Язык огня - Хейволл Гауте (читать книги онлайн полностью без регистрации .txt) 📗
— Уже очень много времени прошло, — сказала Эльсе с какой-то внезапной безнадежностью в голосе. — Больше тридцати лет. Целое поколение.
И тут неожиданно она показала на меня.
— Да вот, ты, — сказала она, — ты тогда только родился.
И потом добавила с удивительным блеском в глазах:
— И посмотри на тебя сейчас!
Тогда Альфред рассказал всю историю. Он воспользовался временем до моего приезда, чтобы вспомнить ее всю. Теперь он говорил спокойно и медленно, как и положено бывшему банковскому служащему. Иногда он глубоко вздыхал.
Итак…
Когда он закончил рассказ, на секунду наступила тишина. Альфред сидел, уставившись в одну точку слева от меня — там было окно, в котором виднелась дорога к дому поселковой администрации.
Потом Альфред рассказал историю о мужчине, который взорвал себя, а мать после этого ходила и собирала его останки в передник. Не знаю, почему вспомнилась эта история, она, строго говоря, не имела никакого отношения к пожарам, и все же она была кстати. Альфред рассказал ее внятно и спокойно, отчего история показалась еще более шокирующей. Мне не надо было записывать, забыть такое невозможно.
Когда я собрался уходить, мы вспомнили про письмо. Было еще письмо. Мы с Эльсе остались в гостиной, Альфред отправился на поиски. Пока его не было, она произнесла немного отстраненно, как бы сама себе:
— Такой хороший мальчик. Лучший в мире мальчик.
Думаю, Альфред точно знал, где лежало письмо, потому что вернулся он моментально. Я взял письмо, а Эльсе и Альфред сидели молча и ждали моей реакции. Я держал лист тонкой бумаги формата А5, исписанный с обеих сторон. Почерк чуть наклонный, немного детский. Я начал читать со смесью благоговения и чудовищного любопытства. Дочитав, я сказал:
— Он ведь был… совсем неглупым.
— Да, — ответил Альфред. — Он был умным парнем.
Вот и все. Потом я перечитал письмо еще раз, будто что-то осталось непонятым или незамеченным. — Можешь взять его, — сказал Альфред, пока я складывал письмо. — Мне оно не нужно. Бери!
Сначала я колебался, но потом все-таки сунул его во внутренний карман. Я не был уверен, благодарить мне хозяина или Альфред должен благодарить меня, и в результате мы оба промолчали. Встав и выглянув в окно, я увидел поля и фонари вдоль дороги. По пути в коридор я обратил внимание на картину над телевизором. Она была совершенно черной с золотой надписью: «Все милостью Его».
Альфред проводил меня до крыльца в вечерней прохладе. По его виду казалось, он не хочет, чтобы я уходил, или же что он забыл мне что-то сказать. Какую-то деталь. Пропустил что-то важное, что могло бы изменить всю эту историю. Лес вокруг нас совершенно почернел и словно придвинулся ближе за те часы, что мы провели вместе. Он стоял темной, непроницаемой стеной, но небо с длинными, как полозья, облаками еще оставалось ясным и светлым. Мы спустились с крыльца, и Альфред проводил меня до машины. В тишине раздавались только наши шаги. Изо рта вырывались тонкие, прозрачные облачка пара. И тут Альфред сказал:
— Ты так похож на отца. Он нам всем очень нравился. Отличный был человек. Жаль, что его больше нет.
Часть II
1
Его так долго ждали, что, когда он родился, будто чудо случилось. На славу скроенный малыш. Он был их единственным сыном, и ему не приходилось ни с кем делить родительскую любовь. Он много времени проводил один, любил сидеть за кухонным столом и рисовать, пока Альма готовила еду. Он рано научился читать. Еще до школы он сумел по слогам прочитать уйму книг из народной библиотеки в доме поселковой администрации. Он ездил туда на велосипеде и возвращался домой с мешком книг на руле. Потом он читал и писал лучше всех в классе. Он писал длинные рассказы, все с ужасным, часто кровавым концом. Полные драматизма, бередящие душу тексты плохо вязались с самим мальчиком. Он был очень тихим и стеснительным. И просто излучал доброту. Не говоря уж о том, каким он был вежливым. Никто не кланялся так глубоко и не благодарил так горячо. Никто не был так внимателен и не помогал с таким рвением. Он никогда никому не отказывал. Обычно он помогал пожилым людям, когда надо было убрать снег, принести дров или покрасить дом. Ингеманн и Альма прямо сияли, как только речь заходила о Даге. Иногда кто-нибудь спрашивал, как им удалось воспитать такого невероятно отзывчивого сына. Им было нечего сказать, они только улыбались в ответ. Казалось, вся любовь, отданная ему с младенчества, теперь расцвела в мальчике, и он передавал ее дальше. Наверное, этим все и объяснялось — морем любви. Его действительно все любили. И он чувствовал это, всегда опуская взгляд во время разговора.
