Анук, mon amour... - Платова Виктория (читать книги онлайн полностью без сокращений .TXT) 📗
Неважно, что сама Линн без ума от Джонни Митчелл, такой же стареющей блондинки, как и она сама. У Джонни есть все то, что так близко Линн, – сигарета в пальцах, одинокие вечера в баре, «ответь мне, моя любовь» в сопровождении симфонического оркестра. Никаких особых экспериментов со звуком, любая песня Джонни – саундтрек к майской поездке Линн в Сан-Тропе, яхты и набережные – самые консервативные вещи на свете.
Та, другая, Линн плевать хотела на вкусы своих любовников, она заставляет их слушать совсем другую музыку, что-то очень облегченное, такое же облегченное, как и отношение «другой Линн» к последней модели вибратора. Музыкальные предпочтения «другой Линн» тоже фигурируют в новых поступлениях:
PATRICIA KAAS – PIANO BAR
KENNY G – INSTRUMENTAL COLLECTION
SHAKATAK – SMOOTH SOLOS
PINK – CAN'T TAKE ME HOME
MORCHEEBA – FRAGMENTS OF FREEDOM
Избавилась ли Линн от цветочных трупов? Для того чтобы собрать их, понадобится не один мешок для мусора. Скорее всего – избавилась, вновь обретенной свободой хочется воспользоваться немедленно. Я засовываю диск в музыкальный центр, пусть будет Джонни Митчелл – «Both Side Now», я немного скучаю по Линн, кто бы мог подумать. По Линн-чудачке, по Линн-избавительнице, по Линн – рубиновому сердечку; конечно, ее возлюбленные называли Линн совсем по-другому, но Линн – рубиновое сердечко – тоже неплохо.
Если бы я был Эрве или Энрике – я бы звал ее именно так.
Время звучания диска – 51 мин. 29 сек. Теперь я знаю о Линн почти все, для этого понадобилась пятьдесят одна минута и двадцать девять секунд. История жизни Линн – с мужчинами и с самой собой в отсутствие мужчин – разбита на главы, их совсем нетрудно подсчитать:
«Comes Love» – 4:28;
«Sometimes I'm Happy» – 3:58;
«Don't Worry About Me» – 3:48;
«I Wish I Were In Love Again» – 3:55;
«Don't Go To Strangers» – 4:09;
«At Last» – 4:26.
Остальные шесть композиций не в счет, кому интересно, как Линн чистит зубы, платит по счетам, ругается с торговцем овощами из-за пары артишоков, ругается с полицейским из-за штрафа за парковку в неположенном месте; шикает на мальчишку-сенегальца, сунувшего ей «фак» – так просто, от дури, от черной, с фиолетовым отливом кожи, от розовых пяток, от привычки натягивать презерватив на обрезок трубы – чтобы та лучше держалась в руке во время уличных драк.
Остальные шесть композиций не в счет, a «At Last» – это я, Кристобаль, начинающий писатель, одинокий молодой испанец в Париже. Я – все, что ей удалось урвать напоследок, я всегда останусь для нее Кристобалем, начинающим писателем. Я – Гай Кутарба или Ги Кутарба, как я сам привык о себе думать. По-французски.
«Comes Love» – самая длинная композиция в жизни Линн, самая печальная. Одинокий вечер в баре, два стакана виски сверх положенной нормы, спички (подарок от заведения, дома уже валяется пара десятков точно таких же подарков), надо бы подтянуть чулки и подкрасить губы, но отлучаться в дамскую комнату чревато – так можно пропустить случайно зашедшую в бар любовь. Конечно, о ее приходе возвестит привязанная к стойке секция духовых (саксофон солирует), но и подстраховаться не мешает. На всякий случай. Подстраховаться не мешает, уже целый месяц нет дождя, и автобусную остановку перенесли на двести метров вперед – а ведь известно, что дожди и автобусные остановки соединяют влюбленных чаще всего.
Бедная Линн.
Дождь начинается внезапно, прямо у нее за спиной, настоящий ливень; лишь на мгновение его прерывает повизгивание тормозов и шум открываемых дверей – автобус не доехал до остановки ровно двести метров.
Бедная Линн, бедное рубиновое сердечко.
Рубиновое сердечко колотится в груди, зачем она выпила столько виски, и эти следы от помады на стакане, такие же рубиновые, как сердечко…
Сердце колотится, колотится, колотится.
– …Вечно ты слушаешь всякое дерьмо, Гай..,
Анук.
Анук, моя девочка.
Анук сидит в метре от меня, прямо на полу, как обычно.
