Лицей послушных жен (сборник) - Роздобудько Ирэн Виталиевна (читать книги полностью без сокращений бесплатно .TXT) 📗

Я напрягла память, вспоминая новые слова и понятия. И мысленно составляла некий словарик из услышанных слов.

«Засандалить». Здесь все понятно: надеть сандалии, то есть обуться.

«Тоналка?» Та девушка сказала что-то вроде: «У тебя есть тоналка?» Может, она имела в виду камертон, по которому можно проверять тональность голоса? То есть стриты тоже заботятся об интонации в разговоре, чтобы голос звучал мелодично? Нас этому учили на уроках «общения».

Дальше шли «хаер» и «прикид». Что такое «хаер», я поняла: речь шла о прическе. Значит, стриты так же учат английский, как и мы.

А вот насчет «прикида»… Госпожа Учительница иногда говорила нам «сделаем прикидку», когда речь шла о черновом написании какого-нибудь сочинения, чтобы мы не наделали ошибок. То есть стриты тоже пользуются «прикидом», чтобы не наделать ошибок. Только вот в чем? «Копец» – это, видимо, тот, кто копает.

А вот словам «цирла», «фуфло», «кумарит», «херня», «мусора» я не могла найти толкования. Может, я просто неправильно их услышала?

Я подумала о том, что если рано или поздно нам всем придется выйти за пределы нашего заведения, то почему мы не изучаем язык стритов? Ведь общаться с ними все равно придется – с прислугой, водителями, парикмахерами, продавцами, врачами, то есть со всей обслугой, с которой так или иначе доведется встречаться в самостоятельной жизни.

Наверное, мне нужно внести такое предложение на рассмотрение, когда начнется новый учебный год. Но как объяснить, где я услышала эти слова? Ох…

В мыслях я снова и снова возвращалась к ночному происшествию, и оно казалось мне кошмарным, но интересным сном. Мне иногда снились такие сны – в них было много запрещенного, чужого, того, о чем нельзя рассказывать вслух.

А пересказ снов тоже входил в программу обучения, только такая практика называлась иначе: «час откровений». Госпожа Директриса собирала нас у камина, и мы по очереди рассказывали, что кому приснилось. Она считала, что сны являются воплощением всех наших сокровенных стремлений и желаний.

По большей части наши сны были сказочными, в них фигурировали белые лошади, кареты, принцы, эльфы, победа добра над злом, свадьба. Все рассказывали почти одно и то же, и мы были счастливы от такого единодушия.

Но теперь и это беспокоило меня, ведь я точно знала: большинство моих рассказов о снах, которые я могла озвучить у камина, были выдумкой. Потому что довольно часто мне снилось совсем другое – не белые лошади, не эльфы и не свадьба, а какие-то обрывки из того времени, которое я плохо помню наяву: лица незнакомых людей, лабиринты улиц, по которым я лечу и не могу остановиться, мерцающие огни, закрытые двери.

Сначала я думала, что я одна такая, а потом, когда слышала, как стонут во сне мои одноклассницы, поняла, что и их сны порой далеки от тех радужно-розовых сказок, которые они рассказывают у камина.

А после того бала, после приключения в ночном саду, в мои сны все чаще приходил Саксофон. И то, что наяву казалось мне чудовищным и жутким, то, из-за чего я так страдала, во сне представало передо мной таким привлекательным, что утром я по полчаса стояла под прохладным душем.

Но что было более правдивым – мои сны или реальность, я пока не могла решить. Не могла определиться и сейчас.

Я уставилась в книжку и заставила себя прочитать несколько строк.

«…Он взял ее за руку. Она задрожала, опустив глаза. Он стал перед ней на одно колено.

– Я тебя люблю, – торжественно произнес он. – А ты? Ты любишь меня?

– Да, я тебя люблю, – сказала она.

– Скоро мы поженимся. И будем счастливы, – сказал он. – Ты мое солнце, ты мое небо…

– Да, мы поженимся и будем счастливы, – повторила она.

Он поднялся с колен. Они взялись за руки и пошли по краю моря. В счастливую даль, где их ожидало светлое будущее…»

Ну вот как все должно происходить!

Я уткнулась мокрым лицом в подушку. Вот как! Никто не лезет ночью через забор, не дышит дымом, не жует чипсы, не пачкает одежду мокрой росой, не нарушает правил этикета.

