Бруклинские ведьмы - Доусон Мэдди (читаем книги TXT, FB2) 📗
— Погоди минутку, — говорю я. — я знаю, что с тобой происходит.
— И что же? — Он закрывает глаза. — Что, магии недостаточно?
— Нет. Ты просто опять начал чувствовать. Ты видишь мост, ведущий к исцелению, но не уверен, что хочешь по нему пройти. Ты можешь опять начать страдать. Можешь сколь угодно долго оставаться на планете «Моя любимая погибла в огне», но я думаю, в конце концов тебе захочется какого-нибудь общества. Потому что ты выжил в пламени. И у тебя есть шанс исцелиться. Я думаю — хоть и могу ошибаться, только не злись, — но я думаю, что тебе на самом деле нужно снова вернуться к искусству.
Он внимательно смотрит на меня. Вот теперь я это сделала. Зашла слишком далеко.
— Ты на самом деле это сказала? Что я живу на планете «Моя любимая погибла в огне»?
— На самом деле.
— Что ж, спасибо огромное за такой образ, но я не собираюсь возвращаться к искусству. Я собираюсь на планету «Отвалите от меня; Вайоминг», чтобы гулять там в одиночестве по равнинам и смотреть с сестрой телевизор.
— Значит, сдаешься.
— Называй как хочешь.
— Я говорю, что ты сдаешься, Патрик, потому что у меня есть непоколебимые представления о тебе, основанные на знании, что, когда случилось худшее событие твоей жизни, ты не убежал. Ты пошел в огонь. Ты не тот человек, который пойдет гулять в одиночестве по равнинам и смотреть с сестрой телевизор. Сейчас ты исцеляешься. Неужели ты этого не чувствуешь? Наверное, сейчас все так же, как когда заживали эти ужасные раны. Они чертовски болели. И теперь то же самое происходит с твоей душой. Но, может, ты пойдешь на поправку, пусть медленно, пусть по ангстрему [23] зараз. Ты можешь вернуться к жизни.
Патрик закручивает кран.
— Заткнись уже на хрен, — говорит он. Но при этом улыбается странной улыбкой.
— Я, правда, думаю, что ты не хочешь сдаваться.
Тогда он закрывает глаза, будто все это слишком больно. Я иду к коробкам, беру мое письмо и дневник Бликс и снова заклеиваю все упаковочной лентой. А потом делаю самую смелую и самую глупую в своей жизни вещь, а именно говорю Патрику, что люблю его, и неважно, что он думает, но это не жалость. Это любовь, любовь, любовь.
Я даже произношу это громко:
— Любовь, любовь, любовь.
Но он не отвечает, потому что он вне моей досягаемости. Он ушел так далеко, как только смог, и оттуда ему не дотянуться до места, где я стою.
Я посмотрела достаточно мелодрам, чтобы знать, что ничего тут не поделаешь. Хоть раздевайся, хоть умоляй, хоть тарелки бей или лезь с поцелуями, эффекта не будет.
Ничего из того, что я способна придумать, не поможет. Бессмысленно колдовать, смешить его или скармливать ему бриоши маленькими кусочками.
Поэтому, чтобы спасти последние остатки гордости, я иду домой.
Потому что неизвестная Уильяму Салливану мудрость, которую я помню лучше всего, гласит: когда все потеряно, вас спасет закон капитуляции. Он сработает, только если вы действительно, действительно сдадитесь.
И я сдаюсь.
В тот же вечер мне звонит агент по недвижимости Энни Тайрон и сообщает, что нашелся желающий посмотреть завтра дом, а я говорю ей: «Приводите».
Я официально сдаюсь, и теперь дом Бликс будет продан, а я уеду.
46
МАРНИ
Пятнадцатого числа Бруклин, пребывая в показушном настроении, устраивает первый снегопад. Снег начинает идти еще до восхода солнца, и к тому времени, как я встаю, мир снаружи делается белым. Снежный слой уже больше десяти сантиметров, и школы закрыты, к большой радости Сэмми. Мэр счел, что людям следует оставаться дома, если у них есть такая возможность, потому что снег в ближайшее время не перестанет.
— Вообще-то, мэр никогда так не говорит! — сообщает мне Сэмми. — Ну, может, два раза за мою жизнь сказал. Или три. А может, пять. Или один. Это большая редкость, ты уж мне поверь. — Пока его родители спят, он ходит за мной по кухне. — В смысле, у нас бывают снежные дни. Иногда. Не часто, но бывают. Но такой снег, чтобы мама с папой на работу не пошли, — так не бывает. Обычно не бывает.
