Пирамида, т.2 - Леонов Леонид Максимович (читать хорошую книгу полностью txt) 📗
С пугающим блеском в глазах Никанор поведал мне, как вышаривали активисты остаточные очаги заразы, способной снова толкнуть людей на штурм заповедных тайников природы... В одной пустынной местности им пришлось наткнуться на брошенный и, видимо, сверхсекретный, потому что за высокой стеной с боевыми амбразурами в ней, исследовательский городок. Уже некому было обстреливать приблизившуюся банду, несмотря на письменный запрет для посторонних, никто не спросил пропуска при входе. Посреди газона в глубине, в центре полукружия лабораторных построек, возвышалось круглое, насквозь прозрачное здание, увенчанное стеклянным же колпаком. Свойственная лишь храмам величавая простота наводила на мысль о хранящемся в нем чрезвычайном сокровище, и чутье ненависти не обмануло их.
Дальше я записал почти буквально, насколько поспевала рука.
Глава VI
После начальных вполне беспредметных прогулок за горизонт века Дуне удалось в обширном возрасте Земли засечь сравнительно кратковременный эпизод человеческой истории. Подсмотренные картинки становились как бы окнами в грядущее, куда безотрывно день и ночь были обращены мысленные взоры современности. И как только потребовался оформитель ее лепета на суровый язык взрослых, лирическое авторство старо-федосеевской девочки стало сменяться массивным присутствием ее дружка и покровителя, а голубые безлюдные ландшафты в рамах помянутых окон застилаться ядовитыми дымами урбанистического периода. Тогдашними обиходными предметами по детски руководилась она в попытке отыскать прежде всего себя и свои окрестности в зеркале большого времени. По толкованию Никанора, там Дуня и наткнулась на одно чрезвычайное событие из тех, какими история людей последовательно делится на периоды узнаванья, освоения и разочарованья. По мере вызревания в системе ведущей идеи своего времени разум из ставшей ему слишком тесной переселялся всякий раз с большой кровью на очередную целину. И так в продолжение всего цикла, пока в порыве духовного высвобождения за ним самим не приходила очередь сверженья.
После фундаментальных клеточных открытий, почти отменявших естественный отбор в людской среде, а также крупных инженерных изобретений убойного профиля передовая наука порадовала современников созданием немыслимых дотоле живых организмов, прежде всего крупных туш мяса. Официальным предлогом послужил поиск большой пищи применительно к возраставшей численности земного населения. Но кое-кто уже подозревал в основе эксперимента типичную для умственных излишеств сытости философскую любознательность взглянуть на мир в его зеркальном отображении, в данном случае – как если бы его конструировал дьявол. Серию новинок возглавила помесь нетопыря с жабой буфо, тем в особенности примечательная, что и бесконтактное созерцание порхающей твари вызывало неудержимую рвоту нервного происхождения. В пятилетнем плане того же института, к немалой озабоченности простых людей, предусматривался еще более сенсационный, методом генетической аппликации и в единственном экземпляре, выпуск промежуточной модели, роднившей спирохету с жирафом; гарантировалась абсолютная безопасность для народного здравия. Вскоре в печати проскочило сообщение о состоявшемся наконец задержании стихийного реформатора-одиночки, который в духе Савонаролы и под угрозой взорвать вселенную требовал от современников предать огню все наличное музейно-книжное роскошество, насквозь пропитанное заразой нравственного вырожденья. Обнаруженные при нем математически безупречные расчеты, однако без главного ключа к ним не нуждались в техническом оснащении и по отзывам авторитетной комиссии указывали на несомненную гениальность террориста. Терпение человечества окончательно истощилось лишь после опубликования на двух континентах сразу знаменитого государственного акта о фильтрации будущих граждан посредством почти безболезненной в грудном возрасте уравнительной манипуляции; чем взамен прежнего физиологического разнобоя характеров, темпераментов и конституций достигалась гармоничная, с единым для всех эталоном счастья, стандартность вида, способная обеспечить исключительные простоту, общедоступность пайка для новичков и, следовательно, дешевизну управления. Однако все та же атавистическая неутоленная жажда рая, утрата способности к самодиагнозу, гражданская смута и участившиеся голодовки из-за метаний в поиске социальной стабильности, также худшие возрастные обстоятельства крайне тормозили организованный, единственно спасительный в конце жизни переход к патриархальному обиходу предков.
