Ворон на снегу - Зябрев Анатолий (библиотека книг бесплатно без регистрации TXT, FB2) 📗
Обедали по-семейному за общим столом, сооружённом из берёзовых жердин. У всех поднялось настроение. Присланные зэки представляли измождённых доходяг. Взгляды у них надломленные, какие-то украдчивые, а зрачки разжижены. Эти уж наверняка не нарушат режим, не сбегут, им надо выправлять и тело и дух.
– Молодец, девка, – хвалил Сеня повариху, стуча сытно и удовлетворённо ложкой по опрокинутой миске.
Не выказывал эмоций только Куц, он, наоборот, сосредоточился и построжал. Как же, он за всех ответственен.
Установленный режим Куц держал в руках жёстко. Ещё до восхода солнца все им поднимались, брали литовки, с вечера отбитые, и выгонялись на косьбу. Шли росой, похожей на стеклянные бусы. На пути пили из ручья, в нём же обмывали глаза. Косолапый грузный Сеня позволял себе порезвиться с девчатами: плесканёт пригоршнь на них студёной воды и отбегает. Девчонки визжат и тоже убегают.
Бригадир осуждал баловство. Он поджимал подбородок и глядел в сторону, выходя на заданное место. Он вёл прокос. За ним шёл коротконогий и присядистый Сеня. Оба они умели выпускать литовку далеко, и захватывать широко. Следом за Сеней шли старики, тоже умельцы хорошие. За стариками уж я. За мной девчонки Ольга и Аня. Умение косить – наука не хитрая, но особая, и каждый свою сноровку норовил показать. Красив человек в деле артельном!
Росная трава ложится в ряды плотно. Валки высокие. Старики после каждого прокоса закуривают и рассуждают о качестве сена и о том, какое сено, какому скоту лучше подходит. Если в травах преобладает пырей с тимофеевкой, то это для лошади самый желанный корм, если же широколистник – то для овцы, значит.
Из таких разговоров можно было сделать вывод, что все старики сельские жители. Взяты по каким-то мелким делам. За крупные дела – не расконвоируют.
Ольга с Аней, эти пигалицы, вскоре перестали скрывать свои отношения с Куцем и Сеней, совсем переместились на жительство в главный шалаш.
Однако Дуся, рассчитывавшая на Сеню, решила всё-таки не оставаться без утешителя. И решила, как видно, твёрдо. И наступление повела в мою сторону. Да, да, не удивляйтесь. Я хоть ростом и не вышел, плечами тоже далеко не Сеня, но… что-то приметила она и во мне, ещё и не нюхавшем женской плоти. Впрочем, как я понял, Дусе наплевать, нюхал я или не нюхал, она решила – и всё тут.
Повела хохлушка Дуся, моя бывшая наставница по тапочкам и бывшая зазноба Феди Бруля, наступление по древнему неотразимому правилу: любовь мужчины идёт через брюхо. Стала она масла хлопкового в мою кашу подливать и приговаривать: «Ось, ишь, хлопец». Потом, обнаружив, что в ближнем болоте обитают утиные выводки, и утята уже подросли, стала бегать туда, изловчившись добывать силками из конского волоса. Приготовленную дичь делила на три порции: бригадиру, себе, и, конечно, мне, избраннику своему. Приговаривала, чтобы все слышали:
– Хлопчика кормить надо, чтоб рос и чтоб старательно робил…
Под словом «робил», понятно, старая соблазнительница (а она мне казалась старой), что имела ввиду. Уж никак не работу на сенозаготовке, до которой ей было начхать.
У хлопчика уши горели. Однако уплетал хлопчик утятину за милую душу. Честно сказать, он, этот хлопчик, ещё не совсем догадывался, что от него требуется в дальнейшем, какая плата. Точнее, догадывался, но лишь туманно, туманно.
И однажды «догадался» вполне. Она тихой кошкой среди ночи, когда хлопец, ухайдаканный работой на мётке стога, дрых, раскинув члены, вползла и навалилась пышным телом. А в этот самый момент хлопцу приснилось, будто по малину отправился он и на медведя нарвался и медведь на него насел. Завопил хлопец во всю моготу так, что лошади в темноте отозвались тревожным ржанием. Бедная Дуся выскользнула, ошалелая, наружу. Куц, разбуженный шумом, пришёл, заглянул в шалаш, посветил фонарём:
– Что тут? Испугался чего?
