Сквозь тернии - Эндрюс Вирджиния (читаемые книги читать txt) 📗
— Барт Уинслоу, ты поступил неправильно и жестоко! Ведь гусеницы — это только промежуточная стадия до бабочки, называется метаморфоз. А из той, что ты сейчас убил, получилась бы красивейшая бабочка. Так что убил ты не дракона, а прекрасную принцессу или принца. Заколдованных эльфов, любовников цветов…
— Все это глупые балетные выдумки! — отрезал Барт, хотя и выглядел слегка сожалеющим. — Я могу исправить это. Я поймаю гусеницу, подожду, пока из нее получится бабочка, и отпущу.
— Да я шучу, Барт! Но давай договоримся, что с этой минуты ты не станешь убивать никаких насекомых, кроме тех, что вредят розам.
— А если я найду кого-нибудь на розах, я могу их всех убить?
Меня всегда удивляла страсть убивать. Однажды я видел, как Барт оторвал у паука по очереди все ножки, а потом раздавил его между большим и указательным пальцами. Черная кровь, вытекшая из гусеницы, привлекла его внимание.
— А насекомые чувствуют боль? — спросил он.
— Чувствуют. Но пусть тебя это не волнует. Рано или поздно ты тоже почувствуешь боль. Так что — не плачь Это ведь просто червяк, а не всамделишний принц или принцесса. Пойдем-ка домой.
Мне было его жаль, потому что я знал как Барт переживает тот факт, что он не чувствует боли так остро, как все. Хотя Бог знает, отчего он переживает.
— Нет! Не хочу домой! Пойдем посмотрим, что там внутри особняка делается!
Но тут Эмма позвонила в колокольчик, зовя всех к обеду, и мы побежали домой.
На следующий день мы опять были на стене. Рабочие уехали еще вчера. Больше никаких грузовиков видно не было. Я все утро провел в балетной школе, а Барт оставался дома один. Летние дни — длинные… Встречая меня, он счастливо улыбался.
— Готов? — спросил я.
— Готов!
Мы с ним разработали план действий, и Барт искрился нетерпением.
Мы тихо перелезли через стену и по дереву спустились на другую сторону. Это была запретная для нас зона; но мы-то считали ее своей, потому что первыми ее открыли. Мы скользили, как две тени. Барт с удивлением и испугом разглядывал деревья, которые были подстрижены в форме животных. Как очаровательно! Гордый петух рядом с курицей, сидящей на гнезде. Красиво! Кто бы мог подумать, что тот старый мексиканец с садовыми ножницами сделает такую прелесть?
— Мне не нравятся кусты, которые как звери, — пожаловался Барт. — Не люблю, когда глаза зеленые. Зеленые — значит злые. Джори, они глядят на нас!
— Ш-ш-ш, говори шепотом! Смотри, куда ступаешь. Ступай мне след в след. Я обернулся через плечо и увидел, что небо стало цвета крови. Скоро выглянет луна, настанет ночь.
— Джори, — потянул меня сзади за рубашку Барт, — мама велела нам вернуться домой до темноты…
— Но еще не темно.
Однако кремовый цвет особняка, такой приятный при солнечном свете, в темноте был зловеще-белым и пугал меня тоже.
— Не нравится мне, когда старые дома красят, как новые.
Барт со своими неожиданными идеями верен себе.
Снова начал канючить, что пора домой. Я одернул его. Раз уж мы решили, надо довести дело до конца. Я приложил палец к губам, прошептал: «Стой на месте» и подкрался к единственному ярко освещенному окну.
Вместо того, чтобы сделать, как я сказал, Барт последовал за мной. Я вновь оставил его на месте и взобрался по маленькому, но достаточно крепкому дереву, чтобы подсмотреть, что там внутри. Сначала я не видел ничего, кроме огромной комнаты, которая вся была уставлена нераспакованными вещами. Обзор загораживала толстая и низко нависавшая люстра. Приглядевшись, я увидел фигуру в черном, сидящую в деревянном кресле-качалке, которое на вид казалось очень неудобным и дисгармонировало с прекрасной, комфортной мебелью, привезенной в фургоне. Та ли это женщина — хозяйка дома?
