Доктор Данилов в тюремной больнице - Шляхов Андрей Левонович (книги без сокращений txt) 📗
— Поэтому вместо секции дисциплины и порядка у нас сейчас есть секция помощников администрации. А у соседей ее переименовали в секцию пожарной безопасности. И наверху отчитались, и внизу все довольны…
Баня (она же — санпропускник для новичков) и расположенная в том же здании прачечная гордо назывались банно-прачечным комбинатом. Выглядела она непрезентабельно: ржавые трубы, обшарпанные стены, щербатый пол, в углах чернел грибок, неторопливо ползали мокрицы. Там было восемь душей и столько же пар кранов с холодной и горячей водой для набора в тазы.
— Баня, конечно, не ахти какая, — сказала Бакланова, заметив скептический взгляд Данилова. — Но в этом году Максим Гаврилович обещал капремонт. Будет у нас не только баня, но и сауна.
— Для сотрудников? — уточнил Данилов без всякой задней мысли.
— А вы юморист! — усмехнулась Бакланова. — Для поощрения особо отличившихся осужденных будет сауна.
— Хорошее поощрение, — одобрил Данилов.
— По науке действуем — кнутом и пряником…
В магазине для заключенных, который при появлении майора Баклановой мгновенно опустел (четверо покупателей поздоровались и тут же вышли на улицу), Данилов успел оценить ассортимент. Он был представлен консервами (голубцы, гуляш, икра кабачковая, паштет, сгущенное молоко, тушеная говядина и сердце, шпроты, килька, сайра), четырьмя видами печенья, молоком, сыром (голландский и брынза), сметаной, творогом, яйцом, бульонными кубиками, кетчупом, подсолнечным и сливочным маслом, тремя видами котлет, предметами бытовой гигиены (от мыла до туалетной бумаги), канцтоварами (карандаши, ручки, тетради). Также имелись растворимый кофе и чай, изюм, мед, шоколад, соль, сахар, сода и шесть видов сигарет. Одежда была представлена футболками и носками.
— А почему нет трусов? — поинтересовался Данилов у флегматичной продавщицы.
— Не завезли, — ответила та.
У дверей клуба инспекцию встретил курчавый кареглазый брюнет, отличавшийся от других заключенных упитанностью и улыбчивостью.
— Ну, что, Егоян, всю порнуху успел припрятать? — поинтересовалась Бакланова, переступая через порог.
— Какая тут может быть порнуха, Лариса Алексеевна! — картинно ужаснулся Егоян, округляя глаза. — У меня здесь только культура и искусство!
— Знаю я твою культуру и твое искусство, — проворчала Бакланова.
Данилов представлял себе местный клуб в виде зала со сценой, предназначенной для произнесения торжественных речей и выступления местной самодеятельности. О том, что в местах заключения есть самодеятельность, он знал из довлатовской «Зоны» и фильма «Комедия строгого режима». На самом деле клуб оказался куда больше. Кроме зала имелись комнаты для собраний досуговых кружков, библиотека, музыкальная гостиная с баянами, аккордеонами, гитарами и одной скрипкой и даже комната психологической разгрузки с мягкими креслами и большим аквариумом. Пол комнаты покрывал слегка потертый, но еще вполне приличный ковер, а одну из стен полностью покрывали фотообои с видом морского побережья: песок, вода, безоблачное небо и пальма с краю.
— Рыбки-то как, размножаются? — спросила Бакланова.
— Да, Лариса Алексеевна, только вот никак строем плавать не хотят! — ответил Егоян. — Но ничего, до конца срока время есть, научу…
— А ты им ШИЗО устрой в трехлитровой банке, — посоветовала Бакланова. — Сразу научатся.
— Там они передохнут, — вздохнул Егоян. — Рыба не человек, чтобы ко всему приспосабливаться…
Мосолов в клубе вел себя точно так же, как и в медчасти: скромно держался позади начальства, никуда не лез и никакой активности не проявлял. Прапорщик Сергеич молчал, вяло оглядываясь по сторонам и время от времени поправляя на голове фуражку. «Флегматик или просто перепил вчера?» — подумал Данилов и принюхался, но перегарного выхлопа от него не ощутил. Значит, флегматик.