Как я могла пойти на все это?

Когда вернется Лил, я попрошу ее вызвать госпожу Воспитательницу и признаюсь ей во всем. Я хочу быть чистой. Снова быть чистой, как в тот счастливый день, когда госпожа Директриса привела меня в дортуар…

Вернулась Лил. В руках она держала платье и тапки. Я поблагодарила и снова уставилась в книгу, чтобы она не заметила, что мое лицо мокрое, а глаза – красные.

– После трех меня сменит Рив, – сказала Лил.

– Сочувствую, что вы тратите на меня время, – сказала я.

– Такой порядок, – вздохнула Лил и взяла с кровати свое «Домоводство».

Разговор был окончен.

Видимо, Лил все еще сердилась за то, что мы считали ее вруньей.

Я почему-то вспомнила, как болтали стритовские девушки в уборной – хоть и непонятно, но весело и быстро, понимая друг друга с полуслова. Щебетали, не задумываясь, что можно говорить, а что нет.

Вот если бы я могла так же свободно и непринужденно поболтать хоть с кем-нибудь, посоветоваться, рассказать о своих сомнениях!

– О чем ты читаешь? – спросила я Лил.

Она оторвала глаза от страницы.

– Готовлюсь на завтра, – сказала она.

– А что будет завтра?

– Консервирование. В этом году много яблок и вишен…

– А-а-а… – сказала я.

Лил снова уткнула нос в книгу.

– Лил… – опять позвала я, и она недовольно посмотрела на меня. – Ты когда-нибудь хотела выйти за забор?

– Всему свое время, – повторила она слова госпожи Директрисы, которые мы не раз слышали на общих собраниях.

Я кивнула. Но не успокоилась.

– Лил, – снова позвала я ее, – а ты не боишься?

– Чего? – не поняла она.

– Ну… что там, – я кивнула за окно, – все будет не так, как мы себе представляем.

– Послушай, Пат, с меня хватит! – рассердилась Лил. – Ни о чем таком я больше думать не хочу. И не буду. И тебе не советую.

Да, точно, она еще злилась на нас.

Лил сидела передо мной как стена, биться в которую не было никакого смысла.

– Лил, – опять позвала я. – Что такое колибри?

– Это такая маленькая птичка, – не отрывая взгляда от книги, сказала Лил, – она живет в цветах и питается нектаром.

Я все знала и сама, но мне очень захотелось произнести это слово…

– Лил!

Она нервно отбросила книгу:

– Ну что? Что? Что ты от меня хочешь?!

Ого! Хорошо, что это проявление эмоций никто не видел, кроме меня.

– Лил, – сказала я, – ты ведь тоже думаешь об этом…

– О чем? – буркнула она.

– О том, что будет с нами ЗА забором. Об этом думают все. Но молчат… Разве это не ложь?

– Ты и вправду больна, Пат, – сказала Лил и положила руку мне на лоб. – У тебя температура.

Я сбросила ее руку.

– Лил, а то, что мы смотрели на балы и никому об этом не рассказывали, разве это не преступление? А сны, Лил? Разве тебе всегда снятся кареты?

Она смотрела на меня с тревогой.

– Ты бредишь, Пат? Я позову Воспитательницу.

– Позови, – сказала я, – и я расскажу ей о дневнике Тур… О том, что мы подглядывали за балами.

– Ты… Ты… – Она прямо задохнулась от гнева и не могла произнести ни слова.

– Мы очистимся, Лил. Мы все очистимся. Мы должны это сделать.

Лил насупилась.

– Может быть, вам ничего и не будет за это, – наконец тихо сказала она. – Тебе, Рив, Озу и, конечно же, Ите и Мии. А вот я не хочу возвращаться туда, откуда пришла.

Я была удивлена.

– А разве ты знаешь, откуда пришла?!

Я увидела, как она стушевалась, а затем, взяв себя в руки, сказала:

– Наверняка – нет. Но знаю, что не жила так, как вы.

Она насупилась.

Видимо, я задела ее за что-то живое.

А она тихо добавила:

– Я мало что помню, но что такое быть голодной – знаю. Здесь меня кормят, обувают и одевают. Ты же знаешь – я «льготница», меня сюда взяли из милости начальства. Я хочу выйти замуж. И быть счастливой. Как все.