Книга духов - Риз Джеймс (читать полную версию книги .txt) 📗
Тем временем протекли месяцы; Селия худела, не находила себе места, взгляд ее бессмысленно блуждал. А мне… мне только и оставалось, что насыщать ее ночные аппетиты, забыть о себе и выполнять все ее пожелания. Поймите, она сделалась настойчива, очень настойчива. И я была против нее бессильна. И вот что хуже всего – она укладывалась в ногах моей кровати, на голых досках, как в свое время с Бедлоу. Одно и то же повторялось из ночи в ночь, а потом я освобождала Селию (она настаивала, чтобы я ее связывала, и я, никогда не забывая о своем маскараде, безропотно подчинялась), и она, изнуренная, только что не пресмыкалась на полу, причем ее стыд не шел ни в какое сравнение с моим стыдом. Да-да, Селия желала вновь и вновь повторять унизительные приемы, к которым ее приучил Бедлоу. Вначале я не возражала против этих вывертов (чем дальше, тем они меньше меня возбуждали – хотя, знаю, это слабое оправдание), потом стала отказываться, потому что они все меньше походили на любовь и все больше пятнали сердце и разум, уродовали душу.
Селия начинала меня уговаривать, лила слезы, разражалась тирадами, и я уступала, позволяя втягивать себя во все более низменные затеи; дошло до того, что я стала бояться ночи как времени, когда мне предстояло узнать – нет, пережить – наибольший позор.
В дневные часы я вовсю старалась разрушить чары. Пахала поистине до изнеможения, но результат быд нулевой. Все прочее был пущено побоку, и наконец последовало предупреждение от губернатора. Письмо от голландца куда-то затерялось; в документах, относящихся к дарению Арредондо, я наделала ошибок, отчего вопрос о собственности на несколько тысяч акров земли на равнине Алачуа еще более запутался. Я дала знать, что впредь буду внимательней, но продолжала пренебрегать делами.
…Что подействовало? Очарованное вино? Или амулеты, которые я носила? А может, приготовленное мной печенье, где содержалось анисовое семя и пот с наших рубашек? Я не знала. Не знала! Все попытки снять чары провалились, однако сыграли свою роль время и моя возросшая мощь; нужно было вести себя осторожней, чтобы еще больше не навредить Селии.
Наконец я заметила, что Селии стало немного лучше. Теперь она принимала пищу, хотя на здоровый аппетит это не было похоже. Щеки ее округлились. Произошло ли это благодаря моим усилиям, я не знала, но это было и не важно. Свободная воля к Селии все еще не вернулась. Но она по-прежнему заглядывала мне в рот. Все так же искала моего… внимания.
Отчаявшись решить проблему сверхъестественными средствами, я подумала, что Селию можно, во всяком случае, развлечь; при этом требовалось, по-видимому, выйти из-под власти губернатора, потому что от указов в последнее время просто не было спасу и наш дом – дом переводчика – напоминал мясорубку, да и мы, его обитательницы, сходствовали с овечками, обреченными на переделку в котлеты.
У меня было отложено немного денег; услышав о продаже дома на дальнем конце площади (продавец настаивал на странной цене – 891 доллар), я выписала вексель, и двухэтажный дом из ракушечника перешел в наши руки. Предстоял переезд. Я надеялась, что уговорю Селию заняться убранством нового обиталища.
Но нет, она не проявила никакого интереса. Просьбы мои она выполняла, дом обустраивала, но во всех ее делах прослеживалось безразличие. Я хлопотала как могла, однако в том, что касается быта, мне не хватало опыта: где взять ту или иную безделицу, сколько может стоить упаковка ливерпульского фарфора… Да и сосредоточиться на покупках я не могла, поскольку мне хватало других забот. Таким образом, мы проводили время поодиночке, в новых помещениях – либо пустых, либо набитых вещами предыдущего хозяина.
У меня к тому времени скопилось изрядное количество различных принадлежностей, и я составила их в ателье-лабораторию, ключи от которой носила на шее, на шнурке. Днем я занималась там ведовским Ремеслом (успехов не фиксировалось) или в одиночестве избывала свою вину и позор; в том, что Селия, будь она даже свободна от чар, не решится по робости заглядывать в ателье, сомнений не было. (Объявлений о розыске мы не видели, но насчет Эдгара или наследников Бедлоу уверенности не было; первым руководила жестокость, вторыми – любовь к деньгам. И хотя Селия носила темные очки и имела при себе удостоверение личности на имя Лидди, которое подписала я… в портовых городах работорговцы так и кишат, и похищения людей случаются тоже…) По ночам Селия приходила ко мне, и – не стану отрицать – я все так же подчинялась ее желаниям.
Разрыв между потребностью Селии терпеть и моим нежеланием мучить все время рос. Ни один человек не изображал садиста с такой неохотой. Что прежде я делала ради удовольствия, превратилось в наказание. Бывали синяки, бывали укусы, но брать в руки нож я категорически отказывалась. Произносить слова, какие она требовала, тоже было невмоготу. Селия предписывала мне роли – я играла. (Увидь меня Элайза Арнолд, она наверняка бы испустила, по своей привычке, зловонный смешок.) В том, что Селия вечно жаждала несвободы, заключалось мое злосчастье, ибо в ушах у меня по-прежнему звучали слова: «Если бы она только знала…»
Все это время я умоляла о помощи виргинцев, но безрезультатно. Просила также и Себастьяну… Ничего. Rien de tout.
И вот в один прекрасный день дождалась. Дождалась почтового гонца. Едва заслышав его оловянный рожок, я поняла – у него есть для меня письмо. (После возвращения с матансасской дюны такие предчувствия посещали меня все более часто и регулярно.)
И верно, письмо нашлось. В почтовой конторе. Под литерой «К». Да, письмо было от нее. От Себастьяны! Наконец. Испытав прилив любви, я простила сестре, что она меня бросила. В самый нужный момент от нее пришла весточка: совет, пример, заклинание, которое поможет исправить мою ошибку?
С письмом в дрожащих руках я поспешила в тень у почтовой конторы. Размера оно было немалого. На лицевой стороне ее печать и знакомый рисунок жабы, самодовольно восседавшей под именем – вроде бы моим.
Предчувствие, да. Я знала, была уверена, что с прибытием долгожданного письма все изменится. Пока я ломала печать, разворачивала пергамент, читала несколько стоявших там слов, к моим глазам подступали слезы. Да, это была рука Себастьяны! И к счастью, она не прибегла к шифру. К чему шифровать текст, сам по себе достаточно непонятный? Себастьяна не доверила бумаге ничего, кроме адреса:
