Ноль часов - Веллер Михаил Иосифович (е книги txt) 📗
Бросив грести в сотне метров перед носом «Авроры», он встал и с усилием начал выдергивать короткую мачту вместе с парусом из гнезда. Чуть не вывалившись за борт, он отшвырнул свой нехитрый рангоут, отчаянным гребком выдернул лодку из-под форштевня и заорал, маша и дергаясь, как страдающий пляской Святого Витта, которому в качестве лечебной меры по ошибке загнали клизму скипидара:
— Товарищи! Стойте! На минуту! Примите меня! Дело государственной важности! Судьба мира в ваших руках!
Борт пошел уже мимо него.
— Я от Игоря Васильевича-а!
— Ты слышишь? — иронично сказал Беспятых лоцману. — Он от Игоря Васильевича. Дайте ему два билета в первый ряд и полкило икры.
— Вы меня благодарить будете! Дело жизни и смерти!! — надрывался бородатый очкарик, он же очкастый бородач. Надо сказать, что даже в мешковатом свитере вид он имел подтянутый и спортивный.
— На юте — скиньте ему штормтрап. Пусть попробует…
Поровнявшись с кормой продолжающего тихо скользить по воде крейсера, бородач не стал хвататься за трап, а быстрым движением схлестнул ступень цепью, закрепленной за нос лодки, и успел сунуть концевой крюк в ее звено. После чего присел и схватился за банку.
Лодку дернуло, рывком прижало к борту и потащило на буксире. Только после этого он, удержав равновесие, дотянулся и полез вверх. Это был определенно расторопный парень.
— Я из института атомной энергии, — сказал он так, как поведывают большой секрет. — Прошу проводить к командиру корабля.
— Хорошо, что не к капитану… — пробурчал Кондрат. В каюте Ольховского бородач, продолжая распространять вокруг себя возбуждение, сунул ему жесткую ладонь и представился:
— Альберт. Альберт Гельфанд. Доктор физико-математических наук.
— Что за спех, доктор? И от какого вы, интересно, Игоря Васильевича?
— От Курчатова. Академика Курчатова. Я из его лаборатории. Вы слышали такую фамилию? Хотя, вероятно, еще нет…
Ольховский испытал странноватое ощущение легкого отъезда крыши: слух, зрение и сознание никак не могли совместить полученную информацию, при всей ее внешней простоте и кажущейся малозначимости. В зияющей пустоте зоны, где обычно помещаются мысли и слова, ему удалось отыскать только четыре слова — тех, что еще звучали в ушах, и он поспешил употребить их, как-то прикрывая растерянность:
— Я слышал такую фамилию. — Подумал, обнаружил еще слово и немедленно произнес его также: — Садитесь.
Физик сел, закинул ногу на ногу и, обозначив таким образом свободу и достоинство, как бы компенсирующие внутреннее напряжение, продолжал:
— Откуда, интересно? Впрочем, неважно. Что вы слышали про атомную бомбу?
— А что именно я должен про нее слышать?
— Да. Конечно. Учтите — я посвящаю вас в информацию, в неразглашении которой давал подписку. И расстрелян могу быть не только я, но и тот, с кем я ею делился. Вас это не пугает?
— Хм. Это? Меня? Нет.
— Спасибо. Спасибо, командир. Значит, так. Про Хиросиму и Нагасаки вы знаете.
— Конечно.
— Так вот. Лаборатория Курчатова работает над созданием советской атомной бомбы.
— Чем же ей еще заниматься, — здраво подумал вслух Ольховский и, чувствуя необходимость как-то закрепить хрупкое нащупанное здравомыслие, предложил:
— Хотите выпить?
Физик казался удивлен таким спокойным согласием.
— Спасибо, я не пью.
— Курите.
— Я не курю.
— Занимаетесь спортом.
— Есть немного.
— Каким?
— Байдарка и альпинизм. Подождите со светскими разговорами! Мы знаем, что вы идете на Москву.
— С чего вы взяли?
— А что же вы, на Мадагаскар идете Московским каналом? У нас все знают. Корабль, слухи, ваши подвиги и акции, отношение масс.
— Каких масс?!
— Не критических, конечно. Народных. Хотя и народные могут быть критическими. Извините, глупый каламбур. Ладно, не перебивайте… Петр Ильич? Петр Ильич, дайте сказать.
— Да я вас только и слушаю! (Не прерывая беседы, Ольховский выпил сам и звякнул Оленеву: «Зайди-ка».)
— Вот слушайте. Работы находятся в стадии завершения.
Ольховский понимающе покивал:
— Получили материалы от супругов Розенберг.
— От каких супругов?! — вытаращился физик и протер платочком очки, не снимая их.
— Наших разведчиков в США.
— М-да?.. Гм. А вы откуда можете располагать такой информацией?..
— Неважно.
— М-да… Гм. Вы полагаете, что направление работ последнего месяца… Интересная мысль! Что ж, в принципе возможно… не знаю. Но это не имеет значения!
— А что имеет значение?
— Нам обрезали финансирование!
— Да, многим сейчас обрезали. Причем много что, — не удержался съязвить Ольховский.
— Не острите. Вы не понимаете. Мы практически подошли к завершению работ. Вы знаете, что это значит? Это значит, что через семь-восемь месяцев опытный образец может быть реально изготовлен и испытан. Вы понимаете, что это значит?
Очки его вспыхивали, как проблесковые лампы. Ольховскому стало неуютно.
— Я понимаю, — уверил он.
— Надеюсь. Это означает конец американской монополии на атомное оружие. Это изменение баланса сил в мире! Это начало пути к ядерному паритету. Вы понимаете, что сейчас означает американская монополия на бомбу?
— Конечно.
— Вы не можете этого понимать! Газетам и политинформациям верить нельзя. Без бомбы мы беспомощны перед американцами. Их средства доставки, их Б—29 мы с надежностью сбивать не можем. А одна бомба — это конец любого города, конец Москвы, конец любого промышленного и оборонного района. Америка диктует миру свою волю, а мы делаем хорошую мину при плохой игре. У них производство ядерных боеприпасов поставлено на конвейер. Это угрожает вообще нашей политической системе, социализму во всем мире.
Вошел доктор и был посвящен Ольховским в беседу.
— Это наш научный специалист, — представил он вошедшего гостю, — от него секретов нет. («Псих. Побудь», — шепнул на ухо.)
Доктор сделал доброе лицо и спросил:
— А вы болеете за социализм?
Бородач презрительно покривился:
— Не надо меня проверять, у нас все такие проверенные, что дальше некуда. Уж если я к вам обращаюсь — значит, позарез! — Он провел рукой по горлу. — Первое, что вы должны сделать в Москве, — это выделить деньги — любые, откуда угодно! — на продолжение работ нашему институту. Речь идет о самом существовании государства, понимаете? Я жизнью сейчас рискую, говоря вам это, но люди за это жизни отдают!