Часть здания, в котором находился клуб, занимала школа с отдельным входом с торца и своей вывеской: «Муниципальное общеобразовательное учреждение вечерняя (сменная) общеобразовательная школа № 20 Монаковского района Тверской области».
— Никогда бы не подумал, что в колониях есть вечерние школы, — сказал Данилов.
— А как же без них? — удивилась Бакланова. — У нас примерно процентов десять осужденных не имеют среднего образования, вот и наверстывают. Школа называется вечерней, но основные занятия проводятся в ней по утрам.
— До работы, — догадался Данилов.
— Вместо работы, — делая ударение на слове «вместо» ответила Бакланова и добавила, чтобы внести полную ясность. — Школа нам не подчиняется. Она просто расположена на территории колонии, поэтому ее сотрудники могут получать в нашей медчасти только экстренную помощь. А то, некоторые, знаете ли, любят лишний раз померить давление или проконсультироваться.
— Измерение давления — это тоже часть экстренной помощи…
— Непрямой массаж сердца, остановка артериального кровотечения или шинирование перелома — вот что такое экстренная помощь! — перебила Бакланова. — Если всем начнете давление мерить, то вам работать некогда будет!
Данилов не стал развивать дискуссию, все равно начальницу не переубедишь, просто остался при своем мнении. Да и времени на нее не было, потому что в школьный вестибюль навстречу гостям вышел пожилой, совершенно седой мужчина со склеротическим румянцем на впалых щеках и сизым носом любителя алкоголя. От него исходил легкий запах спиртного. Мужчина оказался директором школы и тезкой Данилова, только отчество у него было другое — Михайлович. Бакланова тоже уловила спиртной дух, потому что строго посмотрела на Владимира Михайловича и укоризненно покачала головой. Но тот нисколько не смутился.
Школа состояла из четырех классов и кабинета информатики, в котором стояло шесть допотопных системных блоков с такими же мониторами. Во всех классах шли занятия. Бакланова не мешала, заглядывала в класс, махала рукой, продолжайте, не обращайте внимания, и шла к следующей двери. Двери классов можно было бы и не открывать, потому что вырезанные в них окна позволяли из коридора видеть и слышать все, что происходит внутри. Нетрудно было догадаться, что это сделано для того, чтобы сотрудники, дежурившие в коридоре и вестибюле, могли следить за учебным процессом и пресекать любые отклонения от него.
— Михалыч — заслуженный учитель, почетный работник образования и вообще замечательный мужик, — сказала Бакланова Данилову, когда они вышли из школы. — Можно сказать, что весь наш район и добрая половина Твери — это его ученики.
— Они все отбывали здесь срок? — изумлению Данилова не было предела.
— Ну что вы, нет, конечно. Это Михалыч раньше работал в нормальных школах.
Данилов отметил, что начальница сказала не «обычных», а «нормальных». Маленький штришок, а выразительный. Уточнять, почему Михалыч при своем опыте и регалиях теперь работает здесь, в колонии, не было нужды: и так ясно, что всему виной тесная дружба с зеленым змием. На территорию колонии спиртное проносить запрещено, значит, выпивает он с самого утра, до прихода на работу.
Бакланова осматривала не только строения, но и всю территорию, которая, по мнению Данилова, была идеально чистой — ни бумажки, ни окурка, ни другого мусора.
Обогнув здание «зоновского» штаба, который, видимо, незачем было осматривать, Бакланова через плац направилась к общежитиям.
Каждое общежитие было огорожено трехметровым забором с будкой — контрольно-пропускным пунктом. Вместо аббревиатуры КПП некоторые говорили «вахта», «на вахте». Заборы делили жилую зону колонии на локальные участки («локалки»), внутри которых заключенным разрешалось свободное передвижение. Для того чтобы пройти в соседнюю «локалку» или, например, в медчасть, надо было объяснить администрации причину, записаться в особый журнал и получить разрешение. Но и при наличии разрешения осужденному полагался сопровождающий — сотрудник, старший дневальный или кто-то из числа активистов. Активисты передвигались внутри колонии без ограничений, такая у них была привилегия. Организованное передвижение заключенных, например, в столовую, промзону, баню или куда-либо еще осуществлялось строем, иногда с песнями.
