Зимняя сказка - Хелприн Марк (книги онлайн бесплатно TXT) 📗
– Одинокие люди могут полюбить друг друга, даже будучи разделенными стеной, – соглашался он. – Но я не понимаю того, что ты станешь делать, если она действительно окажется такой некрасивой. Тебе придется провести за стеной остаток своей жизни.
– Я все понимаю, – согласился Эсбери. – Но она почему-то кажется мне самой красивой женщиной на свете.
Хардести предложил ему зайти к соседке в гости, на что Эсбери ответил категорическим отказом.
Кристиана согласилась выйти за него замуж. Они решили встретиться на крыше в первый погожий день. Нечего и говорить, что после этого дождь лил целыми днями как из ведра.
Ясным июньским утром Эсбери забрался на гребень крыши, с которого виднелась река, и, убедившись в том, что на небе не было ни облачка, подобрался к одной из печных труб.
– Кристиана! – прокричал он в трубу. – Ты уже проснулась? Надеюсь, я не ошибся трубой?
– Я уже встала, – крикнула она в камин.
– Поднимайся на крышу! Сегодня прекрасная погода! После того как мы придем в себя, мы можем сплавать в Амангасет!
– Иду, – раздалось в ответ.
Не прошло и минуты, как он увидел перед собой улыбающуюся Кристиану и остолбенел от изумления.
– Я всегда это знал, – пробормотал он. – Я считал тебя самой красивой женщиной на свете и, видит Бог, я не ошибся!
Часть III
«Сан»… и «Гоуст»
Случайностей на свете не бывает
Случайностей на свете не бывает, да и быть не может, о чем бы при этом не шла речь: о жарком лете, о хаосе в политике, о разрастании огромного города, о кристаллической структуре драгоценного камня, никогда не видевшего солнечного света, о распределении состояний, о жизни молочника, о положении электрона или о череде необычайно холодных зим. Даже электроны, представляющиеся нам примером полнейшей непредсказуемости, на деле являются на редкость исполнительными и послушными крошечными существами, несущимися со скоростью света именно туда, куда им и надлежит нестись. Еле уловимое посвистывание отдельных электронов сплетается в прихотливые комбинации, которые столь же приятны для слуха, как и ветер, шумящий в верхушках деревьев. В их полнейшем послушании можно не сомневаться…
Тем не менее миру в то же самое время присуща поразительная анархия: молочник ставит будильник на определенный час, крыса, пытающаяся скрыться от поезда подземки, идущего из Боро-Холл, может юркнуть в разные туннели, снежинки падают на землю только после того, как им наскучит кружить в воздухе. Как же так? Если на свете действительно нет ничего случайного и все заранее предопределено, то в нем не должно оставаться места для свободной воли. Ответить на этот вопрос совсем несложно. Предопределения нет, есть только определение. Нас не должна смущать одновременность множества событий. Время существует постольку, поскольку мы не можем объять одним взглядом картину дарованной нам жизни, и потому мы вынуждены рассматривать или, если угодно, проходить ее последовательно, эпизод за эпизодом, шаг за шагом. Совладать со временем несложно. Для этого нужно не гнаться за ним, но, напротив, отойти на такое расстояние, с которого мы смогли бы разом увидеть всю картину. Пространство исполнено покоя и совершенства, оно содержит в себе все – все, что было, все, что есть, и все, что будет. Неприступное и прекрасное, оно представляется нам изменчивым и ущербным. На деле же любой предмет и любое событие, сколь бы незначительными они ни казались, связаны со всеми остальными предметами и событиями. И потому когда-нибудь время обязательно остановится. Реки станут морем, все потерянное будет найдено, все утраченное будет обретено; мертвые воскреснут, тучи разойдутся, и мир наполнится золотыми лучами недвижного солнца.
