Норвежский лес - Мураками Харуки (хороший книги онлайн бесплатно TXT) 📗
В письмах Мидори я писал, что апрель и май прошли для меня в ужасных мучениях и тоске из-за того, что я не мог общаться с ней.
«Впервые пережил я такую мучительную и тоскливую весну, и лучше бы в таком случае трижды был февраль. Нет никакого толку теперь об этом заново говорить, но новая прическа тебе очень идет. Ужасно симпатично. Я сейчас работаю в ресторане итальянской кухни и учусь у повара готовить вкусное спагетти. Когда-нибудь я хотел бы приготовить его для тебя.»
Каждый день я ходил в кино, два или три раза работал в итальянском ресторане, разговаривал с Ито о книгах или музыке, брал у него почитать книги Бориса Виана, писал письма, играл с Чайкой, ухаживал за садом, мастурбировал, вспоминая Наоко, и пересмотрел множество кинофильмов.
Мидори заговорила со мной в середине июня. Целых два месяца мы с Мидори прожили, не перемолвившись ни словечком.
Когда закончилась лекция, она села рядом со мной и какое-то время сидела молча, подперев подбородок рукой.
За окном шел дождь. Это был характерный для сезона дождей вертикально льющий дождь без ветра, и был это сильный ливень, под которым намокало все без исключения. Когда все другие студенты уже ушли из аудитории, Мидори все продолжала молча сидеть в той же позе. Потом она достала из кармана джинсовой куртки сигарету «Мальборо», взяла ее в рот и протянула мне спички.
Я чиркнул спичкой и поджег сигарету. Мидори округлила губы и медленно выпустила сигаретный дым мне в лицо.
— Ничего у меня прическа?
— Ужасно здорово.
— Насколько здорово? — опять спросила Мидори.
— Настолько здорово, что деревья во всех лесах в мире повалятся, — сказал я.
— Честно так думаешь?
— Честно так думаю.
Некоторое время она смотрела на меня, потом наконец протянула мне руку. Я пожал ее руку. Похоже было, что она от этого почувствовала даже большее облегчение, чем я. Она стряхнула пепел сигареты на пол и поднялась.
— Пошли пообедаем. Проголодалась я, — сказала Мидори.
— Куда пойдем?
— В ресторан универмага «Такасимая» на Нихонбаси.
— А зачем именно туда ехать?
— Мне туда хочется иногда.
И мы сели на метро и поехали на Нихонбаси. С утра без перерыва лил дождь, и лишь редкие фигуры людей виднелись внутри универмага. Лишь запах дождя витал внутри, и работники магазина сидели без дела со скучными лицами.
Мы пошли в столовую под землей, подробно изучили образцы блюд в витрине и оба решили съесть по обеденному набору в коробках. Время было обеденное, но в столовой было не слишком людно.
— Давненько я в ресторане при универмаге не обедал, — сказал я, отпивая чай из белого гладкого стакана, каких больше нигде, кроме универмага, не увидишь.
— А мне нравится. Вот такое все, — сказала Мидори. — Такое чувство становится, будто что-то особенное делаешь. Наверное из-за детских воспоминаний. Меня ведь по универмагам никто никогда не водил.
— А я вроде бы часто ходил. Мама у меня любила по универмагам ходить.
— Повезло.
— Да какое там везение. Я по магазинам ходить не любил.
— Да я не к тому, я в смысле что повезло, что родители тебя любили.
— Так единственный ребенок же, — сказал я.
— А я все думала, вот стану взрослой, пойду одна в ресторан при универмаге и всяких вкусностей наемся, сколько захочу. Когда маленькая была, — сказала Мидори. — Да только ерунда это все. Ничего веселого в этом нет, чтобы одному в таком месте нажраться. И ничего супервкусного тут нет, места много, народу толпа, чувствуешь себя, как дура, дышать нечем. Но иногда хочется сюда прийти.
— Мне эти два месяца тоскливо было, — сказал я.
— Об этом я и в письме прочла, — сказала она невыразительным голосом. — Давай пообедаем сначала. Я сейчас ни о чем больше думать не могу.
Мы съели дочиста обеденные наборы в крашенных деревянных посудинах полукруглой формы, выпили бульон и попили чай. Мидори закурила. Докурив сигарету, она встала, не говоря ни слова, и взяла в руки зонт. Я тоже поднялся следом за ней и взял зонт.
— А теперь куда пойдем? — спросил я.