– Музыка для баб и таксистов. Какой же ты сентиментальный.
Волосы Анук мокры, мокры рукава свитера, подол шерстяной юбки тоже мокрый, с ботинок натекли две лужицы воды. Анук лениво перебирает в руках диски, которые я отложил: «De-Phazz», «Coldplay», «Steely Dan».
– Анук… Анук… Ты вся вымокла, Анук, – лепечу я,
Я всегда жду Анук и всегда оказываюсь не готов к встрече с ней.
– Дождь, вот и вымокла.
– Разве на улице дождь?
– Дождь. Слепой дождь. Ты просто не заметил.
Не заметил, да. Анук может убедить меня в чем угодно. Даже в том, что моя сигарета останется сухой под дождевыми струями – так же, как оставалась сухой сигарета курящего друга Линн. Похожая на самурая сигарета. Анук может убедить меня в чем угодно – даже в том, что все рассказанное Линн о самокрутках, самураях, мечах и душевой кабинке – правда.
– А где твоя девушка? – спрашивает Анук.
– Какая девушка?
– Та, которую я видела в киношке.
– Анук… Ты вся вымокла, Анук…
– А у тебя все волосы в песке.
Я избавляюсь от наушников, в которых все еще звучит Джонни Митчелл, песок в волосах, очевидно, остался от встречи с Акрамом, братом Али, и как только Анук его разглядела?.. Я избавляюсь от наушников и сажусь на колени перед Анук. Падаю на колени перед Анук, перед ее безмятежными фиалковыми глазами.
– Тебе нужно переодеться. Возьми мою футболку. И куртку тоже, они по крайней мере сухие. Тебе нужно переодеться, иначе ты простудишься.
– Я никогда ни у кого не беру вещей, Гай. Мои вещи – это мои вещи. А чужие – это чужие.
– Но ведь я… твой брат, – с надеждой в голосе шепчу я. – Я твой брат. Близкий человек.
Я знаю, что она ответит. Я знал это всегда. И я знаю, что она сделает.
– То, что мы перекантовались девять месяцев в чьем-то животе, еще не повод для близких отношений, Гай, – Анук как обычно сует себе в рот большой палец. – Уволь меня от этих сантиментов.
– Да, я понимаю…
– Твоя девушка очень даже ничего. Та, которую я видела в киношке. Все-таки она гораздо симпатичнее, чем старая грымза. Николь-Бернадетт, да? – Анук откровенно издевается надо мной, бедным сиамским братцем.
– Мари-Кристин.
– Неважно.
– Фильм назывался «Лифт на эшафот», с Жанной Моро. Во всяком случае, Линн пригласила меня именно на него.
– Значит, твою девушку зовут Линн.
– Нет. Мою девушку зовут не Линн.
– Но в киношку ты ходишь с Линн, – уличает меня Анук.
Ее фиалковые глаза лишают меня не только воли, но и последних остатков разума. Я не должен был говорить «мою девушку зовут не Линн». «Линн – не моя девушка» тоже не вариант. Оба этих словосочетания предполагают наличие у меня какой-то девушки, пусть это даже и не Линн. «У меня нет девушки, Анук» – так было бы вернее.
– Она пригласила меня. «Лифт на эшафот» – ее любимый фильм. – И с чего только я взял, что черно-белая история с молоденькой и такой же черно-белой Жанной Моро – любимый фильм Линн? Непонятно.
– Да. Ничего себе фильмец, в финале я смеялась, – Анук и сейчас улыбается. – Очень поучительный финал.
Вот черт. Если финал и вправду был поучителен, я все равно не могу судить о нем. Вместо черно-белой Жанны Моро я видел цветного Мишеля Пикколи. «Dillinger E'Morto», будь он проклят.
– Но ты же не видела финала, – теперь уже я уличаю Анук. – Ты не видела финала. Ты ушла.
– Я видела его раньше, потому и ушла. Не люблю два раза смеяться над одной и той же шуткой.
Я вспоминаю ворох билетов в рюкзаке Анук. Анук не врет. В отличие от меня Анук никогда не врет – но и верить ей нельзя. Я знаю это – и каждый раз попадаюсь на одну и ту же удочку. И даже если Анук скажет, что видела все финалы всех фильмов – я все равно в очередной раз поверю ей. Еще в детстве Анук умела видеть финалы, это ведь только я, бедный сиамский братец, трус из трусов, позорно бежал с чердака при одном только появлении в толще воды распустившегося цветка «Arsmoriendi». А Анук оставалась с ним дольше.