По той причине, что обратная, после долгих странствий, дорога всегда короче и веселей, дело странного мятежа – не против режима или старины, как раньше, а лишь против тяжкого диктата повседневной, все усложнявшейся целесообразности – обошлось без положенных классовых междоусобий и штормовой романтики. Просто каждый подсознательно и чем мог подстегивал бурю, пока раздельные вначале вспышки самоочищения, состоявшего в отторжении лишнего, не слились в дружную и в общем-то почти бескровную стихию, захватившую территории обоих перенаселенных материков сразу. Наравне с подданными испытывая биологическую усталость, хранители устоев и порядка не оказали ожидаемого сопротивления порыву большинства, потому что никакому Атланту было уже не под силу держать на себе содрогающуюся махину цивилизации, обслуживающей теперь не деятельные грезы юности, а печали и немочи старческого угасания. Отсюда наступившие потрясения уклада, коммунального хозяйства в особенности, сильнее всяких волн снимали численность людей за счет слабейших, их генетической разбраковки в первую очередь.
Благодаря местоположенью на неприступной скале и высокой технике подсветки круглосуточно видная отовсюду, эта зубчатая, с мерцающей сферой посреди и от любых паломников запертая громада, совмещающая в себе обсерваторию, маяк и святилище, ибо к тому времени развивающаяся человечность достигла того предела, когда дотоле враждующие познания разума и души слились воедино, с некоторых пор она, ставшая мишенью всенародной неприязни, призрачно нависала над страной. Предвидя неизбежные потрясения вроде стихийного когда-нибудь бунта против Молоха цивилизаций, в нарастающем темпе и средствами уже машинной мысли, изобретавшей все новые потребности, порабощавшие тружеников, а также в расчете, что ореол неприкасаемой святости – лучшая самооборона подобных учреждений, администрация объявила свою резиденцию некой религиозно-космической связью, потому что оказалось – не крепостные стены или благоговейная традиция предков, даже не божественная их красота, а лишь животный страх кары, способен в некоторой степени охранить святыни от посягательства черни...
Вследствие чего нападение на центральную цитадель знания произошло только к финалу событий, по накоплении опыта полной безнаказанности, когда филиальные гнездилища зла были обращены в щебенку. Состоявшие при ней ученые волхвы во главе с верховным хранителем сокровища заблаговременно утекли, вероятно, через единственно обнаруженную там крысиную дыру, чем подтвердились давние обывательские слухи насчет их преисподней сущности. Перед бегством персонал успел взорвать серпантинные подходы и шахты служебных лифтов... Тем не менее на исходе дня однажды активисты прозревшего поколенья, дружная ватажка спортивно-закаленных смельчаков по отвесной скале достигла вершины, и наконец-то через анфиладу торжественных преддверий первые из смертных ворвались в аскетически-пустынный под хрустальным куполом круглый зал, где, к немалому их разочарованию, не оказалось ничего пригодного для разбоя и кощунства – ни драгоценной обрядовой утвари на переплав и поживу, ни хотя бы алтаря с мраморными богами для общепринятого в таких случаях отбития носов. Вместо того им еще с порога, в ранних сумерках и стерильной тишине, предстал неподозреваемый доселе объект, пригодный для возмездия разуму в изнурительной гонке за ускользающими иллюзиями взамен истинных, безвозвратно утрачиваемых ценностей бытия. То было подлинное чудо, до кротости доверчивое и беззащитное, к тому же настолько пленительно-царственное, что мстителям потребовалась длинная минута на преодоление странной робости, если не гамлетического раздумья.