— Раз пришли в универмаг и пообедали, теперь на крышу, естественно, — сказала Мидори.
На крыше под дождем никого не было. В лавке товаров для домашних животных продавца не было, остальные лавки тоже были закрыты.
С зонтами в руках мы прогулялись среди вымокших насквозь карусельных лошадок, деревянных скамеек и просто между лавками. Для меня было шокирующей новостью, что в центре Токио может быть настолько брошенное всеми место без единой души. Мидори сказала, что хочет посмотреть в подзорную трубу. Я бросил монету и подержал зонтик, пока она смотрела.
В углу на крыше была крытая игровая площадка, где в ряд стояло несколько детских игровых автоматов. Мы присели на имевшуюся там деревянную подпорку для ног и стали смотреть, как идет дождь.
— Расскажи что-нибудь, — сказала Мидори. — Тебе же есть, что сказать?
— Я оправдываться не хочу, но я тогда не в себе был и не соображал ничего. Потому и не мог воспринимать все как следует, — сказал я. — Но когда не смог с тобой встречаться, осознал. Осознал, что до сих пор как-то держался благодаря тому, что ты была. Без тебя было так одиноко и тоскливо!
— А ты знаешь, как мне эти два месяца больно было и тоскливо, пока я с тобой встречаться не могла?
— Чего не знал, того не знал, — пораженно сказал я. — Я так понимал, что ты из-за меня обиделась и потому со мной встречаться не желаешь.
— Ну почему ты такой дурак? Ну неужели непонятно, что я с тобой встречаться хочу? Я тебе разве уже не говорила, что ты мне нравишься? Я не такой человек, которому кто-то легко понравиться или разонравиться может. Неужели ты и этого не понимаешь?
— Ну оно, конечно, да...
— Конечно, я и обиделась тоже. Так обиделась, что хоть ты тресни. Мы тогда после такого перерыва встретились, а ты только о другой девчонке думал, а на меня и не смотрел. Но независимо от этого я ведь думала все время, что нам, может быть, надо пока врозь побыть. Чтобы поточнее со всем определиться.
— С чем со всем?
— С нашими с тобой отношениями. Понимаешь, мне с тобой все больше и больше нравилось вместе быть. Больше, чем с тем парнем. Это же неестественная ситуация и нехорошая, как ты считаешь? Конечно, он мне нравится. Хоть он и упрямый, и узколобый, и фашист, но у него хороших черт тоже много, и это человек, которого я поначалу искренне полюбила. Но ты для меня какой-то особенный. Мы когда вместе, я чувствую, что мы ужасно друг другу подходим. Я тебе доверяю, я тебя люблю и упускать тебя не хочу. В общем, я сама запуталась. И тогда я пошла к нему и откровенно с ним посоветовалась. Как лучше будет поступить. Он мне сказал с тобой больше не встречаться. Сказал, что если я собираюсь с тобой встречаться, то чтобы мы расстались.
— И что ты сделала?
— Рассталась с ним совсем.
Сказав это, Мидори взяла в рот сигарету «Мальборо», зажгла спичку, загородив ее ладонями, и затянулась.
Почему?
— Почему? — закричала Мидори. — У тебя что, с головой не в порядке? Ты же сослагательные наклонения английские знаешь, в математических перестановках разбираешься, Маркса можешь читать, почему же ты такие вещи спрашиваешь? Почему женщину заставляешь о таких вещах говорить? Неужели и так непонятно, что это потому, что я тебя люблю больше, чем его? Я тоже хочу кого-нибудь покруче любить. Но я же с этим ничего сделать не могу! Я же в тебя влюбилась.
Я хотел что-то сказать, но слова не выходили, точно в горле что-то застряло.
Мидори бросила сигарету в лужу.
— Только ты из-за этого такое лицо трагичное не делай, а то аж грустно становится. Ты не бойся, я ведь знаю, что ты другую любишь кроме меня. Я ни на что особое не надеюсь. Но обнять-то ты меня ведь можешь? Мне тоже эти два месяца тяжело было, честное слово.
Мы обнялись в глубине игровой площадки, держа зонты над собой. Мы крепко прижались друг к другу и нашли губы друг друга. И ее волосы, и ее джинсовая куртка пахли дождем. Я подумал, почему женское тело такое нежное и теплое? Через куртку я отчетливо ощущал своим телом ее груди. Мне казалось, что последний раз я соприкасался с живым человеком страшно давно.