Возвращение Питера Лейка
Череда суровых зим внезапно закончилась. Сезоны, заключенные меж осенью и весной, могли назвать зимами только жители Гавайев. Дорожники, занятые ремонтом мостовой на среднем Манхэттене, где уличное движение обтекало их подобно ревущим паводковым водам, работали в середине января по пояс голыми. В канун Рождества на балконах верхних этажей можно было увидеть загорающих женщин. Люди забыли, как выглядит снег, производители зимней одежды разорились, газеты выходили под одинаковыми заголовками («Ньюсуик» – «Придет ли к нам зима?», «Тайм» – «Куда подевался прошлогодний снег?», «Гоуст ньюз мэгэзин» – «Жара!»). Когда все окончательно успокоились, решив, что климат на планете изменился, когда дирижер филармонического оркестра при исполнении «Времен года» Вивальди стал опускать ту их часть, которая была посвящена зиме, а дети стали считать рассказы о зиме сказками, в Нью-Йорк неожиданно пришел катастрофический холод, и люди вновь вспомнили о близящемся начале нового тысячелетия.
Обилие выпавшего в городе снега впечатлило бы и обитателей Кохирайса. Люди стали ходить по улицам на лыжах, проезжая над погребенными под снегом никому не нужными автомобилями, поражаясь необычайной чистоте воздуха. Дувший день за днем, неделю за неделей, месяц за месяцем северный ветер превращал город в огромный ледник. Мороз крепчал день ото дня. Это время суровых испытаний и лишений нравилось далеко не всем. Мороз, раскалывавший гранитные плиты и стволы деревьев и разбивавший браки, вернул из небытия лыжи, санки и буклеты о праздновании Рождества в Новой Англии. Лед сковал не только Гудзон, но и часть бухты.
Хотя некоторые говорили о том, что подобные зимы случались и прежде, никто не помнил такого страшного холода. Последняя столь же суровая зима, угрожавшая существованию не только физического мира, но и людских убеждений, случилась в самом начале двадцатого столетия, однако память о ней затмилась воспоминаниями о двух страшных войнах. Той зимой время обрело собственную жизнь и собственную волю, память о которых оно тут же стерло из сознания людей. Многие события, пришедшиеся на это время, так и не получили сколько-нибудь вразумительного объяснения. Возникало впечатление, что некая тайная сила, готовившаяся к решительным действиям, в последний момент почему-то отступила, решив дождаться более благоприятного момента. Судя по лицам мужчин и женщин, живших в ту пору (мы можем судить о них, глядя на старые фотографии), они знали и понимали куда больше, чем мы. Таких лиц и таких глаз теперь уже нет.
Все примыкавшие к Манхэттену реки и большая часть бухты оказались скованными льдом. До статуи Свободы можно было добраться пешком. Ледоколы, расчищавшие путь шедшим на Стейтен-Айленд паромам, не останавливались ни на минуту. Даже после того, как паром выплывал в открытые воды, он то и дело встречал на своем пути огромные льдины, сходившие с шельфа.
В один из особенно холодных январских вечеров паром, проделавший примерно половину пути до Стейтен-Айленда, остановился, после того как его задние ходовые винты наскочили на огромную подводную льдину. Капитан решил включить передние двигатели и вернуться на Манхэттен. Пока команда занималась переключением приводов, паром медленно сносило течением, что могло привести к новым столкновениям со льдинами.
Стоявшие на мостике офицеры и привыкшие ко всему члены команды хранили полное спокойствие. И тут на мостике появился посторонний. Пассажирам не разрешалось подниматься на капитанский мостик ни при каких обстоятельствах. Мало того что этот бурно жестикулировавший лунатик, похожий на испанца, вошел сюда без разрешения, но в придачу он, судя по всему, плохо владел английским и походил на помешанного.
– Что вам нужно? – вскричал капитан не своим голосом.
Человек сделал глубокий вдох и, на мгновение взяв себя в руки, указал на иллюминатор. Присмотревшись получше, офицеры увидели в пятидесяти футах от парома человека.
Как только им удалось сбить лед со шлюпбалки, они спустили на воду спасательную шлюпку и уже через пару минут занесли его на борт парома. Он был так изнурен и изранен, что не мог вымолвить ни слова. Капитан приказал немедленно отправить его под горячий душ.
