Будни хирурга. Человек среди людей - Углов Федор Григорьевич (бесплатная регистрация книга TXT) 📗
С жадностью учился, в трудах затягивалась душевная травма. Но однажды попалась ему книга стихов.
Много в ней было стихов незнакомых, между прочим, неплохих стихов, но встретилось и его собственное, самое любимое.
С волнением прочитал его раз, другой…
Оно, мог ли он ошибиться! Стал листать сборник. Вновь стихи незнакомые, а между ними – его, тоже очень дорогое! И так он встретил несколько своих стихов, в них не было изменено ни одного слова. Не надо было ни с чем сверять, он помнил свои выстраданные на войне стихи наизусть.
Посмотрел в начале книги, в конце – не было никаких указаний на то, что эти стихи взяты из дневника раненого солдата.
Вновь и вновь читал он свои стихи.
Читает Павлуша, и слёзы текут по щекам. И радостно ему, и больно, что имя над ними стоит не его.
Первая мысль, которая возникла, – поехать к этому человеку, сказать, что это он, Павел, написал стихи, что он жив и хочет восстановить свои права. Но тут же остановил себя. Разве человек, позволивший себе такую подлость, способен будет на благородный поступок? Надо идти заявить о плагиате. Но какие у него доказательства? Так ведь каждый может заявить! А чем докажешь! И кому скорее поверят: известному ли писателю или безвестному студенту?..
Пометавшись из стороны в сторону, решил, что всякие попытки доказать свой приоритет бесполезны. Надо смириться с этой потерей как с непоправимым несчастьем. Разумом всё обосновал, а сердце не хотело смириться. Оно болело, и ныло, и не давало Павлу покоя. Ночью не мог уснуть: смотрел в потолок, продолжал мысленно убеждать кого-то.
Через несколько дней его привезли в клинику. Врачи развели руками: не понять, почему у молодого человека такая грозная предынфарктная картина?..
Я был в том городе на конференции и в порядке взаимного визита осматривал клинику, когда мой приятель, её заведующий, указав на больного, сказал: «Вот интересный случай: предынфарктное состояние у студента».
Я посмотрел на электрокардиограмму – удивительное несоответствие между хорошей работой сердца, звучными чистыми тонами и картиной сильнейшего кислородного голодания сердца. Налицо тяжёлый спазм сосудов, питающих сердце. Не склероз, не воспаление стенок сосуда – только спазм. Но ведь и он может привести к инфаркту и к гибели человека!..
– Разрешите мне после обеда побеседовать с молодым человеком наедине, – попросил я своего приятеля.
После обхода я подошёл к больному и сел на край кровати. Больные, что лежали на соседних койках, вышли, и мы остались вдвоём.
– Скажите мне, что вас волнует? – сказал я как можно мягче.
– Ничего. Я совершенно спокоен, – раздалось в ответ, но в голосе чувствовалась скрытая боль.
– Мой вопрос не праздное любопытство. Он продиктован желанием помочь вам. Я хочу выяснить причины болезни.
Павел долго молчал, в нём боролись два чувства: с одной стороны, не хотелось кого-то посвящать в эту историю, а с другой стороны, он понимал, что вопрос идёт о его здоровье и жизни.
Наконец он произнёс:
– Как бы вели себя, если бы у вас украли самое дорогое, плоды вашего многолетнего труда?..
– Конечно, я бы страдал от такой потери. Но расскажите мне подробнее, как это случилось.
И он поведал мне свою историю.
– Вы лишились части своих стихов, но у вас есть талант, – сказал я в утешение.
– Обидно, что к человеку пришла слава за чужие стихи.