— Сэмми, чего тебе больше хочется, овсянки или блинчиков?
— О-о, блинчиков! — восхищается он. — У нас правда будут блинчики? Никогда не ел блинчики в будний день. Потому что нет времени их готовить. Надо маму позвать, она тоже блинчики любит. Удивительно, что родители так долго спят.
— Вовсе не долго. Еще только восемь часов, говорю я.
— Может, я сбегаю сказать им, что ты делаешь крутой завтрак?
— Не надо, дай им поспать.
— Но почему они так устали?
— Не знаю. Но у меня есть твердая уверенность, что нужно давать усталым родителям выспаться. Мои родители иногда могли вздремнуть посреди дня. И мы с сестрой не должны были им мешать.
— Ну вы же примерно знали, почему это случалось? — спрашивает Сэмми.
— Ты хочешь блинчики с маслом и сиропом или с маслом и сахарной пудрой? — спрашиваю я.
— Могу поспорить, они разбирались с налогами, — заявляет Сэмми. — Родители говорят, что им нужны тишина и покой, чтобы разбираться с налогами. Поэтому если они уснут среди дня, значит, этим они и занимались. — Потом его лицо озаряется широкой улыбкой; — Могу я тебе что-то рассказать? Обещай, что никому не скажешь!
— О’кей, — киваю я.
— На самом деле это две вещи. Во-первых, я знаю про секс, — шепчет он. — Мне мама рассказывала.
— О-о, — тяну я. Мне нравится, когда Сэмми заявляет что-то невпопад, и я решаю предположить, что сейчас как раз такой случай. — А вторая вещь?
— Я слышал, как мама спрашивала папу, должны ли они устроить настоящую свадьбу, раз они теперь снова вместе, или лучше просто сходить в суд и подписать там все бумаги.
Правда? И что сказал папа?
— Он сказал, что хочет настоящую свадьбу, чтобы я шел с родителями к алтарю, и все бы нас поздравляли и радовались. И чтобы я держал их обоих за руки.
— Как это здорово! — радуюсь я. — И ты согласен? Могу поспорить, что да.
— Я согласен, — отвечает Сэмми.
Я не раскрываю ему секрет о том, что Джессика уже беременна. Малыш родится где-то через восемь с половиной месяцев. Да, она рано узнала. Она из тех женщин, которые знают о зачатии, едва только встав с постели, сказала мне Джессика. Пока она хранит это в тайне от Сэмми и расскажет ему, только когда будет абсолютно уверена, что все в порядке.
У меня есть и еще один секрет. Эндрю уже купил Джессике новое кольцо. Он говорит, что старое придется убрать. Оно как больное животное и вообще не справляется со своей работой.
А новое будет таким, чтобы можно было рассчитывать на него всю жизнь.
Сработает ли это? Что мне известно? Я знаю лишь, что чудеса иногда случаются и нужно просто принимать их. Джессика не может передать словами то, что произошло на самом деле: она просто настроила свой мозг на то, чтобы снова полюбить Эндрю.
Может, для этого пришло время, а может, как ни странно, причиной случившегося стала та самая официантка, которая пришла ко мне в гости на День благодарения. Однако я не могу исключать и того, что мое заклинание тоже сыграло роль.
Интересно, думаю я, бывали ли подобные сомнения у Бликс. Или она просто плела чары, просила о чудесах, а потом сидела и радостно принимала все происходящее. Может, вся система работает именно так. Ты загадываешь желание, а потом вселенная действует от твоего имени, стараясь воплотить его в жизнь.
Впрочем, если Бликс мечтала свести нас с Патриком, тут она не преуспела. Я жду предложения насчет продажи дома, и прямо сию секунду перед домом паркуется грузовик, это значит, что иногда колдовство просто не срабатывает.
Патрик собирается уехать.
Где-то к часу дня нам с Сэмми надоедает играть в шашки, складывать пазлы и печь печенье, к тому же я больше не могу смотреть на этот грузовик, поэтому мы ведем Бедфорда в парк. Снег все падает, но мы хорошенько укутываемся. Джессика одалживает мне штаны на синтепоне, парку и шарф. Она решила остаться дома, лениться и лежать то там, то сям. Сэмми собирает все свое снаряжение, включая круглые санки-ледянки, варежки, шапку и шарф. Для зимы нужно много вещей. Не понимаю, как северянам удается вовремя всем этим обзаводиться и ничего не терять.
