Последнее искушение Христа - Казандзакис Никос (прочитать книгу txt) 📗
— С возвращением из Иудеи, Сыне Плотника! Я искал тебя.
Он повернулся к крестьянам.
— Мне нужно поговорить с ним. Уходите!
Тут Руф заметил учеников и оборванцев, следовавших за ними из Назарета, узнал некоторых из них и нахмурился.
— Ты распинал, Сыне Плотника, так смотри же, как бы тебя самого не распяли. Не путайся с народом, не будоражь ему мысли, — тяжела моя рука, а Рим вечен.
Иисус усмехнулся: он хорошо знал, что Рим не вечен, но промолчал.
Крестьяне с ропотом разошлись и, став поодаль, разглядывали трех повстанцев, которых легионеры схватили и вели, заковав в цепи, — высокого старика с раздвоенной бородой, двух его сыновей. Подняв головы, эти трое смотрели поверх римских шлемов на мир, не видя в нем ничего, кроме гневно стоящего в небесах Бога Израиля.
Иуда узнал их — это были его старые соратники — и кивнул, но те, ослепленные сиянием Божьим, не видели его.
— Сыне Плотника, — сказал центурион, наклонившись с коня. — Есть боги, ненавидящие и убивающие нас, есть боги, не соизволяющие даже опустить взгляд, дабы узреть нас, но есть также благосклонные, премного милосердные боги, исцеляющие несчастных смертных от недугов. Из каких богов твой бог, Сыне Плотника?
— Бог един, — ответил Иисус. — Не богохульствуй, центурион!
— Я не желаю вступать с тобой в богословские споры, — сказал Руф, покачав головой. — Презираю евреев: вам бы все о боге разглагольствовать, прости на слове. Об одном только хочу спросить тебя: может ли твой бог…
Руф умолк. Ему было стыдно просить о милости еврея. Но тут перед его мысленным взором возникло вдруг небольшое девичье ложе и неподвижно лежащее на нем тело бледной девочки с зелеными глазами, которые смотрели на него — смотрели и умоляли…
Он преодолел стыд и нагнулся еще ниже, свесившись с седла.
— Может ли твой бог, Сыне Плотника, может ли он исцелять немощных?
Центурион смотрел на Иисуса страждущим взглядом.
— Может ли? — повторил Руф, потому как Иисус не отвечал. Иисус медленно поднялся с камня и подошел к всаднику.
— Дети платят за прегрешения отцов своих — таков Закон моего Бога.
— Это несправедливо! — в отчаянии воскликнул центурион.
— Это справедливо! — возразил Иисус. — Отец и дитя одного корня: вместе возносятся они на небо, вместе спускаются в ад. Одного разишь — оба получают ранения, один совершает проступок — оба несут наказание. Ты, центурион, подвергаешь нас гонениям и смерти, и Бог Израиля наносит удар, разбивающий параличом дочь твою.
— Тяжелы твои слова, Сыне Плотника. Однажды мне довелось слышать твою речь в Назарете, и слова твои показались мне слишком мягкими, чтобы подобать римлянину, а теперь…
— Тогда речь шла о Царстве Небесном, а теперь — о конце света. С того дня, как ты услышал меня, центурион, Судья Праведный восседает на престоле своем, раскрыв счета, а Правосудие явилось на зов Его и стоит подле Него с мечом во длани.
— Стало быть, твоему богу тоже недоступно нечто большее, чем Правосудие?! — в сердцах воскликнул центурион. — И он тоже не в силах преступить этот предел? А как же та весть, которую ты провозглашал летом в Галилее? Любовь?! Любовь! Дочь моя нуждается не в Правосудии бога, а в любви его. Я ищу бога, который выше правосудия и способен исцелить мое дитя. Потому я сделал все, что только было в моих силах, чтобы разыскать тебя. Любви — слышишь? — Любви, а не Правосудия!
— Чуждый жалости и любви центурион римский, кто вложил эти слова в суровые уста твои?
— Любовь к моему ребенку и страдание. Мне нужен бог, который исцелит мое дитя. Тогда я уверую в него.
— Блаженны верующие в Бога без свершения чудес.
— Блаженны. Но я человек суровый и недоверчивый. Многих богов видел я в Риме, целые тысячи их держим мы в клетках, ими я уже сыт по горло.
— Где твоя дочь?
— Здесь, в верхней части селения, в саду.
— Пошли!
