Источник - Рэнд Айн (книги регистрация онлайн бесплатно .txt) 📗
Затем он обнаружил конверт.
Он лежал поверх груды писем на его столе. Это был простой, тонкий, узкий конверт, но в уголке был оттиснут фирменный знак «Знамени». Он поспешно потянулся за ним. В нём не было никакого личного послания, лишь вырезка из пробного оттиска завтрашнего номера «Знамени». Он увидел знакомое «Вполголоса» Эллсворта М. Тухи, а прямо под названием колонки — всего одно слово в качестве подзаголовка, напечатанное нарочито крупными буквами, единственное слово, кричащее своей единственностью, ставшее обращением, потому что перед ним был пробел: «Китинг».
Он выпустил из рук газетную вырезку, затем вновь ухватился за неё и прочёл, захлёбываясь громадными непереваренными мотками фраз; бумага дрожала в его руке, лоб покрылся розовыми пятнами. Тухи писал:
«Слово “великий” по отношению к конкретному человеку есть не что иное, как литературное преувеличение, которое, подобно преувеличению физических размеров, незамедлительно — и логично — заполняется банальной пустотой. На ум приходит образ неимоверно надувшегося воздушного шарика, не правда ли? Тем не менее нечасто, но складываются обстоятельства, когда мы вынуждены признать, что то, что мы все несколько приблизительно понимаем под словом “величие”, находит своё поразительно точное воплощение в реальности. В нашем случае оно материализовалось в образе почти мальчика по имени Питер Китинг — восходящей звезды архитектуры. Мы слышали так много лестных отзывов, впрочем, заслуженных, о великолепном здании “Космо-Злотник”, которое Питер спроектировал. Давайте же, воспользовавшись случаем, впервые взглянем не на здание, а на человека, отпечаток личности которого оно якобы несёт.
Вы увидите, друзья мои, что Питер реализовал своё Я именно в том, что здание не несёт отпечатка ни его личности, ни чьей-либо ещё. В этом и заключается подлинное величие самоотверженного духа молодости, который впитал все наши знания и опыт и, обогатив их благородным блеском собственного таланта, подарил миру. Только таким образом, воплощая достижения всех в своём собственном, отдельный человек может стать представителем бесчисленного множества людей, а не выразителем собственных сиюминутных капризов…
…Все, кто умеет видеть суть вещей, видят то, что хотел сказать Питер Китинг всем нам, создавая здание “Космо-Злотник”, видят, что три простых массивных основания являются как бы единым телом нашего рабочего класса, на котором покоится всё общество, что ряды идентичных окон, обращённые стёклами к солнцу, не что иное, как души простых людей, бесчисленные и безвестные создания, тянущиеся к свету, равные в своём братстве, что изящные пилястры, поднимающиеся от своего прочного основания и обрывающиеся в весёлом дыхании коринфских капителей, — всё это цветы нашей культуры, расцветающие лишь в том случае, если их корни укреплены в плодородной почве широких масс…
…Отвечая всем тем, кто полагает всех критиков чудовищами, чьей единственной целью является уничтожение легко ранимого таланта, наша рубрика хотела бы поблагодарить Питера Китинга за предоставление нам редкой — о, какой редкой! — возможности показать нашу радость в исполнении нашего подлинного долга, который состоит в открытии юного таланта, — разумеется, когда есть что открывать. И если Питеру Китингу случится прочесть эти строки, мы не ожидаем от него благодарности. Благодарить должны мы».
Только когда Китинг принялся читать статью в третий раз, он обратил внимание на несколько строчек, написанных красным карандашом и уместившихся возле заголовка:
«Дорогой Питер Китинг, загляните на днях ко мне в редакцию. Мне хотелось бы узнать, как Вы выглядите. Э.М.Т.».
Он выпустил вырезку из рук, и она слетела на стол, а он в каком-то блаженном оцепенении стоял над ней, запустив пальцы себе в волосы. Потом он повернулся к своим эскизам здания «Космо-Злотник», развешанным на стене между громадными фотографиями Парфенона и Лувра. Он вгляделся в его пилястры. Китинг никогда не думал о них как о культуре, расцветающей в широких массах, но, решил он, такой взгляд вполне оправдан — как и все прочие похвалы.
Затем он схватил телефонную трубку. Ему ответил высокий монотонный голос, принадлежавший секретарю Эллсворта Тухи. Он договорился о встрече с Тухи на завтра, в половине пятого.
