Старт - Мандаджиев Атанас (хороший книги онлайн бесплатно txt) 📗
Но почему отчуждаются остальные? Ведь ты все тот же, а они меняются. Может быть, ты случайно задел их? Тебе так хочется, чтобы они пришли, отыскали тебя, как бывало прежде, чтобы можно было расслабиться, облегчить душу.
Но расслабляться нельзя. Любое твое слово может быть неверно истолковано. Любой из них может оказаться доносчиком.
Ты не мнителен. Но начальство всегда начеку, начальство считает альпинистов сорви-головами, начальство боится, что они возмутят общество каким-нибудь рискованным действием на скалах. Наверняка у начальства есть в группе свое ухо. Но кто?
Вот, например, об этом восхождении начальство знало еще прежде, чем все было окончательно решено. Кто сигнализировал? Деян? Немыслимо. Никифор? Никогда. Сверху его раскритиковали, и он сердит. Тогда кто же?
Может быть, именно этот вопрос царапает тебе душу, невидимым ядом отравляет твои отношения с друзьями.
Мой дом — мое заточение
Новая снежная волна лишает его сознания.
Новый отрезок сознания, словно одинокий стебель водоросли, влекомый течением.
Он снова переживает прощание с женой и ребенком.
О этот непереносимый взгляд, исполненный тревожного обожания!
Молодая женщина изнурена ожиданием и скрытой разъедающей ревностью. Она провожает его до порога. Он спешит к этим крепким румяным девчонкам с их звонким смехом, который словно эхо отдается в скалах. А она исхудавшая, бледная, измученная. И в воображении ее встают их загорелые щеки, от блеска которых она слепнет.
Но она нарочно говорит о мелочах:
— Не забудь фуфайку!
— Оставь! Она рваная! — Он раздраженно отводит руку жены.
— Я зашила! — тихо напоминает она.
— Ты моя заботливая! — привычно замечает он.
Поспешно ласкает ее, целует малыша.
Она тает в его небрежных объятиях.
Она чувствует, что он уже далеко.
У нее нет сил остановить его хотя бы на миг.
Широкими, жадными шагами спешит он навстречу новому дню.
Словно отпущенный из заточения на свободу. Дом остается вдали вместе с запахом теплой кашки для ребенка.
Запоздалая нежность
Огромная нежность всегда запаздывает. Она так долго спешит к самому близкому, что когда достигает его, он уже мертв.
Снежная волна возвращает вожака назад.
Он бросается к жене.
— Ты что-то забыл? — изумляется женщина.
— Тебя! — шепчет он.
Но она не понимает.
— Почему ты вернулся? — Ей страшно.
Прилив нежности так необычен, что пугает и отталкивает:
— Я не пойду! Я останусь с тобой! — заявляет он незнакомым ей голосом.
И вдруг обожание на ее лице сменяется разочарованием:
— Как? Но ведь тебя ждут! На тебя рассчитывают!
— И Деян отказался, — убеждает он задыхаясь. — Почему я должен идти?
Он схватывает ее и хочет прижать к груди, как в первый день их любви. Но объятие его прервано. Жена отталкивает его, как чужого:
— А я-то верила, что ты самый смелый на свете!
Она любит его таким, каков он есть!
И вожак сознает, что нет пути назад.
Надо оставаться собой до самого конца.
Самый близкий ему человек будет презирать его как труса, если он возвратится умудренным и примиренным.
Он заставил любить себя смелого, неблагоразумного, отчаянного. И таким должен оставаться до конца.
И отяжелевшими ногами удаляется он от родного дома.
Снежный костер
Лавина топит вожака в своей белой пене.
С львиным ревом, с львиной гривой, она достойна вожака.
Он хочет бросить нам спасительную веревку.
Но лавина опутывает его своими белыми бечевками и швыряет на костер.
Вожак горит на белом огне, словно мученик.
Дым вьется до неба.
— Деян, друг, почему ты оставил меня?! — выкрикивает он задыхаясь.
Лавина отвечает злобным смешком.
— Никифор, почему ты не предупредил меня?! — из последних сил кричит Найден.
