Под флагом ''Катрионы'' - Борисов Леонид Ильич (книги онлайн .TXT) 📗
– Покатайся, Луи, встряхнись, – сказала Фенни, стараясь вложить в слова свои предельную искренность, боясь, что муж примет их за то, чем они, в сущности, и были, – за шутку. – Матаафа как-то говорил о целительной силе путешествий, помнишь?
– Знаю давно и без Матаафы, – ответил Стивенсон, глядя на мистера Чезвилта-старшего вспоминающими, прощупывающими глазами. – Мы уже договорились с моим дорогим гостем, Фенни.
– Вот как! – брезгливо поморщилась Фенни, кутаясь в шелковый ярко-пунцовый платок. – Ты недурно играешь на флейте.
– Ой, мы разбогатеем! – захлопала в ладоши мисс Луиза. – Мистер Стивенсон играет на флейте!..
– Я ем огонь, – вставил мистер Чезвилт. – Две недели тренировки – и бешеный успех у диких! Заворачивать огонь в бумагу я умею и сейчас!
Фенни посидела несколько минут и без предлога вышла из кабинета.
Гости стали прощаться. Стивенсон задержал бывшего кладоискателя; он попросил его открыть верхний ящик слева в бюро, стоявшем в углу, и взять себе конверт с надписью на нем: «За представление». Мистер Чезвилт взглянул, что в конверте, и заявил:
– Это слишком щедро, сэр! Достаточно и половины!
– Столько же я пришлю вам спустя две недели, мой друг, – устало проговорил Стивенсон, не отводя взгляда от своего гостя. – Я жду денег из Англии и Америки. Горячо прошу вас принять то, что в этом конверте, – это плата за представление, которое очаровало меня.
– Но, сэр…
– Деньги, которые вы получите в декабре, предназначаются на поиски Кэт.
– На поиски Кэт… – тихо повторил мистер Чезвилт.
– Вам это легче, чем мне, – доверительно и просто произнес Стивенсон. – Дайте слово, что исполните мою просьбу. И поторопитесь, потому что…
– Немедленно извещу вас, сэр, как только… – начал мистер Чезвилт и нарочно не докончил, полагая, что его непременно перебьют и тем освободят от нехорошей, гадкой лжи. Но Стивенсон не перебивал, он неотрывно смотрел в глаза гостю и, казалось, читал в его душе. Молчание длилось долго.
– Если же Кэт нет в живых и вы это уже знаете, – решился произнести Стивенсон, – то вы сию секунду скажете мне об этом! Прошу! Требую!
– Я ничего не знаю, – солгал мистер Чезвилт. – Я давно не видел ее, мне неизвестно, где она, сэр…
– Но вы же говорили, что она счастлива, что у нее дети! – запальчиво вырвалось у Стивенсона, и глаза его сверкнули.
– Да, но это было пять лет назад, – повторил свою старую ложь мистер Чезвилт. – С тех пор…
– Берегитесь! – сквозь зубы, задыхаясь, проговорил Стивенсон и спустил с койки ноги. – Я заставлю вас поклясться, сэр! Впрочем… я боюсь правды. Может быть…
Не договорил и упал головой на подушку.
– Куда мне ехать! Куда мне, мистер Чезвилт!.. Но дайте слово, что вы сообщите мне о Кэт всё, что узнаете. Дайте слово, немедленно!
– Даю слово, дорогой сэр! – Голос у гостя дрогнул. – Как только узнаю – немедленно сообщу вам!
Мистер Чезвилт сдержал свое слово.
Он сообщил Стивенсону о смерти Кэт Драммонд, но – письмо было получено спустя неделю после того, как прах Тузиталы опустили в глубокую могилу на вершине Веа…
Глава третья
Накануне
Теперь у него было очень много времени на то, чтобы думать о себе – без всякого повода и причин: с утра до вечера он лежит в постели, курит; ему читают газеты, он диктует письма, но сочинять уже не может. Дар воображения еще не покинул его, – Стивенсон смотрит в окно, наблюдает за Фенни, матерью и Ллойдом, ласково разговаривает со слугами, и в голове привычно тикает с детства заведенный механизм, связывающий в одну большую картину разрозненные кусочки бытия своего и чужого. «Сент-Ив» доведен до середины. Роман о судье, приговорившем к смерти своего сына, едва начат. Томит и быстро погашает все желания страшная слабость. Порой Стивенсону кажется, что он висит в воздухе между потолком и койкой.