Дважды он видел, как горел дом. Ему еще не было десяти. Оба раза он молчал и потом ни единым словом не упоминал о пожаре.
Сигнализация срабатывала нечасто, но, когда она включалась, ему разрешали ехать на пожарной машине вместе с Ингеманном.
Начиналось все с телефонного звонка в коридоре. Ингеманн снимал трубку. «Да?» — говорил он. Альма выходила из кухни, вытирая руки о передник. На несколько секунд наступала тишина. Потом голос Ингеманна: «Пожар». Словно заклинание. Все дела откладывали. Важен был только пожар. Ингеманн, обычно спокойный и рассудительный, вдруг начинал переживать. Однако в начавшейся суматохе он никогда не забывал Дага. Даг выходил с ним из дома к столбу перед мастерской. Там отец поднимал его, чтобы он дотянулся до большого черного выключателя, служившего пожарной сигнализацией. Он с трудом его поворачивал, все-таки у него получалось. В этот момент, как гром средь ясного неба, начинала голосить сигнализация. Он шел за отцом в мастерскую и смотрел, как Ингеманн надевает форму, потом поднимался с ним в горку к пожарной части, затыкая уши. Так оно и было. Ему приходилось затыкать уши всю дорогу до пожарной части. Потом он залезал в машину, захлопывал дверь, и они выезжали. Ехали быстро, отец включал сирену, и тогда казалось, что кровь стынет в жилах, сначала стынет, а потом разгоняется, и он смотрел на отца и чувствовал, что гордится им. Ему приходилось держаться крепко, и, пока они ехали, отец говорил, что он не должен подходить близко к огню, нужно оставаться вдалеке, ничего не трогать, не мешаться под ногами, не отвлекать. Просто стоять и смотреть. Так он и делал. Он стоял и смотрел, как меняется дом. Сначала из окон и сквозь крышу тянулся дым. Дым сочился из всего дома, словно дом придавили. А потом через крышу прорывался огонь, и в небо поднимался угольно-черный столб. Дым шел вертикально вверх, потом успокаивался и парил в небе, влекомый ветром. Затем начинались стоны, или мелодии, или пение, или как это еще можно назвать. Высокий, ясный, поющий звук, который можно услышать только внутри горящего дома. Даг спрашивал отца, что это такое, но Ингеманн смотрел на него с удивлением и непониманием. Стон. Пение. Первый раз, когда ему было семь. В тот раз, с собакой. Он залез на дерево на расстоянии от пожарной машины, дома и огня. Сидел там тихо как мышка и смотрел. Он единственный услышал лай и вой на задымленной кухне, но не смог спуститься и сообщить отцу. Только сидел тихо и спокойно, как отец ему велел. Сидел и смотрел на людей, которые разворачивали шланги и бегали туда-сюда по двору. Он почувствовал чудовищный жар, обдававший дерево леденящими порывами. Он видел струи воды, поднимавшиеся, набиравшие силу, но поглощаемые дымом. Стекла дрожали, грохот и треск превращали дом в корабль, выходящий в космическое пространство. И вдруг пламя прорвалось через окно второго этажа и потянулось по стене вверх. Будто кого-то наконец выпустили. На кухне все совсем стихло.
Потом он слез с дерева и спокойно подошел к отцу. Стоял рядом, пока Ингеманн не взял его на руки, и так и сидел на руках у отца, а дом рушился.
Он так никому и не рассказал про собаку, это выяснилось на суде. Он сказал, что в тюрьме она начала ему сниться. Что он мог внезапно проснуться ночью, не понимая, где находится, лежал неподвижно под одеялом, леденея от ужаса, и тогда чувствовал тяжесть собаки на ногах.