Лавина злорадно хихикает.
И вожак сгорает на ледяном костре с чувством непоправимой виновности.
Сны
А может быть, и лавина — сон!
Суеверный вначале сном, затем предчувствием, после — кожей и наконец — всем телом и сознанием вошел в железный вихрь лавины.
Начался неравный поединок с водоворотом снега.
Собрав все силы, он отбивался от налетающих пенистых волн. И одновременно боролся с образами дурного сна, одолевающими его.
Раннее утро перед восхождением. Сонная муть.
— Где мои ботинки? — Он ищет на пороге, под кроватью, в шкафу…
Вещи многозначительно молчат.
— Кто взял мои ботинки? — Он выходит во двор.
Свежевыпавший снег покрыл все вокруг. Два холмика словно пара обуви. Он раскидывает снег — два камня. И много их, таких холмиков.
Он отходит и стучит в окно. Внутри Деян склонился над доской, весь — в своих проводочках.
— Деян, ты спрятал мои ботинки?
Деян не слышит — он поглощен подведением итогов.
— Дай мне ботинки, Деян, я опаздываю!
— Оно и лучше! — произносит Деян тоном заклинателя, не поднимая головы.
И Суеверный отправляется босиком. Ноги тонут в сугробах. Мерзнут. Он тащит их, как полуобгорелые бревна.
— Три но́ги! Как следует! Изо всех сил! — строго приказывает Деян.
— Нет времени! Я опаздываю — кричит Суеверный.
Он уже не чувствует своих ног. Но продолжает тонуть в сугробах. Ноги превратились в два обугленных корня.
Вожак хочет их закутать и согреть, как два промерзших саженца. Снег превращается в белые бинты, обернутые вокруг ног.
Суеверный лежит в больнице. Сугробы — это белые простыни на операционном столе. Он вскакивает и босиком бежит по снегу.
— Босиком до Памира! — бросает Насмешник.
Суеверного привязывают к операционному столу.
— Обе, доктор? — спрашивает он.
— Только до колен! — успокаивает врач. — Сможешь еще танцевать на протезах!
— А в горы подниматься смогу?
— Мальчик мой, выбрось это из головы!
Лавина не усыпляет его, а пробуждает
Юноша тонет в снежном пепле.
Снег окутывает его.
Лавина прижимает к его губам белый тампон — наркоз!
Но он мечется, он не хочет забвения.
Еще немного, еще один проблеск сознания, и он откроет одну из человеческих тайн.
Мы созерцаем природу, но не проникаем внутрь ее.
А она проницательно наблюдает за нами.
Мы все предвидим, все предусматриваем. Одно-единственное звено упускаем — случайность. Но разве наша вера в полное отсутствие случайностей не есть суеверие?
Мы не верим снам и предчувствиям.
Мы верим нашему разуму.
Что является бо́льшим суеверием?
Мы вычеркнули сны из разряда природных явлений.
А природа вдруг рассердится на наше высокомерие и единым дуновением напомнит нам о том, что мы не так уж всемогущи.
Тайна заключается в том, что… существуют тайны. И он должен всем поведать об этом!
А лавина не дает…
Наконец лицо его принимает спокойное выражение. Он ожидал, он предчувствовал какую-то угрозу. А теперь нечего больше ждать, не о чем тревожиться. Неведомое воплотилось в жизнь. Он испытывает удовлетворение. Предчувствие не обмануло его.
Значит, существует нечто в нем самом, на что он может уповать.
Верный голос.
Верный, истинный…
Чей это голос?
Суеверный пробуждается от лавины. Белый сон забыт. Вокруг — пестрота жизни. Быстроглазый летний день. А может быть, это снегу снится, что он был человеком, или человек видит себя во сне превращенным в снег.
Горы снова зелено-молоды.
Момчил — светлый юноша, а летний день — молод, подобно горам. Момчил еще не суеверен. Суеверия проклевываются глубоко, в тени.
А вокруг простор жмурится от света. И ни единой тени на челе дня. Ни единого темного дуновения в душе.
