Тринадцатая сказка - Сеттерфилд Диана (читать книги полностью без сокращений TXT) 📗
Но спустя некоторое время я, к собственному удивлению, должна была пересмотреть первоначальную оценку, обнаружив в Аделине признаки – правда, очень смутные – интеллектуальной деятельности. Сегодня утром она явилась в классную комнату, лениво волоча ноги, хотя и без буйных выражений протеста, и уселась на свое место за партой, как обычно подперев рукой голову. Я начала урок. Собственно, это был не настоящий урок: я просто пересказывала им содержание первых глав «Джен Эйр» – эту книгу любят многие девочки. Я сосредоточила внимание на Эммелине и старалась заинтересовать ее историей, представляя действие в лицах. Я говорила одним голосом за главную героиню, другим – за ее тетю, третьим – за ее кузена, и все это сопровождалось мимикой и жестами, иллюстрирующими эмоции персонажей. Эммелина смотрела на меня во все глаза, и я была довольна произведенным эффектом.
Краем глаза я уловила какое-то движение. Аделина повернулась в мою сторону. Она все так же подпирала рукой голову, ее глаза были все так же закрыты, но у меня создалось отчетливое впечатление, что она слушает мой рассказ. Даже если считать это изменение позы случайностью (что маловероятно, ибо прежде она упорно от меня отворачивалась), я отметила и другие признаки ее изменившегося отношения к уроку. Обычно она расползается всем телом по парте и впадает в бессознательное состояние, как животное в период зимней спячки; но на сей раз ее тело было напряжено, спина выпрямлена, а плечи развернуты – она была всерьез увлечена историей и только притворялась безучастной и погруженной в сон.
Я не подала виду, что заметила эти перемены, и продолжала обращаться к Эммелине, как будто говорила исключительно для нее, по-прежнему изображая героев в лицах. В то же время я украдкой следила за Аделиной. Оказывается, она не только слушала. По ее чуть дрогнувшим векам я догадалась, что ее глаза закрыты не полностью: она следила за мной из-под ресниц!
Это очень интересное открытие, которое может дать новый поворот моему исследованию.
***
И тут произошло нечто неожиданное. Лицо доктора изменилось. Изменилось прямо у меня на глазах. Так бывает при внезапной смене ракурса, когда черты лица, по-прежнему узнаваемые, странным образом смещаются и предстают в совершенно ином свете. Хотелось бы знать, какие процессы в человеческом сознании приводят к столь внезапным и радикальным внешним переменам? Я сразу исключила оптические эффекты, игру света и тому подобные вещи, придя к выводу, что это явление должно быть непосредственно связано с психикой самого наблюдателя. Меня так потрясло неожиданно изменившееся лицо доктора, что я, буквально застыв на месте, некоторое время пристально вглядывалась в эти новые для меня черты. Его, в свою очередь, не могло не удивить такое мое поведение. Наконец лицо его приняло обычный вид, но в глазах осталось какое-то странное выражение, которое я так и не смогла понять. А мне не нравятся вещи, которые я не могу понять.
На протяжении нескольких секунд мы с ним в упор смотрели друг на друга, оба чувствуя себя очень неловко, а затем он торопливо попрощался и покинул усадьбу.
***
Меня раздражает эта привычка миссис Данн перекладывать с места на место мои книги. Сколько раз можно говорить ей, что я сама знаю, когда и куда убрать книгу, которая мне больше не нужна? А если она испытывает непреодолимую тягу к перемещению книг, то почему тогда не относить их в библиотеку, откуда они были взяты? Какой смысл оставлять их на ступеньках лестницы?
***
Сегодня у меня состоялся странный разговор с садовником Джоном.
