Лондон, любовь моя - Муркок Майкл Джон (лучшие книги онлайн txt) 📗
«Это, наверное, слишком! — смеется Мэри. — Тысячу лет не слыхала тебя, Берил. Когда все это кончится, я снова буду слушать радио».
«Я была очень огорчена, узнав о твоей бабушке. Но она ведь не мучилась?»
«Думаю, нет. — Внезапно Мэри чувствует обиду, но не показывает вида, боясь, что Берил уйдет. — Ты сделала новую прическу? Волосы стали виться». — Она касается пальцем рыжего локона.Дни поста 355
«Да, милая, ей здесь гораздо лучше, чем там».
«О да. И мне тоже» — Пытаясь засмеяться, Мэри вздыхает и присаживается на старый стальной сейф, валяющийся среди каменных развалин. С несчастным видом смотрит она на Темзу, все еще покрытую туманом.
«О да». Напоминает то время, когда по обоим берегам реки стояли ряды столбов, а к ним были привязаны женщины. Они горели под жарким солнцем, как свечки, и от их жира исходил тошнотворный смрад. То ли солдаты побежденной армии, то ли казненные бунтовщики. Мэри не может вспомнить ни причин, ни обстоятельств.
«Эй! — Берил Орд меняет маску. — А это кто?»
Мэри напрягает память.
«Грейси Фиддс. Спой нам песенку, Грейси».
«Фотокарточку отца поверни к стене, навсегда остался он на войне…» Она берет Мэри за руку, и они бегут вприпрыжку по шатким мосткам, а по обе стороны в развалинах копаются люди, пытаясь спасти то, что еще может пригодиться. Их головы закутаны мешковиной, а лица серы от пыли. Вскоре они уже взбираются по качающимся деревянным ступенькам на сам Виадук. Мэри с удивлением разглядывает знакомый мост под таким необычным углом.
«Что ж, — говорит она, — он не изменился, правда? Так немцы не победили?»
«Мы их побили. Точнее, русские. Это не имеет значения. Но герр Г. и все эти нарцисты никогда не имели значения».
Одетые в ситцевые платья с короткими рукавами, они облокачиваются на почерневшую темно-красную балюстраду рядом с гербом Сити и весьма надменной греческой леди, олицетворяющей Коммерцию. Они рассеянно глядят на юг и восток, любуясь собором Святого Павла и Блекфрайарз. Передавая друг другу одну сигарету, по другой стороне мимо них проходят трое пожилых людей в форме войск местной обороны и садятся на медленно движущийся автобус. В общем, однако, Хай-Холборн и Виадук выглядят пустынно.
«А что, все эвакуировались отсюда, Берил?»
«Боюсь, что большинство умерли», — сочувственно разводит руками комедиантка.
«Но все выглядит очень мирно». Подавив слезы, Мэри снова смотрит на реку и удивляется, что туман исчез. Осталось всего несколько черных столбов, а тел уже нет. Против чего они бунтовали? Против войны? Она замечает на реке два странного вида судна.
«Они чистили дно, — говорит Берил. — Вытаскивали все эти булыжники. На Фаррингдон-роуд было наводнение. Фрицы перебили все водостоки и канализационные трубы. Как будто все исчезло и старая река вернулась. Там, где находились мы, было не так уж плохо, но они разбомбили церковь Святой Анны в Сохо. Это был самый уродливый шпиль в Лондоне, и уцелел только шпиль! — Берил хихикает и поворачивается к Джорджу Роби, премьер-министру веселья: — Но ведь король и королева были великолепны, не так ли? Закатав рукава, они ворочали кирпичные кучи, пели песни и угощали всех чаем!»
Мэри удивлена:
«Я думала, они уехали в Канаду».
«Они собирались. Конечно, вначале они совсем не пользовались народной любовью».
«Я была там. Мы освистывали их. Богачи. Люди говорили: „Что они понимают?“».
«Они по-прежнему богаче любого из нас», — произносит Берил с шотландским акцентом, и Мэри не может определить, кому она теперь подражает.
«Поначалу они слишком задирали нос, — говорит Мэри. — Сплошное сочувствие и ни чашки чая, как говаривала моя тетушка. Но я думаю, что они просто стали такими, какими хотели их видеть люди. Этим они и удержались. И отдавать Букингемский дворец несчастным погорельцам не потребовалось».
«Не совсем так, дорогая. — Берил в образе Герти Лоуренс подмигивает своей подруге. — Им потребовалось приложить чуточку дополнительных усилий. Просто они не хотели заходить слишком далеко».
