Король - Бартельми Дональд (читать книги .TXT) 📗
– Это заразно, – сказал сэр Бедивер. – В распаленности диаволом вы от него недалеко ушли.
Коричневый Рыцарь преклоняючи колена.
– Сообщите же мне имя рыцаря, одержавшего надо мной верх, – сказал он. – Ибо хоть верх и был одержан обманом и надувательством, по большому счету, удары, нанесенные мне им, выдают крепкую руку, подобных коей я не встречал за все свои двадцать и шесть лет.
– Этого мы не ведаем, – ответила Гвиневера. – Но скажите мне, Коричневый Рыцарь, откуда вы родом?
– Из Шотландии, – сказал рыцарь. – Нам в Шотландии нравится коричневый цвет – это цвет нашего виски, и цвет нашей одежды, и цвет наших пустошей после того, как солнце разделается с ними. И хоть я осведомлен, что рыцарям хорошего происхождения не следует носить коричневые доспехи с черным конем, я, по преимуществу, поступаю, как мне вздумается. Кроме того, коричневый – самый сексуальный из всех цветов, как это установлено многочисленными научными трудами, а происходит сексуальность эта, как я считаю, из-за его отношений – в смысле цветовой палитры – с lort'oм, и я здесь употребляю датский термин, дабы не оскорбить королевского…
Гвиневера за беседой с Коричневым Рыцарем.
– Бомбардировка поистине ужасающа, – сказал он. – Я только что из Лондона – там всюду пожары. За один раз они отправляют больше пяти или шести сот самолетов. Однако народ переносит это очень мужественно, при учете всего.
– Но мы ведь их тоже бомбим, разве нет? – спросила Гвиневера.
– Да, – ответил Коричневый Рыцарь. – Против их городов мы пользуемся „веллингтонами“, „хэмпденами“ и „галифаксами“. Хотя потери очень велики. Около шести-семи процентов на каждый воздушный рейд. Это очень близко к неприемлемому.
– А что именно неприемлемо?
– Вслух о неприемлемом никогда не говорится, – сказал Коричневый Рыцарь. – Оно варьируется в зависимости от ситуации. Порою ситуация настоятельно такова, что приемлемое – больше, понимаете, того, что раньше считалось неприемлемым. В такой капкан попадать не хочется. Посему употребляется формула „очень близко к неприемлемому“.
– Отвратительный способ ведения войны, – сказала Гвиневера. – Я все же предпочитаю дедовские.
– Не могу с вами не согласиться, – сказал Коричневый Рыцарь. – Войну надлежит оставить на долю воинам, иначе говоря – нам.
– А не происходит так потому, – сказала Гвиневера, – что вы, рыцари, вечно слоняетесь по лесам и долбаете друг друга в мелкие дребезги. У вас нет ни понимания долгосрочного плана, ни какого-то ощущения стратегии.
– Такова наша традиция, – сказал Коричневый Рыцарь. – Именно так мы аккумулируем почет.
– Это хорошо и правильно, – сказала Гвиневера, – и я признаю, что мне – так же, как и любому мужчине, – нравится видеть хорошо направленную в шлем затрещину или тычок в промежность. Но в наши дни такого сорта поведение себя, как говорится, не окупает. Что такое один рыцарь верхом, сколь искусен бы он ни был, супротив шести сот самолетов, вылетевших на прицельное бомбометание? Безделка.
– Они умеют что угодно, только не целиться, – сказал Коричневый Рыцарь. – Разрушений творят массу, это да, но прицельными их никак не назовешь. Могут раскокать чайник и промахнуться мимо нефтеотстойника.
– Правда, что ли?
– Еще б не правда. Я сам когда-то был летчиком. Бросил. Хотя индивидуальный воздушный бой несет в себе некие свойства рыцарского поединка, все равно это не одно и то же. А пулемет – оружие несимпатичное.
Гвиневера в постели с Коричневым Рыцарем.
– Изумительно, – сказала королева. – Лучше у меня никогда не бывало.
– Мы, скотты, кое-что понимаем, – сказал сэр Роберт. – Клянусь Клайдом, Фортом, Ди, Тэем и Твидом, нашими основными водными артериями, – а я клянусь нашими основными водными артериями исключительно, ибо не верую в Бога, – итак, Клайдом, Фортом, Ди, Тэем и Твидом я заявляю, что ни с кем так славно не кувыркался я никогда в жизни, как с вами.