С утра и до вечера он размышляет о себе. Всё ли сделано? Ничего не сделано: книги не в счет, книги – это всего лишь литература. Но всё же как сделано хотя бы это? Сделано хорошо, если верить людям, – и тем, которые печатают книги, и тем, что покупают их. Грустно и досадно, что так мало было в жизни действия, службы, работы для людей. Сейчас благодарят тысячи, а нет и одного, кто сказал бы: «Спасибо, ты помог!»
Матаафа разуверяет, и то же в один голос твердят «дикие», они намерены высечь из камня памятник Тузитале и поставить его у подножия Веа.
– Ты будешь смотреть на себя, – сказали ему самоанцы, – и никогда не умрешь. Нам надо торопиться, ты почаще гляди в окно: старый Лу-Тики рисует тебя, а его сын мнет глину, и из нее показывается твоя голова. Очень похоже, Тузитала.
Роден в Париже начал когда-то отсекать от глыбы мрамора куски, и через месяц проступили очертания профиля Стивенсона. Однажды Роден чем-то был недоволен, – он с размаху ударил маленьким молоточком по левой мраморной щеке и, крепко выругавшись, кинул молоточек в угол. «Надо начинать сначала, – зло прошептал Роден, – второй раз со мною такое случается…»
«Значит, не судьба, – сказал тогда Стивенсон Родену. – Да мне и не хотелось, чтобы что-нибудь вышло. Боюсь своих изображений, – они неподвижны…»
«Такими мы все будем», – буркнул Родеа.
«Предоставим это природе и освободим искусстве от производства надгробий», – сказал Стивенсон.
«Критика всё равно будет обвинять», – шутливо усмехнулся Роден.
«Обвиняя, она находит свою жизнь», – ответил Стивенсон.
Сегодня у него много причин для того, чтобы не быть довольным критикой. В лучшем случае, почти все статьи о нем бегло или подробно пересказывают сюжет, заявляют о своем личном удовлетворении работой писателя и в конце концов уподобляются учителю литературы, который в классном журнале ставит наивысший балл. В некоторых случаях критика негодует на романтизм, как на школу и течение, и неодобрительно отзывается о книге. Анализ? Его нет. Разъяснение читателям характеров и стиля? Этого тоже нет. Недавно появились статьи соболезнующие, статьи-визитеры, ахающие и охающие по поводу тяжелого недуга, павшего на долю «романтика-скитальца»; некто Джон Хэттер назвал Стивенсона романтиком действия, но ни слова не сказал о событиях на острове. Критик-сноб Чарльз Грахам ополчился на Стивенсона за его «героические выходки лунатика, загипнотизированного Матаафой, живущего отраженным светом, исходящим от тех, кто дергает за нитку эту послушную куклу…». Французы откровенно и декламационно хвалят всё, что написал, пишет и напишет «романтик из Эдинбурга». Америка без конца переиздает. Германия изредка печатает в альманахах – и не в начале, а в соответствии с алфавитом. Россия переводит много, часто и весьма тщательно, и – с трогательной влюбленностью в экзотику – иллюстрирует. Итальянские издатели включили Стивенсона в число писателей, обязательных для внеклассного чтения. Стивенсон безоговорочно признан всюду, но литературные закройщики, номенклатурщики и выдумщики наименований спорят о деталях, мелочах и, как полагается, изрядно врут, не понимая друг друга.
Второго декабря 1894 года Стивенсон проснулся в десять утра и попросил к себе Фенни. Она остановилась на пороге, издали с глубокой скорбью глядя на мужа: он исхудал, высох, казался абсолютно невесомым, чем-то похожим на привидение с обвисшими усами и короткой острой бородкой.
– О, какая боль! – закрыв глаза и вытягиваясь, произнес Стивенсон. – Скажи, дорогая, я выгляжу страшно?
– О нет, – ответила Фенни и, не отваживаясь лгать мужу, резко повернулась и вышла.
Стивенсон потребовал зеркало. Ллойд исполнил его просьбу, но больной не в силах был держать маленькое круглое зеркальце в руках; он уронил его на одеяло и печально произнес:
– Фаса уже нет, только профиль…
– Хорошая шутка, мой дорогой Льюис, – рассмеялся Ллойд, приказывая себе запомнить это предельно серьезное наблюдение отчима.
– Уходи, Ллойд, – сказал Стивенсон. – Я хочу уснуть.
Ллойд передал эту сцену матери.