Это добросовестный работник, а в последнее время, занявшись восстановлением фигурного садика, он заметно приободрился. К тому же его, несомненно, утешает сознание, что в доме теперь поддерживается должный порядок. Вечерами он и миссис Данн подолгу сидят на кухне и пьют чай. Иногда я застаю их за беседой полушепотом, и это вызывает у меня законные сомнения: а так ли на самом деле глуха экономка, как она это демонстрирует? Если бы не преклонный возраст миссис Данн, я могла бы заподозрить этих двоих в любовной связи, но, поскольку это совершенно исключено, я теряюсь в догадках: о чем они могут секретничать? Я упрекнула миссис Данн в неуместной скрытности, напомнив, что у нас с ней существует взаимопонимание по большинству вопросов, и она, судя по всему, одобряет мое присутствие в доме (хотя ее неодобрение все равно ничего бы не изменило). Миссис Данн заверила меня, что они с Джоном говорят о самых обычных вещах: работе по дому, заготовке продуктов и тому подобном. «Но почему это нужно обсуждать шепотом?» – спросила я. По ее словам, они вовсе не шепчутся, а просто беседуют на пониженных тонах, чтобы никому не мешать. «Но когда я понижаю голос, вы меня не слышите», – возразила я. На это она заявила, что хуже понимает новые голоса, чем те, к которым уже давно привыкла, как она за многие годы привыкла к голосу Джона, так что ему нет нужды говорить с ней громко, – в отличие от меня, чей голос она впервые услышала всего пару месяцев назад.
Я уже успела забыть об этой мелкой размолвке из-за кухонных шепотов, когда Джон преподнес мне новый сюрприз. Как-то утром, прогуливаясь в саду перед ленчем, я вновь увидела того самого мальчишку, который ранее пропалывал клумбу под окном классной комнаты. Я взглянула на часы: в это время всем детям полагалось находиться в школе. Мальчик меня не заметил, поскольку я стояла за деревьями. На сей раз он не работал, а лежал посреди лужайки и внимательно смотрел на что-то, находившееся в траве у него под самым носом. На нем была та же шляпа с широкими обвисшими полями. Я вышла из тени деревьев с намерением прочесть ему краткую лекцию о важности образования, но при виде меня он вскочил на ночи и, придерживая рукой шляпу, помчался прочь со скоростью, прежде невиданной мною у человеческих существ. Это бегство явилось бесспорным доказательством его вины. Мальчишка прекрасно знал, что ему следует быть на уроках. До того, как он скрылся из глаз, я успела разглядеть в другой его руке книгу.
Я отправилась к Джону и сказала ему все, что думаю по этому поводу. Я не допущу, сказала я, чтобы дети работали на него в ущерб своим школьным занятиям; это дурно – лишать детей образования из-за нескольких заработанных ими пенсов, а если их родители этого не понимают, я готова сама с ними поговорить. Я сказала, что, если он не справляется со своими обязанностями в одиночку, я обращусь к мистеру Анджелфилду с предложением нанять дополнительного работника. Уже не в первый раз я заводила разговор о том, чтобы увеличить штат прислуги в саду и в доме, но Джон и миссис Данн так решительно возражали, что я предпочла с этим подождать до тех пор, пока не разберусь досконально во всех нюансах здешней ситуации.
Сначала Джон отрицал возможность появления в саду каких-либо мальчишек. Когда же я заявила, что отчетливо видела его собственными глазами, он признал, что в сад мог пробраться кто-то из деревенских детей, добавив, что лично он не несет ответственности за всяких прогульщиков. Но у меня был серьезный аргумент: ранее я заставала того же мальчика за выполнением садовых работ. Услышав об этом, Джон замкнулся и только повторял, что ничего не знает ни о каких посторонних детях и что выпалывать сорняки в саду никому не возбраняется, а в финале договорился до того, что этот мальчик якобы вообще не существует в природе. Начиная испытывать вполне понятное раздражение, я сообщила Джону, что собираюсь поговорить на данную тему со школьной учительницей, а также с родителями мальчика. В ответ он лишь махнул рукой, давая понять, что его это не касается, а я вольна поступать, как мне угодно. Я уверена, что он знает этого мальчишку, и глубоко потрясена его отказом помочь мне в элементарном наведении порядка. До сих пор он не препятствовал моей деятельности, и его неожиданное упрямство в таком второстепенном вопросе я могу объяснить лишь тем обстоятельством, что некогда он сам начинал учиться садоводству в юном возрасте и считает это вполне нормальным явлением, своего рода традицией. Пережитки прошлого еще очень сильны в этой сельской глуши.
