Космонавты живут на земле - Семенихин Геннадий Александрович (читать книги онлайн без TXT) 📗
– Жарко было?
– Жарко.
– Голова не гудит?
– Еще не разберусь. Кажется, гудит.
– А то был у нас тут один корреспондент и написал, что после центрифуги космонавты из этого зала бодро-весело уходят с песней на устах.
– Не Рогов ли, наш друг?
– Он самый.
– И как же вы на это отреагировали?
– Весьма просто. Посадили его в это кресло и дали пять Ж. Больше он так не писал.
Алеша пружинисто выбросил свое тело из кабины. Зара Мамедовна встретила его в пультовой восторженно.
– Голубчик вы мой! У вас изумительной крепости организм. Я была с вами крайне суровой, довела перегрузку чуть ли не до четырнадцати, а вы таким молодцом из кабины вышли.
Алексей рассмеялся:
– Если в свое время Россия выдержала поход четырнадцати держав, почему же мне не выдержать ваши четырнадцать Ж.
– Молодчина! Посмотрите, какая ровная кардиограмма. Не сердце, а перпетуум-мобиле.
Он удовлетворенно кивнул головой, внутренне ликуя от всех этих комплиментов, и не сразу встретился с глазами находившегося в пультовой Кострова. Тот уже успел сменить тренировочный свитер на обычный военный костюм.
– Поздравляю, – негромко произнес Костров. – А вот у меня, кажется, не все нормально.
В светлой пультовой повисла неловкая тишина. Костров держал в руке обрывок белой ленты с записями, оставленными на ней осциллографом. У него было какое-то серое, покрытое мелкими-мелкими бисеринками пота лицо, невероятно бледные губы и очень растерянные глаза. – Вот… взял на память, – вымученно улыбнулся он и протянул огрызок ленты. – Посмотри, как линия жизни пляшет… экстрасистола, так называется.
– Не понимаю, – недоуменно протянул Горелов.
– И дай тебе бог никогда не понимать.
За своим рабочим столиком Зара Мамедовна, лаборантка и дежурный врач сосредоточенно рассматривали ленту и след, оставленный на нее зубцами осциллографа, напоминающий линию горного хребта, с провалами ущелий и остриями вершин.
– Экстрасистола – это нарушение ритма в работе сердца, – рассеянно вымолвила Зара Мамедовна, – чертовски досадно, Владимир, но я обязана докладывать об этом своему начальству. Обязана! – И подняла на Кострова добрые, все понимающие глаза.
Дурная весть – что перекати-поле. Подхваченный ветром, сохлый сорняк витает над пахотной землей и сеет, сеет во все стороны ненужные семена, которым не радуются ни поле, ни люди.
Не успел Володя Костров вернуться в городок, а весть о том, что он не выдержал зачетной тренировки на центрифуге, уже облетела очень и очень многих. Узнали об этом и те, кому, как говорится, не было положено по штату. Стоустый шепоток бежал от человека к человеку. Даже капитан Кольский, комендант гарнизона, и тот вздохнул, повстречавшись с Костровым у входа в штаб.
– Ничего, ничего, Владимир Павлович! Не унывайте…
Генерала Мочалова на месте не оказалось, и Костров влетел в кабинет начальника медслужбы полковника Лапотникова. Подслеповато щурясь, тот развел руками. Он не был никогда перестраховщиком, но авторитету больших людей всегда доверял и часто самые категорические их заключения старался преподносить в смягченной форме.
– Ну так что же, – сложил он руки на груди, – сдали, батенька мой? Вопрос становится весьма остро.
– Как именно? – нервно спросил Костров.
Лапотников притянул к себе поодаль лежавшие очки и стал их вертеть, держа за конец тонкой оправы. Когда очки сделали третий оборот, он снова положил их на место.
– Вы не подумайте, что я хочу подсластить пилюлю. Зара Мамедовна пыталась вас защищать, высказывалась в пользу дополнительных тренировок, но генерал медицинской службы Заботин непоколебим. Он считает, что человеческий организм, не выдерживающий нагрузок, нетренируем. Разумеется, он будет настаивать на вашем отчислении.