Центурион стремительно соскочил с коня и пошел впереди с Иисусом, чуть поодаль за ними следовали ученики, еще далее — толпа крестьян, а в хвосте отряда оказался теперь и Фома, радости которого не было предела: он шел с солдатами и распродавал нарасхват свой товар.
— Эй, Фома! — окликнули его ученики. — Ты все еще не хочешь пойти с нами? Сейчас ты увидишь чудо и уверуешь.
— Сначала увижу, — ответил Фома. — Увижу и потрогаю.
— Что ж ты потрогаешь, премудрый торгаш?
— Правду.
— Да разве у правды есть тело? Что еще за чушь ты несешь, баламут?
— Если у нее нет тела, зачем мне она? — посмеиваясь, сказал Фома. — Я должен потрогать ее. Не верю ни глазам, ни ушам, одним только рукам верю.
Они поднялись в верхнюю часть селения и вошли в приветливый, выбеленный известью домик.
Девочка лет двенадцати лежала на белом ложе, широко раскрыв большие зеленые глаза. При виде отца лицо ее просияло. Душа ее стремительно рванулась, пытаясь поднять парализованное тело, но это оказалось ей не по силам и радость на лице угасла. Иисус склонился над девочкой, взял ее за руку. Вся его сила собралась в ладонь. Вся его сила, любовь и милосердие. Он молчал, устремив взгляд в зеленые глаза, и чувствовал, как его душа порывисто устремляется через кончики пальцев в тело девочки. А та жадно смотрела на него, чуть приоткрыв рот, и улыбалась.
В комнату, ступая на цыпочках, вошли ученики, и среди них тут как тут и Фома с коробом товара за спиной и трубой за поясом. Крестьяне собрались вокруг домика в саду и на узкой улочке и ждали, затаив дыхание. Прислонившись к стене, центурион смотрел на дочь, стараясь скрыть охватившее его волнение.
Мало-помалу на щеках девочки стал проступать румянец, грудь ее поднялась, приятное щекочущее ощущение прошло от руки к сердцу и от сердца к стопам. Все внутри нее трепетало и вздрагивало, словно листва тополя над дуновением легкого ветерка. Иисус чувствовал, как рука девочки трепещет, словно сердце, и оживает в его ладони. И тогда он открыл уста и ласково велел:
— Встань, девочка!
Девочка слабо задвигалась, как если бы тело ее возвращалось из состояния оцепенения, потянулась, словно пробуждаясь ото сна, уперлась руками о ложе, подняла тело и одним прыжком очутилась в объятиях отца. Фома выпучил раскосые глаза, протянул руку и прикоснулся к девочке, словно и вправду желая убедиться, что она настоящая. Ученики перепугались от неожиданности, а среди собравшегося вокруг народа прошел неясный гул и тут же все испуганно умолкли. Было слышно только свежий смех девочки, обнимавшей и целовавшей отца.
Иуда подошел к Учителю. На лице его были раздражение и злость.
— Тратишь свою силу на неверных? Творишь добро врагам нашим? Может быть, это и есть конец света, который ты несешь нам? Это и есть огонь?
Но Иисус пребывал очень далеко, витал в непроглядных облаках, и не слышал его. Увидав, как девочка вскочила с ложа, он сам испугался больше, чем кто-либо другой. Ученики пустились в пляс вокруг него, не в силах сдержать нахлынувшую на них радость. Как хорошо сделали они, бросив все и последовав за ним, — он истинный пророк, творящий чудеса! А Фома мысленно взвешивал, положив на одну чашу весов свой товар, на другую — Царство Небесное. Некоторое время чаши покачивались, затем остановились: перевесила чаша с Царством Небесным. Это занятие сулило выгоду: здесь на пятаке можно заработать тысячу, — стало быть, вперед, во имя Бога! Фома подошел к Учителю и сказал:
— Учитель, ради твоего драгоценного расположения я раздам свой товар бедноте: не забудь про то, пожалуйста, в день, когда наступит Царство Небесное. Я жертвую всем и иду за тобой. Сегодня я увидел правду и потрогал ее.
Но Иисус все еще пребывал очень далеко: он слышал, но не отвечал.
— Оставлю только трубу, — продолжал старый коробейник. — Буду трубить, созывая народ; итак, займемся торговлей нового, вечного товара — благодати!
Центурион подошел к Иисусу, держа дочь в объятиях, и сказал:
— Ты воскресил мою дочь, человече Божий. Как отблагодарить тебя?
— Я освободил твою дочь от оков Сатаны, освободи же и ты, центурион, трех повстанцев от оков Рима, — сказал Иисус.
