Дэниел Мартин - Фаулз Джон Роберт (читаем книги txt) 📗
– Это у нее чисто эмоциональное, – сказала Нэлл. – Чтобы ему насолить. Теперь она все это бросит: он ведь умер. Просто ей отдушина нужна была, вот и все. Я пыталась ей растолковать. Только она, конечно, совсем к моим словам перестала в последнее время прислушиваться. – Отвечать не было необходимости – Нэлл продолжала: – Этой чепухи в духе «Движения за освобождение женщин» она набралась от Роз. По меньшей мере половина всех завихрений – от нее.
Я улыбнулся:
– Ясно, что не от тебя.
– Ну знаешь, мой милый, мне что левые – в чужом пиру похмелье, – что правые. А я творю добро, никому об этом не сообщая. Когда не работаю одна за шестерых горничных, нянюшку и камердинера его светлости сразу. Я хочу сказать, у меня-то было бы за что бороться: если кто и нуждается в освобождении, так это я! Эндрю, перестань ухмыляться.
Она все еще была очень миловидна для своего возраста, все еще сохранила живость и остроту; но что-то в ней – когда-то проявлявшееся не постоянно, а лишь раз от разу, какое-то удивительное сочетание незащищенности и бесчувственности – стало более явным. Если ее сестра забыла, как играть требуемую окружением роль, Нэлл помнила это слишком хорошо.
Эндрю сказал:
– Да замуж ей надо выйти.
Нэлл скорчила презрительную мину и взглянула на меня:
– Старая-престарая деревенская присказка!
– А это вовсе не довод против, милая моя.
– Но, дорогой, она и так замужем. Она влюблена в кастрюли: обожает готовить.
– Тогда Эндрю, должно быть, прав, – пробормотал я.
Господи Боже мой! Да разве я против? Честно, Дэн… строго между нами, любая нормальная женщина на ее месте бросила бы Энтони давным-давно. – Я чуть было не напомнил ей, что когда-то она приводила в пример этот якобы идеальный брак, чтобы доказать, что наш с ней никуда не годится, но она не останавливалась: – Знаешь, было время, Джейн часто приезжала к нам погостить, и я тогда уже прекрасно знала, что происходит… но… да ладно, все это уже давняя история. А она всегда была такая, как есть. – Она бросила обвиняющий взгляд на стены домов вокруг: – А все этот ужасный, вырождающийся город. Ей так и не удалось из него вырасти. Ты не находишь?
– Я только что провел три месяца в Калифорнии, Нэлл. Оксфорд кажется вполне цивилизованным местом после тамошнего «мира грез».
– Ты сюда надолго?
– Насколько смогу.
– Мы с Эндрю… мы подумали, может, ты бы приехал в Комптон с Каро, как-нибудь на конец недели? – Она сделала большие глаза, что всегда было знамением ее предельной искренности, и добавила, понизив голос: – Если вытерпишь нашу традиционность. Но – добро пожаловать.
– С удовольствием. Это было бы забавно.
Эндрю сказал:
– Великолепно, мой милый. Поохотимся. Стреляешь хорошо?
– В основном мимо цели. Зато играю в кости. Тоже не очень.
– Ну и отлично. Извлечем доску для триктрака из небытия.
– Ох, Эндрю, ради всего святого! – Повернувшись ко мне, она высоко подняла брови: – При последнем подсчете оказалось, что я должна ему восемьсот тысяч фунтов, всего-навсего!
– Это несколько выше моих возможностей. Эндрю подмигнул мне над ее головой:
– Да мы на пенсы играем-то.
Нэлл спросила, как я нашел Каро. Она, разумеется, знала, что дочь работает у Барни, и мы обсудили все «за» и «против» этой карьеры: ясно было, что она – тоже раба системы – относится к новому месту работы Каро вполне одобрительно. Вне всякого сомнения, то, что имя дочери теперь ассоциировалось с именем Барни, добавляло – хоть и вчуже – горделивое перышко к шляпке ее социального престижа. Я рассказал им о новой квартире и заметил, что в душе Нэлл борются два чувства: тайная радость, что я получил отставку, и тревога из-за того, что Каро начинает самостоятельное существование. Нэлл, кроме того, считала, что «довольно глупо» было бросить Ричарда. Но когда я сказал, что, на мой взгляд, Каро нужен кто-то получше, чем очаровательный молодой болван, я заметил в глазах Эндрю (не Нэлл!) искорки согласия. Естественно, она спросила, появился ли кто-то новый, ведь девочка такая скрытная. Я изобразил абсолютную невинность: постараюсь выяснить. Тут нас позвали к столу.
