Сквозь тернии - Эндрюс Вирджиния (читаемые книги читать txt) 📗
— Я еще приду, Джон Эмос Джексон, — сказал папа, открывая дверь на улицу, — но я приду с полицией.
— Как вам угодно, доктор, — сказал со злобной улыбкой дворецкий.
— Папа, мы не станем вмешивать в это дело полицию?
— Если нужно будет, обратимся к помощи полиции.
Но давай подождем до утра. Он не причинит вреда им, потому что побоится оказаться за решеткой.
— Пап, клянусь, Барт знает что-то. Они с Джоном заодно.
. И я рассказал папе, как часто заставал Барта разговаривавшим самим с собой, когда он думал, что его не слышат. Он говорил и во сне. Потом, он часто представлял кого-то в лицах. Казалось, что самая главная часть жизни Барта проходит в этих играх и разговорах.
— Хорошо, Джори, я понимаю тебя. У меня есть одна идея. Будь внимательным: это, возможно, твоя самая важная в жизни роль. Завтра утром сделай вид, что уходишь в школу. Я подвезу тебя до угла и высажу. Ты беги домой и убедись, что Барт ничего не подозревает. Нам предстоит выяснить, правда ли, что моя мать улетела на Гавайи, и правда ли то, что она замужем за этим страшным человеком.
Спрашивают, расспрашивают, только и делают, что расспрашивают. Я ничего, ни-че-го не знаю. Я не виноват, не виноват. Отчего они мучают меня? Ведь если я — сумасшедший, то нечего и спрашивать.
— Мама ушла, потому что она всегда ненавидела меня, даже когда я был совсем маленький.
В голове моей роились и плясали шлюхи, мерзавцы и негодяи. Я проснулся. Стук дождя по крыше не прекращается ни на секунду. Ветер рвет двери с петель, бьется в окна.
Я снова заснул, и мне снилось, что я маленький, как тетя Кэрри, которая так и не выросла. Я молился во сне, чтобы Бог помог вырасти мне таким высоким, чтобы головой доставать до неба. Я бы глядел сверху вниз на людей, а они были бы как муравьи и ужасно боялись меня. Я бы тогда вошел в воды океана, чтобы они поднялись и залили города. Раздались бы крики ужаса. И все эти люди, которых я не выношу, утонули бы. А я бы сел посереди океана, волны доходили бы мне до пояса, и плакал. Я наплакал бы столько, чтобы вода еще больше поднялась. Я бы тогда со всех сторон видел только свое отражение, свое прекрасное отражение. Но тогда уже не осталось бы на земле ни одной женщины, ни девушки, чтобы они любовались мною, какой я красивый, и любили меня. А я буду такой красивый, сильный и высокий…
Я рассказал Джону Эмосу свой сон. Он кивнул и сказал мне, что он тоже в юности видел сны про девушек, и как он любит их; вернее, как бы он любил их, если бы только они не высмеивали его длинный нос.
— О, у меня было много достоинств, которые они не могли видеть, и они так и не увидели их, так и не увидели…
На другое утро Джори уехал с папой. Надо было исчезнуть, чтобы не заметили Эмма и Мадам Mapиша, но это было легко: они так возились с Синди, что ничего не замечали. Так что я в безопасности пробрался в бабушкин дом. Джон Эмос упаковывал все картины, люстры и прочие ценности в коробки.
— Серебро надо обернуть специальной бумагой, — наставлял он горничных, — да будьте осторожнее с фарфором и хрусталем. Когда приедут рабочие по перевозке, скажите, чтобы первой грузили дорогую мебель: я могу куда-нибудь отлучиться.
Служанка была молоденькая и хорошенькая. Она нахмурилась:
— А почему мы уезжаем, мистер Джексон? Мне всегда казалось, что мадам нравится здесь. Она никогда не говорила о переезде.
— Ваша хозяйка всегда была женщиной переменчивой. А тут еще этот мерзкий мальчишка, который живет в соседнем доме. Тот, что повадился ходить сюда. Он ей страшно надоел. Он убил подаренную ему собаку. Наверное, вам об этом неизвестно?
Я увидел, как девушка застыла в ужасе:
— Нет, я думала… я думала, собаку взяли в их дом…
— Этот пакостник опасен! Вот почему мадам приняла решение переехать: он уже не однажды угрожал ей. Он ненормальный — находится под наблюдением психиатра.