– Да, конечно, сознавать такую несправедливость очень обидно. Но очень скоро этот человек пожнёт и бесславие. От него будут ждать других стихов, а он дать их не сможет. Пройдёт время, и кончится поэт. И все поймут, что он не поэт и никогда им не был. Вы же будете писать и напишете много других стихов, у вас появятся книги, вы станете большим, настоящим поэтом, и слава ваша будет расти. Как же вы об этом не подумали, а полностью отдали себя во власть уныния? И вот результат – сердце не выдержало…
Павел успокоился, повеселел, ободрился. Спазмы в сердце уменьшились. На следующий день я сделал ему загрудинную блокаду, а через три дня повторил её. Боли полностью исчезли. На электрокардиограмме исчезли все явления спазма сосудов и коронарной недостаточности. Когда я уезжал, он пришёл меня провожать весёлый, жизнерадостный. Между прочим, мне сказал: «Мне никогда не было так легко, как теперь. И дело не только в том, что моё сердце не болит. Я смелее смотрю в своё будущее, мне кажется, я сумею сделать что-то важное и хорошее». Он смущался. И, боясь, что его обвинят в нескромности, краснел. Мне понравился этот молодой человек, я ещё раз пожелал ему больших успехов в литературе и на прощанье высказал просьбу прислать мне свою первую книгу, а также и все последующие «толстые фолианты». Я так и сказал: «толстые фолианты». Ему это понравилось, он ещё раз улыбнулся и обещал прислать мне свои произведения. И действительно, через год или два он прислал мне книгу стихов, в которой большую часть занимал раздел фронтовой лирики. Стихи мне понравились. Помню, о них был хороший разговор в печати, кажется, велась дискуссия, читатель искал его книгу, о ней я отовсюду слышал хорошие отзывы. Мне было приятно сознавать, что Павел Матвеев, совершивший немало подвигов на фронтах Отечественной войны, стал заметным человеком в литературе, добился успехов в нелёгком литературном труде. Грела мысль и о том, что встретился с ним в трудную для него минуту жизни и оказал ему помощь не только медицинскую, но и добрым словом, нехитрым, но очень важным для него житейским советом. Примерно в это время Павел встретил красивую девушку, Наташу, и полюбил её, и они поженились. Вскоре его пригласили в Москву, предложили ответственную должность в одном издательстве. В очередной свой приезд в столицу я позвонил ему, мы встретились и долго беседовали как добрые старые друзья. Он посвятил меня в свои дела, планы. Паша писал стихи, поэму, печатался в журналах, редактировал других поэтов, помогал им войти в литературу или утвердиться в ней.
По совету друзей начал готовить новый поэтический сборник – и весь ушёл в эту радостную работу, а между тем над ним всё ниже сгущались тучи. Кто-то из обиженных им написал анонимку жене. Не помогла. Семья была крепкая, спаянная взаимной любовью, дружбой, взаимопониманием, детьми… Но анонимщик был не из тех, которые легко отступали. Он избрал другой ход: «случайно» познакомился с женой Павла Ивановича – с Натальей Алексеевной и так же «случайно» стал встречать её по дороге на службу или домой. Он пел дифирамбы её красоте и с «горечью» сетовал на её мужа, который не ценит её, никуда не водит, сидит сам за книжками и у молодой жены губит лучшие годы жизни без радости и развлечений.
Мужчина был молодой, видный и говорил красиво. Наталья Алексеевна, жена поэта, и не заметила, как попала в его искусно расставленные сети, яд сомнений вселился в её душу. Она стала упрекать мужа, повторяя слова «друга», капризничала, а вскоре стала плакать. Возникли первые конфликты. Тут, конечно, есть немалая вина и Павла Ивановича; ему бы расспросить, разузнать, уделить жене больше внимания, но он хотя и был обеспокоен поведением жены, но по-прежнему много работал, готовил свою очередную книгу стихов. А тут «приятель» признался Наталье Алексеевне в «жаркой любви». Она изменила мужу, с которым в любви и согласии прожила многие годы…
Павел Иванович, узнав об этом, был потрясен. Да как же это так! Преданный и любящий друг, с которым было пережито столько радости, счастья и горя, с которым вырастили двух детей, вдруг наносит удар в спину. Дети уже большие, дочь – на стороне отца, сын – на стороне матери (зачем отец так беспечно относился к семье, не уделял матери должного внимания!..).
Тянулись дни горестных переживаний, мучительных раздумий. И не было просвета, облегчения. А тут ещё работа. Подходили сроки сдачи поэтического сборника в издательство, надо было торопиться с подготовкой стихов. А стихи, как на грех, не шли на ум; как он ни бился над слабыми строчками, они не улучшались. Горестные думы вышибли всё вдохновение, поэзия в таком состоянии не давалась.