Обезьяна и сущность - Хаксли Олдос (электронные книги бесплатно txt) 📗

Рассказчик

Любовь изгоняет страх, страх в свой черед изгоняет любовь. И не только любовь. Страх изгоняет ум, доброту, изгоняет всякую мысль о красоте и правде. Остается лишь немое или нарочито юмористическое бездумие человека, который прекрасно знает, что непотребное Нечто сидит в углу его комнаты и что дверь заперта, а окон и вовсе нет. И вот оно набрасывается на него. Человек чувствует пальцы на своем рукаве, в нос ему бьет смрадное дыхание – это помощник палача чуть ли не с нежностью наклонился к нему. «Твоя очередь, приятель. Будь добр, сюда». На секунду тихий ужас человека превращается в ярость – сколь неистовую, столь же тщетную. И нет уже человека, живущего среди себе подобных, нет разумного существа, членораздельно разговаривающего с другим разумным существом, – есть лишь капкан и в нем окровавленное животное, которое бьется и визжит. Ведь в конце концов страх изгоняет и человеческую сущность. А страх, милые мои друзья, страх – это основа основ, фундамент современной жизни. Страх перед разрекламированной техникой, которая, поднимая уровень нашей жизни, увеличивает вероятность нашей насильственной смерти. Страх перед наукой, которая одной рукой отбирает больше, нежели столь щедро дает другой. Страх перед явно гибельными институтами, за которые мы в нашей самоубийственной преданности готовы убивать и умирать. Страх перед великими людьми, под возгласы всенародного одобрения возвышенными нами до власти, которую они неминуемо используют, чтобы убивать нас или превращать в рабов. Страх перед войной, которой мы не хотим, и тем не менее делаем все, чтобы ее развязать.

Пока Рассказчик говорит, на экране наплыв: бабуины и пленные Эйнштейны завтракают под открытым небом. Они со смаком едят и пьют, а тем временем на звуковой дорожке первые два такта «Христова воинства» повторяются опять и опять, быстрее и быстрее, громче и громче. Внезапно музыку прерывает первый страшный взрыв. Темнота. Затем долгие и оглушительные взрывы, грохот, визг, вой. Потом наступает тишина, экран светлеет, и снова на нем предрассветный час и утренняя звезда; слышна нежная музыка.

Рассказчик

Невыразимая красота, непостижимый покой…

Далеко на горизонте в небо вздымается столб розоватого дыма, приобретает форму громадной поганки и висит, заслоняя одинокую планету.

Наплыв: все та же сцена завтрака. Все бабуины мертвы. Оба Эйнштейна, в кошмарных ожогах, лежат под останками того, что еще недавно было цветущей яблоней. Из стоящего неподалеку бака все еще выползает «Сап повышенного качества».

На заднем плане – огромная канализационная труба, расколотая со стороны моря.

Рассказчик

Парфенон, Колизей [55] —

О слава Греции, величье и т.д.

Есть и другие —

Фивы и Копан [56], Ареццо [57] и Аджапта [58];

То – города, что брали силой небо

И спящую Божественную мудрость.

Виктория же славу заслужила,

Бесспорно, лишь одним ватерклозетом,

А Франклин Делано [59] снискал величье

Сей исполинской сточною трубою,

Давно сухой, разбитой… Ихавод [60]!

Презервативы из нее давно

(Нетонущие, как надежда или похоть)

Сей дикий брег не убеляют, словно россыпь

То ль анемонов, то ли маргариток.

Первый Эйнштейн

– За что? Почему?

Второй Эйнштейн

– Мы же никому не делали зла…

Первый Эйнштейн

– Жили только ради истины…

Рассказчик

Вот потому-то вы и умираете на жестокой службе у бабуинов. Паскаль объяснил все это еще более трехсот лет назад. «Из истины мы делаем идола, но истина без сострадания – это не Бог, а лишь мысленное его отображение, это идол, которого мы не должны любить и которому не должны поклоняться». Вы жили ради поклонения идолу. Но в конечном счете имя каждого идола – Молох [61]. Вот так-то, друзья мои, вот так-то.

