизывают самые глубокие слои почвы. И если попытаться вырвать их, поверхность просто обвалится».