Они поглядели друг на друга с пониманием, покачав головой. Бешенство! Бешенство охватило меня: так наврать про меня, и это Джон Эмос, которому я верил!
Я дождался, пока он останется один, затаившись под столиком, в котором бабушка хранила свою чековую книжку.
Когда я выбрался оттуда, он прямо подпрыгнул от неожиданности.
— Барт, мне бы не хотелось, чтобы ты скрывался всюду, а потом пугал людей. Сделай какой-нибудь звук: например, кашляни, когда входишь, чтобы дать знать, что ты здесь.
— А я слышал, что ты говорил девушкам. И я не сумасшедший!
— Конечно, нет, — свистящим шепотом проговорил он. — Но ведь нужно было как-то объяснить им, правда? Иначе они стали бы подозревать нас. А теперь они уверены, что твоя бабушка уехала на Гавайи…
Мне стало нехорошо. Я беспомощно глядел вниз, на свои ноги, перебирая пальцами:
— Джон Эмос… можно дать сегодня маме и бабушке сэндвичи?
— Нет. Они не голодны.
Я так и знал, что он так скажет.
Он вскоре забыл про меня. Он читал подряд все ее записи, денежные счета, рецепты — и хихикал. Он нашел какой-то маленький ключик и открыл крошечный ящичек за дверью.
— Только глупая женщина может подумать, что я не увижу, где она прячет свой ключ…
Я ушел от него. Пусть себе веселится, раз ему так нравится перебирать чужие вещи. Пойду проведаю своих пойманных мышек. Мне нравилось думать о них, как о мышках, попавших в мышеловку.
Мама лежала и стонала, плача от холода. Я увидел у них маленький огарок свечи. Это я подбросил им свечу и несколько коробков спичек, чтобы видеть, что они там делают. Бабушка все так же держала мамину голову на коленях и вытирала лицо какой-то тряпкой, по краю которой были видны шелковые кружева: видно, оторвала от подола. Мама показалась мне страшно маленькой и бледной.
— Кэти, любовь моя, моя единственная оставшаяся мне дочь, очнись, послушай меня… Мне надо тебе сказать, иначе я могу не успеть… Да, я сделала много ошибок. Я позволяла своему отцу мучить меня до тех пор, пока я не могла отличить правильного от неправедного, не могла уже ничего предпринять сама. Не знала, что делать. Да, я накапала мышьяк на ваши сладости, потому что думала, что вы только лишь чуть-чуть впадете в забытье, чтобы я смогла выкрасть вас одного за другим с чердака. Я не желала ничьей смерти. Клянусь, я любила вас, всех четверых. Когда я отнесла Кори в автомобиль, и там, едва я успела положить его на заднее сиденье и накрыть одеялами, он испустил последний вздох. Я была в панике. Я не знала, что мне делать. Идти в полицию я не могла — и на мне навсегда осталась эта ужасная, несмываемая вина.
Я дрожал от ее рассказа. Мама молчала, и бабушка потрясла ее:
— Кэти, дочка, очнись и послушай меня. — Мама, наконец, очнулась и с трудом пыталась сфокусировать взгляд. — Милая моя, я не думаю, что это Барт убил собаку, которую я ему подарила. Он любил Эппла. Скорее всего, это сделал Джон с целью, чтобы Барта обвинили и признали окончательно сумасшедшим. Если он планировал наше похищение, то задумал и это, чтобы полиция обвинила тоже Барта. Я думаю, что это Джон убил не только Эппла, но и любимого пуделя Джори, и моего котенка.
Барт — очень застенчивый, одинокий мальчик. Кэти, он совсем не опасен. Он очень любит подражать кому-то, представляться сильным и жестоким. Кто опасен —г-так это Джон. Он ненавидит меня. Только недавно я узнала, что если бы я не вернулась в Фоксворт Холл после смерти твоего отца, Кэти, то Джон унаследовал бы всю недвижимость и богатства Фоксворта. Отец мой так доверял Джону, как никому другому, может быть, оттого, что они так похожи. Но когда я вернулась, он вычеркнул Джона из завещания и переписал все на меня, как на единственную наследницу. Ты слушаешь, Кэти?
— Мама, это ты, мама? — спросила моя мама слабым детским голоском. — Мама, отчего ты никогда не глядела на наших близнецов, когда приходила навещать нас? Почему ты так и не заметила, что они совсем не растут? Ты нарочно не видела их? Ты не хотела их видеть, чтобы не думать о своей вине?