Костров вздрогнул и весь подался вперед. Казалось, обычная выдержка вот-вот его покинет. Потемнели глаза, и складки зыбью побежали от уголков рта.
– Меня отчислить… после стольких лет тренировки?
Лапотников подавленно вздохнул:
– Все это верно, и я ваше состояние понимаю. Но экстрасистолы – паршивая вещь, и при наличии их вряд ли разрешит медицина сажать человека в космический корабль, зная, что при проходе сквозь плотные слои человек этот должен переносить большие перегрузки. Где гарантия, что он останется, мягко выражаясь, невредимым?
– Значит, и вы с ними заодно? – вспыльчиво спросил Володя.
Полковник Лапотников нравоучительно поднял указательный палец.
– Генерал Заботин – ученый с мировым именем.
– В основном исследовавший Стрелок и Белок! – взорвался Костров. – А я че-ло-век! Понимаете, че-ло-век!
– Вы еще и летчик-космонавт, майор Костров, – услышал он за спиной рассерженный бас и резко обернулся.
В дверях стоял генерал Мочалов. Костров моментально подобрался, вытянул руки по швам.
– Как вам не стыдно! – сказал Мочалов. – Садитесь. – И сам сел напротив. – С такой нервной системой, как у вас, майор Костров, вероятно, будет нелегко переносить перегрузки, одиночество и невесомость в настоящем космическом полете. Жизнь вам задала всего один суровый урок, а вы уже готовы пасть духом.
– Неправда! – вспыльчиво перебил Костров. – Я готов драться.
– Драться? – переспросил генерал, и глаза его потеплели. – Вот это по-моему. – Он дружелюбно хлопнул майора по коленке, искоса посмотрел на полковника Лапотникова. – Драться и мне неоднократно приходилось. Только давайте разберемся, против чего надо драться. Как-то на фронте мой «ил» подбили над целью. Пришлось садиться во вражеском тылу. Когда я увидел, что ко мне спешат фашистские мотоциклисты, я твердо знал, за что буду драться, и был готов вести бой до последнего патрона. После войны, уже в мирное время, пришлось мне однажды садиться без горючего в горах, голодать, ждать помощи. Там я тоже знал, за что дерусь, и не спасовал. Но был в моей жизни и другой случай. На учениях. Мы уже на реактивных истребителях летали, и наш начальник штаба, замещавший в ту пору командующего, приказал в воздушном бою против соседнего полка применить массированные атаки. Я вышел из его кабинета, сказал: «Слушаюсь», а сам думаю: «До чего же это дремучая чепуха! Разве можно такой тактикой пользоваться в нашей молодой реактивной авиации, разве она применима? Скорости огромны, групповой маневр чрезвычайно осложнен…» А начальнику штаба ой как хотелось блеснуть перед генерал-инспектором!
– И вы его не послушались? – вопросительно поглядел на него Костров.
– Не послушался, Володя, – весело закончил Мочалов, – мелкими группами ударил. По-своему.
– А потом?
Мочалов рассмеялся и встал.
– Дело прошлое. Начальник штаба приказ о моем освобождении от обязанностей командира полка заготовил. А генерал-инспектор за самостоятельное решение благодарность объявил.
– Значит, вы меня учите непослушанию, товарищ генерал? – невесело пошутил космонавт.
– Твердости, товарищ майор, – сурово поправил Мочалов, – и считаю, что каждый советский офицер, если он верит в справедливость своего замысла, должен доказывать свою правоту всеми средствами. Не нарушая наших уставов, разумеется, при этом. Вы вот тут в полемическом запале, так сказать, не совсем лестно о генерале Заботине отозвались, Костров. А так ли это? Заботин действительно крупный ученый, и сводить его роль к исследованиям Стрелок и Белок, как вы тут выразились, это оскорбительно. Я знаю, например, что Орест Михайлович заканчивает интересный труд «Человек и невесомость». Но что поделаешь, космическая наука еще очень молода. Творцы ее производят много смелых экспериментов… И поверьте, они вам не враги. Даже перестраховка, если она есть, только заботой о вашем здоровье вызвана и стремлением, чтобы все наши космические полеты без ненужных жертв совершались. Ну а вы должны за себя побороться. Словом, считайте, что я на вашей стороне, – закончил генерал Мочалов.