Подхваченные внезапным порывом ветра, неподвижные клубы ядовитого газа бесшумно ползут, его зеленовато-гнойные кольца крутятся вокруг цветов яблони, потом опускаются и окутывают распростертые фигуры. Сдавленные хрипы возвещают о том, что наука двадцатого века наложила на себя руки.

Наплыв: мыс на побережье южной Калифорнии, милях в двадцати западнее Лос-Анджелеса. Ученые экспедиции высаживаются из вельбота.

Тем временем ученые во главе с доктором Крейги пересекли пляж, взобрались на пологую скалу и движутся песчаной, выветренной равниной к далеким нефтяным вышкам на холмах.

Камера задерживается на докторе Пуле, главном ботанике экспедиции. Словно пасущаяся овца, он переходит от растения к растению, рассматривая цветы через лупу, собирая образцы в специальную коробку и делая пометки в черной книжечке.

Рассказчик

А вот и наш герой – Алфред Пул, доктор наук, более известный своим студентам и младшим коллегам как Тихоня-Пул. Это прозвище, увы, к нему весьма подходит. Как видите, он не урод, член Новозеландского королевского общества и, безусловно, не дурак, однако в практической жизни ум его словно бы лежит под спудом, а привлекательность никак не может раскрыться. Он живет как будто за стеклянной стеной: его всем видно, и сам он всех видит, но вот вступить в контакт не в состоянии. А виной тому – и доктор Шнеглок с кафедры психологии охотно вам все объяснит, – виной тому его преданная и глубоко вдовствующая мать, эта святая, этот нравственный оплот, этот вампир, до сих пор занимающий председательское место за обеденным столом сына и собственными руками стирающий его шелковые сорочки и самоотверженно штопающий его носки.

Кипя энтузиазмом, в кадре появляется мисс Хук.

– Ну разве не интересно, Алфред? – восклицает она.

– Очень, – учтиво отвечает доктор Пул.

– Увидеть Yucca gloriosa [62] на ее родине, в естественной обстановке – ну кто мог предположить, что нам представится такой случай? И Artemisia tridentata [63]!

– На Artemisia еще есть несколько цветков, – замечает доктор Пул. – Вы не заметили в них ничего необычного?

Мисс Хук разглядывает цветки, потом отрицательно качает головой.

– Они гораздо крупнее тех, что описаны в старинных учебниках, – с явно сдерживаемым волнением говорит он.

– Гораздо крупнее? – повторяет она. Ее лицо оживляется. – Алфред, неужели вы думаете?..

– Готов поспорить, – кивает доктор Пул, – это тетраплоидия [64]. Вызвана гамма-облучением.

– О, Алфред! – в восторге восклицает мисс Хук.

Рассказчик

В своем твидовом костюме и роговых очках Этель Хук являет собой образец необычайно цветущей, удивительно расторопной и чрезвычайно английской девушки – на такой вам и в голову не придет жениться, если только вы сами не столь же цветущи, не в той же мере англичанин и не расторопны в еще большей степени. Видимо, именно потому в свои тридцать пять Этель еще не замужем. Еще нет, но она смеет надеяться, что скоро положение изменится. И хотя милый Алфред еще не сделал ей предложения, она точно знает (и знает, что он тоже знает): его матери этого очень хочется, а ведь Алфред – образцово послушный сын. К тому же у них так много общего: ботаника, университет, поэзия Вордсворта [65]. Она уверена, что прежде чем они вернутся в Окленд, обо всем уже будет договорено – скромная церемония, совершенная милым доктором Трильямсом, медовый месяц в Южных Альпах [66], возвращение в чудный домик в Маунт-Идене, а через полтора года первый ребенок…