В последующие часы его рутинная работа наполнилась ощущением небывалого подъёма. Казалось, слова Эллсворта Тухи смогли превратить его обыденную деятельность из обычной плоской фрески в благородный барельеф, одним мановением придав ей третье измерение.
Гай Франкон завёл привычку время от времени выходить из своего кабинета без всякой видимой причины. Сдержанные тона его рубашек и носков неизменно гармонировали с сединой в висках. В такие минуты он стоял молча и благожелательно улыбался. Китинг промчался мимо него в чертёжную и, заметив его присутствие, не остановился, а лишь замедлил свой бег для того, чтобы сунуть в складки его носового платка цвета мальвы, торчавшего из нагрудного кармана, шуршащий клочок газеты:
— Почитай в свободное время, Гай. — А когда уже почти исчез в соседней комнате, прибавил: — Ты не против пообедать со мной сегодня, Гай? Подожди меня в «Плаза» {53}.
Когда Китинг возвращался с обеда, его остановил молодой чертёжник, который высоким от возбуждения голосом спросил:
— Скажите, мистер Китинг, а кто же это стрелял в Эллсворта Тухи?
Китинг с трудом выдохнул:
— Кто — что сделал?
— Стрелял в мистера Тухи.
— Кто?
— Это я как раз и спрашивал. Кто?
— Стрелял… в Эллсворта Тухи?
— Да, я прочёл об этом в газете у одного парня в ресторане. Не было времени купить самому.
— Он… убит?
— Вот этого я и не знаю. Прочёл, что вроде только стреляли.
— Но если он убит, опубликуют ли завтра его колонку?
— Не знаю. А в чём дело, мистер Китинг?
— Отправляйтесь и живо принесите мне газету.
— Но мне надо…
— Принеси мне газету, ты, чёртов идиот!
Статья была опубликована в дневных выпусках газет.
«Сегодня утром, когда Эллсворт Тухи покинул свою машину напротив радиостанции, где он должен был выйти в эфир с беседой “Бессловесные и беззащитные”, в него стреляли. Выстрел не достиг цели. Эллсворт Тухи остался невозмутимым и полностью владел собой. Его поведение можно назвать театральным только в том смысле, что в нём полностью отсутствовало что-либо театральное. Он сказал: “Мы не можем заставлять радиослушателей ждать” — и поспешил наверх, к микрофону, где, не упомянув о случившемся, провёл получасовую беседу, полагаясь лишь на память, как всегда. При аресте стрелявший ничего не сказал».
Китинг с пересохшим горлом уставился на имя покушавшегося. Это был Стивен Мэллори. Китинг всегда боялся необъяснимого, особенно когда это необъяснимое заключалось не в осязаемых фактах, а таилось в беспричинном чувстве страха внутри его самого. Не случилось ничего, что касалось бы лично его, не считая разве того, что ему бы хотелось, чтобы стрелявший был кем угодно, но не Стивеном Мэллори; но он и сам не мог бы объяснить, почему ему хотелось этого.
Стивен Мэллори ничего не сказал. Он не дал никакого объяснения своего поступка. Вначале, узнав, что он жил в ужасной бедности, предположили, что его толкнуло на покушение отчаяние из-за неудачи с заказом на скульптуру для здания «Космо-Злотник». Но было неопровержимо доказано, что Эллсворт Тухи не имел никакого отношения к этой неудаче. Тухи никогда не говорил с мистером Злотником о Стивене Мэллори. Тухи даже не видел статую «Трудолюбие». В этой связи Мэллори нарушил молчание и допустил, что он никогда не встречался с Тухи и никогда ранее не видел его лично, а также не знал никого из друзей Тухи.
«Вы полагаете, что мистер Тухи каким-то образом ответственен за то, что вы потеряли заказ?» — спросили его. Мэллори ответил: «Нет». — «Тогда в чём же дело?» Мэллори в ответ промолчал.
Тухи не узнал стрелявшего, когда тот был схвачен полицейскими на тротуаре возле радиостанции. Его имя он узнал только после окончания своей радиопередачи. Выйдя из студии в вестибюль, полный ожидающих его репортёров, Тухи сказал: «Нет, конечно, я не буду возбуждать против него никакого иска. Я хочу, чтобы его отпустили. Кстати, а кто это такой?» Когда ему сказали, взгляд Тухи замер в точке где-то между плечом одного из окруживших его газетчиков и краем шляпы другого. Затем Тухи, который был спокоен даже в тот момент, когда пуля, пролетев всего в дюйме от его головы, пробила стекло во входной двери, обронил только одно слово; и это слово, тяжёлое от страха, казалось, скатилось к его ногам: «Почему?»