– Как это очаровательно с вашей стороны, – сказала Гвиневера. – Само стремление к оргазму, мнится мне, есть нечто, надлежимое к оставлению низшим сословиям, лишенным иных удовольствий, кроме запоев. Однако, будучи совокупленным, прошу прошения за каламбур, с высочайшими уровнями духовного родства, как произошло в настоящем случае…
– Вот таких королев мне и подавай, – сказал Коричневый Рыцарь, – хоть вам и тридцать шесть.
– А вы раньше спали с королевой?
– Спал, – ответил Коричневый Рыцарь. – На самом деле – с тремя. Надеюсь, это не похвальба. Вы меня спросили, и я ответствую честно и по-мужски. Королевы эти, возможно, и правили некрупными владеньями, но ведь все равно королевы. И вы – лучше всех.
– Я всегда была лучше всех, – сказала Гвиневера. – Всю свою жизнь.
– Неужто это Мордред – пляшет вон там, один в лунном свете?
– Он, и никто другой!
– А о чем он так пляшет?
– Зрелище столь своеобразно, столь беспрецедентно, что нам придется читать его пляску!
– Вот он кланяется влево, а вот он кланяется вправо, и вот он кланяется во фрунт!
– Как бы принимая овацию!
– Вот воздевает он правое колено – медленно, медленно, сцепляет он под этим коленом руки, а потом резко его целует!
– Какая самовлюбленность! Крайне омерзительно!
– Вот руками он как бы отталкивает что-то от себя, а левой ногой как бы пинает кого-то, отпихивая от себя прочь.
– Тем самым он демонстрирует отторжение себя от всяческих обычаев того народа, что ходит по земле!
– Он подпрыгивает, бегает, подпрыгивает, и бегает, и подпрыгивает!
– Да и себя при том непомерно превозносит!
– Вот он скачет взад-вперед по сцене, или по тому, что было бы сценой и было сценой, правая нога его вытянута, а руками он делает обруч или круг у себя над головой!
– Это ж он корону изображает!
– Тьфу, тьфу! Вопиющая измена вытанцовывается тут перед нами!
– А вот он будто считает – указательным пальцем правой руки тычет в большой, указательный, средний, безымянный и мизинец левой!
– Это он сокровища Англии подсчитывает!
– А вот показывает, как карабкается по лестнице – все выше, выше и выше!
– На вершину всего мира, никак!
– Отчего же ум его мог столь изогнуться и разложиться?
– Глаза его – что головы шепелявых змей!
– Иногда плюются глаза эти, а иногда сочатся какой-то жуткой субстанцией…
– Упаси Небеса меня от того, чтобы слова мои были истолкованы как оправдание Мордредова поведения, но…
– Но что?
– Артур же действительно пытался его убить, когда Мордред был ужасающе юн!
– Так ведь это Мерлин напророчил, что Артура уничтожит тот, кто родится первым майским днем!
– Артур всех детей, рожденных в первый день мая знатными дамами от знатных лордов, посадил на корабль!
– И корабль отплыл под аккомпанемент жизнеутверждающей музыки!
– Артур ведь очень любит музыку, причем – любого сорта!
– И корабль этот весь раскололся о подводные скалы! Намеренно!
– А это уже граничит с вероломством!
– Мордреда же выбросило на берег, и он спасся!
– И выжил, и стал такой вот омерзительной тварью!
– Подумать только – этот человек ныне воссел на трон власти!
– О черный день Британии!
– И день грядет еще чернее!
Ланселот что есть дури колотя по шлему Желтого Рыцаря. Стороны обмениваючись яростными ударами. Преимущество – то у одной стороны, то у другой.
На поле возникаючи маленькая девочка в зеленых одеждах.
– Прошу вас, сэры, – сказала она.
Ланселот подамши Желтому Рыцарю знак немного отступить.
– В чем дело? – спросил он у девочки.
– Прошу вас, сэры, вы не купите у меня печенья герл-гайдов? По пять шиллингов за коробочку.
– Четыре, – сказал Ланселот, доставая кошелек.
– Четыре коробочки?
– Четыре шиллинга, – сказал Ланселот. – Две коробочки. Одну – вот этому моему другу.
– Сэр, но это же печенье герл-гайдов. Цена твердая. Нам не разрешают ее менять.
– Значит, торг ты проиграешь, – сказал Ланселот. – По мне, так ни одна коробочка печенья герл-гайдов не может быть дороже двух шиллингов. Четыре – уже щедро.