– А? – не понял я, окончательно проснувшись.
– Кричишь-то что? – спрашивал бригадир. – Блажишь…
– А-а… Да ничего…
Утром Дуся до общего подъёма заглянула со смущением на широкой физиономии:
– Халатик-то отдай, чертёнок пужливый.
Дусин халат, пёстренький, ситцевый, обнаружился действительно на постели у хлопца. Он долго не мог сообразить, как эта принадлежность женской одежды оказалась тут. Он принялся думать и вертеть головой, и только после этого пришла ему разгадка, какой это был ночью медведь и какая малина…
Настырная Дуся не отступала от своего намерения овладеть хлопцем, тем более, что утята в болоте ещё оставались – не все были переведены в жаркое. Древняя поговорка, что где сытная еда, там и горячая любовь, кажется подтверждалась.
И это было большой бедой для хлопчика. Чем сытнее и жирнее кормился он, тем чаще находил на него дурной туман, отнимая силы и волю. Даже малое трение во втоках тесных штанов вызывало сладкое возбуждение. Не помогало и обмывание в холодном, почти ледяном ключе. Укрывшись за зелёными плотными кустами, спускал до колен штаны, набирал в ладони стылую прозрачную тугую воду и лил на набухшую розовую головку. Однако головка не падала, наоборот, твердела, делаясь густо-фиолетовой, а убрать такое орудие обратно в ширинку становилось делом совсем не простым.
– Ты что, в штанах, что ли, там купаешься? Мокрый-то весь, – замечали старики. Они догадывались о томлениях парня по малине, советовали откровенно: – Дуську-то ты ублажал бы, чего робеть, житейское дело, она вон тебя подкармливает как. Не робей. Тогда и томиться перестанешь.
Хлопчик придумал игру. Он не мог решиться на первый свой шаг, на шаг мужчины, и потому придумал игру. Он знал, как только лагерь утихнет после отбоя и у бригадира в шалаше перестанут повизгивать весело девчонки, а старики, изработанные за долгий день, огласят территорию густым храпом, во внутренность его шалаша, откинув с угла камышовую занавеску, непременно прошмыгнёт она, Дуся, будет сидеть у входа и тихо дышать дабы не обнаружить в темноте своего присутствия. Потом она неслышно передвинется к его постели, начнёт осторожно шарить пальцами по его животу, на большее она не решается после того ночного конфуза, когда ему приснился напавший медведь и он, дурак, напугано заблажил на весь лагерь так, что прибежал сам Куц. Чтобы облегчить Дусину задачу, хлопчик раздевался донага, благо, что ночи тёплые, в шалаше даже душно, воздух парной, и лежал так лицом вверх. Конечно, он не спал. Сон никакой не шёл, не мог прийти сон, потому что мысль его была о женщине. Он притворялся спящим, едва слышал шелест камышовой занавески. Потом нервный озноб прошивал его от живота к голове и до пяток, это когда пальцы её касались его мужского достоинства и он, чтобы загасить в себе стон, начинал имитировать басистое всхрапывание. Нет, это не было реальностью, это было сном. Дуся оставляла его уже перед рассветом, а в летнюю пору, в сенокосную-то, ночи короткие, как у зайца хвост, она выползала также тихо, как и вползала, она верила, что он так крепко спит, а может, и знала, что притворяется, хитрец. А может, думала, что у неё это тоже не реальность, а сон, и все её поступки и действия происходили из этого. Он имел основание считать, что ничего у него не было с женщиной, тем более с этой, которая ему казалась несовместимо старой и толстой, и относился к ней так, как прежде относился. А у неё было основание думать, что хлопца она подкармливает лишь потому, что хлопец мал росточком и ему надо расти, и чтобы работу он мог делать наравне с мужиками.
К ручью остужаться хлопец уже не бегал, однако эротических видений на протяжении дня у него не стало меньше, даже больше, потому что ночные впечатления окатывали голову и всё тело. И с нетерпением ожидалась очередная ночь, в которую он также притворится спящим, а явившаяся из тёплого мрака тёплая женщина будет производить сладкие действия…
Впрочем, он и не знал, реальная женщина ли то являлась или вызванная воспалённым его мозгом бесформенная желанная плоть.
Природа требует исполнения своих жёстких законов, и противиться ей – дело безнадёжное, показывает опыт миллионов лет.