Все оказалось гораздо приятнее, чем я ожидал, главным образом благодаря Эндрю; но ощущение было странное, поскольку я понимал, что мое присутствие дало им повод устроить небольшой праздник. Чувствовалось, что подспудно все испытывают что-то вроде облегчения, раз с Энтони все уже кончилось, но облегчение это нельзя было выразить прямо: как суррогат использовался мой приезд, позволявший избегать упоминаний и о самом Энтони, и о том, что он совершил. Я был вроде бы блудным сыном, и теперь меня, без всяких формальностей, снова принимали в их мир; и ленч оказался более похожим на праздник любви, чем на поминки. Что до меня, то я обнаружил, что мне недоставало их общества гораздо сильнее, чем сам я когда-либо позволял себе признать: недоставало подшучивания друг над другом, тривиального обмена новостями о других родственниках, о детях, встречного течения мыслей… утраченной семейной близости и привычной фамильярности общения. Я давно привык к общению один на один, даже с Каро; к отношениям, подчиненным правилам артистического, коммерческого или сексуального кодекса поведения; к чему угодно, только не к этому свободному и теплому сплетению нитей, связующих людей в единый клан. В конечном счете эта встреча стала как бы скромным земным эквивалентом мистического ночного купания давным-давно, в Тарквинии.
Около трех, по дороге в Рединг, куда она ехала встречать брата, Розамунд повезла меня на вокзал. Как только мы отъехали от дома – а за столом Розамунд успела напомнить мне, что я формально являюсь ее крестным отцом, – я сказал:
– У тебя, кажется, сложились потрясающие отношения с матерью, Роз?
– Вам удалось поговорить?
– Да.
– Последние годы у нее были довольно тяжелыми.
– Я так и понял.
– Она сильно изменилась, как вам кажется?
– Только на первый взгляд.
Я спросил, что она думает о совершенно из ряда вон выходящем скачке Джейн влево – если не просто назад. К моему немалому удивлению, Розамунд как будто была того же мнения, что и Нэлл, хотя проявила гораздо больше понимания и сочувствия.
– Думаю, это просто попытка как-то выжить. Такая глупость, что она никогда не работала. Она вовсе не проповедует взгляды «Движения за женсвободу», она на самом деле человек свободный. Мне даже приходится делать вид, что я не так люблю свою работу, как на самом деле. То есть я хочу сказать, она за меня рада, но это то, что она сама должна была бы делать. И она прекрасно это знает. – Помолчав немного, Розамунд заговорила снова: – Я раньше винила во всем отца. Но в маме есть что-то, чего я до конца не понимаю. Мы о многом говорим с ней, но в конце концов разговор всегда упирается в какую-то стену. Она соскальзывает в общие места, в банальности. Пытается оправдаться, что вот, мол, она такая, как есть. Мне думается, она пугается, когда заглядывает слишком далеко назад.
– В этом она не одинока.
– Я думаю, тут не может быть победителей. В один прекрасный день я прокляну себя за то, что не завела детей, когда была помоложе.
– Ты в любом случае поступила бы так, как тебе в тот момент казалось правильным.
– А вы?
– Требуется ответить?
Она улыбнулась, потом сбавила скорость и остановилась – пропустить цепочку девочек в школьной форме, переходивших улицу. И совершенно неожиданно спросила:
– А вы знаете, почему он это сделал?
Я помолчал – не очень долго.
– Думаю, это был акт милосердия. По намерению во всяком случае.
– Я только в последние два или три года начала понимать, что они абсолютно не подходили друг другу.
– Сомневаюсь, чтобы абсолютно не подходящие друг другу люди могли протянуть так долго, Роз.
– Ну хорошо. Но если бы не мы…
Она тронулась с места. «Мы» – это, конечно, дети.
– Они стремились соответствовать невероятно высоким меркам. А это всегда не просто.