«Они все еще кажутся мне обманщиками», — мрачнеет Мэри.
«Я думаю, что в Стране грез ценности немного иные. — Берил хочет сменить тему. Она в целом достаточно консервативный человек, и такое проявление нелояльности ее смущает. — Я когда-нибудь рассказывала тебе о том, как однажды потерялась на крыше почтамта в Маунт-Плезант? Мне сказали, что можно срезать путь, если выйти через такую-то дверь на плоскую крышу и потом войти в другую дверь. Это было еще до начала моей карьеры. Я тогда работала курьером. Так вот. Я нашла дверь с выходом на крышу, но, хоть убей, не смогла обнаружить вторую дверь. Сквозь застекленную крышу я видела людей, которые сидели и работали за письменными столами, я стучала в окна, пытаясь узнать у кого-нибудь, куда мне идти. Но никто не замечал меня. Начался дождь. Там наверху были только конторы, никаких сортировочных комнат или чего-то в этом роде. И представь, что я в конце концов там углядела! Мелочь, конечно. Но я увидела там двух женщин. Двух женщин, заметь, которые целовались и обнимались. Что скажешь?»
Мэри изо всех сил пытается понять, что же могло в этом быть такого замечательного, но воображение ее подводит.
«Я жила как раз за Маунт-Плезант. Знаешь Феникс-лейн?»
Берил явно разочарована. Она смотрит на часы.
Мэри не знает, как вернуть расположение Берил.
«Наверху? Стеклянная крыша? О боже!»
«Вот и мой автобус, — рассеянно произносит Берил. — Через полчаса у меня передача. Ну пока, не плачь, деточка, вытри глазки. Береги себя, милая».
Она вскакивает на подножку автобуса номер 25, ползущего по Виадуку в сторону Вест-Энда, и машет со ступенек, поднимаясь на второй этаж.
Мэри смотрит, как она усаживается на заднее сиденье и зажигает сигарету.
«Извини, — пожимает плечами Мэри. — Наверное, я не гожусь для этого мира». Так говорила ей когда-то бабушка, улыбаясь и гладя ее по щеке. И это означало одобрение.
Мэри медленно идет по несгибаемому железному мосту к станции «Холборн», балки которой светятся на фоне бледно-голубого неба, как рыбные кости. У разрушенного кирпичного входа с искореженной каменной облицовкой Мэри видит своего отца в форме цвета хаки, с офицерским ремнем и в кожаных крагах. За спиной у него винтовка «ли-энфилд». Он охраняет вход. Поправив фуражку над золотисто-зелеными глазами, он улыбается ей и посылает воздушный поцелуй:
«Здорово, малыш! Если появится офицер, сразу отойди. Я скажу, что ты спрашивала дорогу. Как мама?»
«Я слышала, что она уехала в Канаду вместе с королевской семьей».
«Это было бы на нее похоже. Но у нее есть и хорошие черты».
«Но я слышала, что королевская семья вернулась. Может, и мама с ними».
«А почему бы не спросить их самих, любовь моя? Они сейчас внутри. Потом скажешь мне, если что узнаешь». Он подмигивает ей и снова улыбается.
Мэри входит в просторный вестибюль, на покореженных железных балках которого полным-полно птиц. На мгновение к ней на плечо присаживается маленькая пустельга. Бетонное пространство вестибюля пусто, лишь у выходов на платформы торчат несколько носильщиков, а у билетной кассы за карточным столиком за чашечкой чая сидят король и королева. Когда она приближается, они глядят на нее. Король Георг очень худой, «худосочный», сказала бы бабушка, почти бесплотный, больше похожий на школьника, а жена рядом с ним — как маленькая пухлая кукла. Мэри кажется себе неуклюжей.
«Извините, что я не делаю реверанс. Меня неправильно воспитали».
«В любом случае, забавно, — говорит королева Елизавета. — Как поживает ваш папа? Хорошо?»
«Он сказал, чтобы я спросила у вас, вернулась ли моя мама из Канады».
Глядя через стол на мужа, королева кажется встревоженной. Король Георг складывает перед собой руки:
«Вашей матушки ззз-десь нет».
Мэри забыла о его заикании.
«Не утруждайте себя».
«Он помогал вытаскивать тела. — Королева Елизавета промокает рот изящной салфеточкой. — Бедняжка. Он никогда не отличался хорошим здоровьем. Я обвиняю во всем его брата. А как звали твою мать, дорогая?»
