Кого я смею любить. Ради сына - Базен Эрве (книги онлайн полные .txt) 📗

буду готовиться в лицее.

— Дело твое, — ответил я растерянно.

Когда он вышел из машины и встал рядом со мной, я заметил тоненькую красную полоску справа у

крыла носа. Он порезался бритвой.

Г Л А В А X V

Октябрь. Теперь я начинаю считать по месяцам, потому что в жизни человека, так же как и в истории

человечества, наступает вдруг такой момент, когда нескончаемо тянувшееся до той поры время детства ускоряет

свой бег и тогда уже каждый месяц имеет значение для подростка. Если в раннем детстве кривая роста

неудержимо лезет вверх, если нередко старость стремительно несется под уклон, словно срываясь вниз со

скалы, то юность можно назвать порою рывков. К семнадцати годам юность достигает расцвета, именно в этом

возрасте с быстротой химической реакции, для которой воздух поставляет все новые партии кислорода,

обновляются жизненные соки, рождаются новые мечты и мысли.

Первым сигналом к такому рывку для Бруно послужил его успех — успех, вполне заслуженный, — на

повторных осенних экзаменах. Стоило мне только взглянуть, как после экзамена он входит в калитку, очень

спокойный, сдерживая радость, возможно даже собираясь разыграть меня, чтобы я сразу понял: экзамен сдан. Я

понял это по его росту. Мы измеряли Бруно буквально сотни раз (дверь его комнаты испещрена карандашными

отметками), в последнее время он вырастал на какие-то миллиметры. Сегодня же он сразу как будто стал выше,

выпрямился, как тростник.

— Теперь и я что-то значу! — воскликнул он в ответ на мои поздравления.

Он не мог бы лучше выразить свою мысль. Хотя шаг, который он сделал, был не так уж велик, это все-

таки был шаг вперед, и теперь он действительно что-то значил. Многие иронически относятся ко всякого рода

дипломам, и я сам посмеиваюсь над ними. Но ведь нередко именно они являются защитной броней. Они

одевают тех, кто наг. Во всяком случае, спасают их от страданий и унижений.

1 Мишель не разрешает мне, папа, писать тебе по-французски. И я не возражаю. Все-таки, несмотря на свое

произношение, я не так безнадежно увяз, как ты мог бы подумать. Я кое-как справляюсь. Писать мне особенно не о чем.

Луиза прислала мне открытку из Сен-Бревена. Ксавье также написал мне из Аржантьера, он живет там в кемпинге. Я также

получил два письма от тебя, второе из них — доплатное; ты, видимо, забыл, что Ноттингем находится в Англии.

Позавчера мы побывали в Шеффилде на соревновании по крикету. Завтра мы едем в Ковентри. Меня очень удивили

Кроунды. Я никак не думал, что они такие: дочка совсем не худая, стол вполне приличный, а отец вовсе не скуп. Правда, он

родился на Мальте.

Получив специальное разрешение Мишеля, я, чтобы согреть твою душу, по-французски... (англ.)

Ноябрь. Я переживал свое “бабье лето”. Одному лишь Богу известно, где будет Бруно на следующий год,

и уж, конечно, нам не придется постоянно ездить вместе в нашей старенькой малолитражке.

Он недолго будет еще принадлежать мне. Но пока что впереди у меня целый год, целых триста

шестьдесят пять дней. Никогда еще он не заполнял так все мои мысли. Но скоро он отойдет от меня, он уже

начинает отходить… Я, как привилегированный зритель, присутствую при неповторимом спектакле, иногда я

словно переживаю все заново, словно это происходит со мной. Родительской любви присущ подобный эгоизм,

страстное желание возродиться в детях! В прошлом году в машине Бруно болтал все, что приходило ему в

голову, и, в общем, это был писк желторотого птенца. Теперь он говорит меньше, и его разговоры — уже

результат размышлений. Он причесывает свои мысли и свою речь так же, как свои непокорные волосы, он

старается избавиться от сорных слов вроде “значит”, “понимаешь”, сдерживает свою запальчивость, но уж, если

разойдется, попасть к нему на язычок еще опаснее, чем раньше. Он по-прежнему любит вставить между двумя

остротами короткую неоконченную фразу, часто говорит недомолвками, а его колкие замечания еще вернее

достигают цели оттого, что он пытается смягчить их. Он все так же скромен, ничего не поделаешь, уж таким он

уродился (я сгораю от желания добавить: в этом отношении он даже превзошел меня), но скромность его меняет

свой характер, Бруно становится упрямее, ему теперь не так легко пустить пыль в глаза. Его восторженность

идет на убыль, многие авторитеты уже не имеют для него прежнего веса. Ему не дано особых талантов, но зато

у него есть здравый смысл.

— Представляю, что за молоко было бы у коров, если бы они поглощали столько сена, сколько мы

философии. А у них хоть есть время пережевывать.

Но еще сильнее проявился большой недостаток Бруно — полное отсутствие у него честолюбия. Однако,

если дело касается кого-то другого, он, разъедаемый зудом справедливости, защищает его очень решительно.

— Вот уже пятнадцать лет Лора все для нас делает, а мы для нее до сих пор ничего не сделали. Ты не

находишь, что это возмутительно?

Декабрь. Результаты произведенной им переоценки ценностей стали ощущаться все явственней. Мишель,

который с начала триместра заглядывал домой не больше двух раз, сегодня заполняет своей персоной всю нашу

гостиную; он в треуголке, подтянут, как всегда, и кажется еще выше от узкого красного канта на форменных

брюках. Он явился в сопровождении таких же высоких и стройных, как он, юношей со шпагами на боку.

Мишель извиняется за скромность нашего жилища. Он идет на кухню поцеловать Лору, но, стыдясь ее

неизменного фартука, не решается пригласить свою тетку в гостиную и представить ей своих друзей, а

преклоняющаяся перед старшим племянником Лора, которую он мог легко осчастливить, дав ей возможность

сыграть роль матери Гракхов, сама не осмеливается выйти к нам. Меня душит ярость, но я не хочу устраивать

ему сцену. Я только весьма высокомерно держусь с ним и про себя думаю: “Он и вправду делает все от него

зависящее, чтоб я его любил меньше младшего брата”. Мишель куда-то очень спешит, он уже устремляется к

двери, но в эту минуту Бруно бросает ему с издевкой:

— Ты уже уходишь? Но тетя даже не успела начистить твои медяшки.

Мишель резко оборачивается, встречает мой взгляд, теряется и, наскоро откозыряв по-военному, выходит;

за ним по пятам, задыхаясь, бежит наша старая Джепи.

— Ну все-таки он и… — начинает Бруно.

Молчание. Спохватившись, он сдерживает уже готовое слететь с языка ругательство и, подыскивая более

мягкое выражение, произносит страшные слова:

— Можно подумать, что он в чужую семью попал.

Скоро придет очередь и Луизы, но пока она имеет над Бруно, как и надо всеми нами, нежную,

обволакивающую шелками власть. Однако вряд ли у него появятся на ее счет те же опасения, что и у Лоры.

— Это ее личное дело, — говорит Бруно, присутствующий при нашем разговоре.

Для него целомудрие сестры отнюдь не святая святых. Но если бы Луиза распорядилась собой слишком

глупо, он был бы шокирован — шокирован именно этой глупостью. Он спокойно смотрит на бушующий огонь:

саламандры чувствуют себя в нем превосходно: его, видимо, не слишком задевает и скрытность Луизы,

позволяющая ей вести двойную жизнь: одну, о которой мы ничего не знали, где-то вне дома, и другую — в

кругу своей семьи, где она оставалась все такой же ласковой, милой, обаятельной, правда, несколько пустоватой

и ленивой, но, в общем, славной девочкой; его не раздражает ее пристрастие окружать себя свитой молодых — а

иногда и не слишком молодых — людей, которые без конца торчат у нашего дома; его не раздражает и ее

привычка постоянно таскать с собой подруг — Мари Лебле, Одилию, какую-то Жермену или какую-нибудь

Бабетту. Нет, его выводят из себя ее интересы, ее стандартные вкусы: модный цвет, модная ткань, модная линия,