Я знал, что арабские мужчины носят длинные платья, поэтому усомнился: может быть, это тот худой дворецкий? Но увидев тонкую белую руку со множеством колец, я уже больше не сомневался: это она. Пытаясь поудобнее усесться на ветке, я повернулся — и ветка хрустнула. Женщина подняла голову и посмотрела за окно. Глаза ее были широко, испуганно открыты. Я успокаивал себя тем, что из ярко освещенной комнаты не может быть видно происходящее в темноте снаружи. Но дыхание мое прервалось, а сердце бешено билось. Комары начинали жалить меня. А внизу Барт начинал терять терпение, тряся дерево, и без того ненадежное. Я пытался одновременно удержаться на ветке и дать Барту сигнал, чтобы он перестал. К моему счастью, в комнату вошла горничная с подносом, уставленным множеством блюд.
— Эй, побыстрее! — шипел Барт. — Я хочу домой!
Чего это он так перепугался? Ведь это я мог упасть с дерева. Раздался звон посуды и серебряных приборов. Горничная перекладывала их с подноса на стол. Только когда горничная вышла, женщина сняла с лица вуаль.
В полном одиночестве она принялась за еду. И тут снова послышался хруст моей ветки. Женщина повернула ко мне голову. Теперь я хорошо видел ее лицо. Я видел глубокие рубцы на ее щеках, которые приковали к себе мое внимание. Ее что, поцарапал кот? Мне внезапно стало ее жаль. Было что-то несправедливое в том, что она, такая богатая, ведет замкнутую, одинокую жизнь. Несправедливо казалось и то, как жестоко время украло ее былую красоту, следы которой еще хранило ее лицо. Когда-то она была так же красива, как моя мама, подумал я.
— Джори?..
— Ш-ш-ш…
Она продолжала вглядываться во тьму за окном, а потом быстро опустила вуаль.
— Кто там? — отрывисто спросила она. — Уходите, кто бы вы ни были! Если не уйдете, я вызову полицию!
Полиции я не желал. Я быстро спрыгнул на землю, схватил Барта за руку и потащил прочь. Он споткнулся и упал, как всегда, задерживая меня. Я рывком поднял его на ноги и побежал вперед, зная, что из страха остаться один Барт побежит быстрее.
— Джори! — кричал он, задыхаясь. — Не беги так быстро! Что ты там увидел? Расскажи мне, расскажи: там было привидение?
Хуже, чем привидение; я понял, что и моя мать через какие-нибудь тридцать лет будет так выглядеть. Если, конечно, дни ее продлятся так долго…
— Где это вы были? — потребовала ответа мама, загораживая нам путь.
Мы собирались незаметно проникнуть в ванную и помыться, прежде чем появляться в таком растрепанном виде.
— Гуляли в саду, — соврал я, чувствуя вину.
Она заметила это и стала еще более подозрительной.
— А на самом деле?
— Ну, так… ходили далеко.
— Джори, ты стал таким же лгуном, как Барт?
Я порывисто обнял ее и прижался к ее мягкой груди. Я понимал, что мне уже не по возрасту поступать так, но слишком велика была моя потребность в тот момент увериться в своей безопасности и домашнем уюте.
— Джори, милый, что случилось?
Ничего не случилось. Я даже не мог понять, что меня так расстроило. Я и раньше видел старых людей, например, мою бабушку Маришу, но она для меня всегда была старой.
В ту ночь мама явилась мне во сне, и была она светлым ангелом, спасшим человечество от старения. Я видел во сне двухсотлетних старух, которые выглядели так же красиво и юно, как и в свои двадцать. Все были молоды, все, кроме одной старой женщины, которая все качалась и качалась в своем кресле, одетая во все черное…
Ближе к утру ко мне прибежал Барт и залез в мою постель. Мы вместе с ним наблюдали, как наползает туман и скрывает из глаз деревья, траву, все признаки жизни; и мир за окном становится Мертвым.
Барт бормотал про себя:
— Земля полна мертвых людей. Мертвых животных и растений. И все это превращается в то, что папа называет гумус.
Смерть. Мой младший брат был одержим мыслью о смерти. Я всегда жалел его. Я чувствовал, как он в страхе прижимается ко мне, и мы оба смотрели на туман, ставший теперь частью нашей ежедневной жизни.
— Джори, никому я не нравлюсь, — пожаловался он вдруг.
— Ты неправ. Наши родители тебя любят.
— Нет. Они любят тебя больше.
— Это тебе кажется, потому что ты их мало любишь, и это заметно.
