Лето перед закатом - Лессинг Дорис Мэй (читать книги полные .TXT) 📗
В первую неделю работы она валилась с ног от усталости и, засыпая, успевала лишь подумать, что превратилась в говорильную машину, в язык для двух десятков международных чиновников. Когда пошла вторая неделя, она уже не так уставала; лежа с открытыми глазами, она думала о том, что на смену ее первой роли, роли ученого попугая, пришла – и довольно быстро – другая, привычная.
Ну ничего, через несколько дней со всем этим будет покончено. Она перестанет быть попугаем, умеющим с пониманием и сочувствием относиться ко всяким мелким капризам и прихотям; скоро она будет свободна как птица… Кейт обнаружила, что от одной этой мысли ей становится как-то не по себе. Сразу пришло в голову: «Лучше бы я поехала с Майклом в Америку». Затем Кейт поймала себя на другой мысли: «Поеду-ка к Розе, помогу ей с детьми». Роза была той самой подругой из Суссекса, к которой Кейт могла приехать когда угодно.
Но Кейт не имела ни малейшего желания проводить лето в чужой семье – просто она поддалась панике. Перед тем как заснуть, Кейт еще раз про себя отметила, какая же эта комнатка опрятная и насколько она безлика; и еще подумала: да, такое жилище намного лучше огромного дома, где она живет с семьей, или дома той же Розы – оба до отказа набиты всевозможными вещами и безделушками, каждая из которых связана с какими-то воспоминаниями, имеет свою историю и дорога тому или иному члену семьи.
Маленькая комнатенка, и в ней кровать, стул, комод и зеркало – вот идеал жилища, которое она выбрала бы для себя, если бы ей предоставили право выбора… Этой ночью ей приснился сон. Позднее, когда этот сон стал частью сюжета, первым словом саги или первым шагом на длинном пути, который Кейт преодолевала по ночам, она пыталась припомнить его во всех подробностях. Она ясно представляла себе атмосферу сновидения, его общее настроение – смесь тревоги и радости, которые никогда не ощущаешь наяву, – но детали куда-то ускользали. Когда она проснулась утром – задолго до рассвета, стараясь удержать в памяти хоть крупицы сна, – он показался ей началом эпического повествования, простого и ясного.
Она спускалась с какой-то горы в незнакомой холмистой местности, напоминавшей север. Чей-то голос произнес из пустоты:
«Смотри, что это такое? Во-он там лежит, темное».
Оказалось, это выброшенный на берег тюлень, беспомощный без воды, среди высоких холодных скал. Он жалобно стонал. Она подняла его. Он был тяжелый. Она спросила, не может ли чем-нибудь ему помочь. Он снова простонал что-то, и она догадалась, что он просит донести его до берега моря, до воды. С тюленем на руках она начала свой долгий путь с горы вниз.
Накануне того дня, когда истекал срок ее работы, Чарли Купер пригласил Кейт на чашку кофе. Они сели за столик, и он спросил, не сможет ли она поработать еще месяц. Комиссия по кофе заканчивала свою работу, но вот-вот начнутся заседания другой.
– Значит, я справилась? – спросила Кейт.
Она и сама знала, что с переводческой работой отлично справилась; но по теплоте, звучавшей в голосе этого многоопытного служаки, Кейт догадалась, что у него что-то иное на уме. Чего другого, а обаяния ему не занимать. Очевидно, за это он и получил свою должность? Но обаяние обаянием, а надо все-таки выяснить, что скрывается за его словами, чего он добивается.
– О, миссис Браун, дорогая, кто же в этом сомневался! Нам страшно повезло, что мы вас заполучили, – все так и считают. Вы просто находка! И как же было мило с вашей стороны при вашей занятости выкроить для нас время. Да-да, Кейт, уверяю вас – кстати, мы ведь можем теперь называть друг друга попросту: Кейт и Чарли? Особенно сейчас, когда вы любезно согласились поработать у нас еще немного, – будь на то моя воля, я бы оставил вас насовсем. Мы еще вернемся к этому вопросу чуть позже, не возражаете? Должен признаться, что дело не только в вашем великолепном мастерстве как переводчика, – ведь вы начали сразу, без всякой подготовки, а иных приходится неделями натаскивать, прежде чем подпустить к микрофону… Все в один голос вас расхваливают. Нет, серьезно. Например, миссис Кингсмид из американской делегации только сегодня утром призналась мне, что не знает, как бы она обходилась без ваших добрых советов. Большая семья ко всему приучит, верно? Алан Пост рассказывал мне, какие у вас прелестные дети, какая дружная семья…
Да, так вот о чем речь. Я считаю, что если человек делает одно дело хорошо, то и с другим справится не хуже; если бы вы смогли поработать у нас еще месяц, но на административной должности, вы бы нас очень выручили. Конечно, досадно отрывать вас от дела, в котором вы так преуспеваете. Но если вы согласитесь, то ваш оклад, естественно, повысится. Всего месяц… если б вы могли уделить нам еще один месяц вашего драгоценного времени!
Конечно, она останется, какой разговор. Одно жалованье чего стоит: она ушам своим не поверила, услышав названную сумму. Ее вдруг охватило чувство вины перед мужем: подумать только, она – всего-навсего говорящий попугай, высокообразованный, правда, и с задатками бонны в придачу, но тем не менее попугай – зарабатывает приблизительно столько же, сколько муж, опытный врач с многолетним стажем, невролог-консультант. (В Англии, разумеется, не в Штатах; там он зарабатывает значительно больше.) Но в сложившихся обстоятельствах ей оставалось только примириться с мыслью, что в этом мире избранных общепринятые правила, ценности и нормы неприменимы. Чем же ей придется заниматься теперь?
В ее новые обязанности входили всякие мелкие дела, которыми она обычно занималась и дома. Она принялась за подготовку к очередной конференции: целыми днями висела на телефоне, согласовывая и уточняя с нужными людьми место и время их встреч… Потом внезапно произошла заминка. Вспыхнула эпидемия брюшного тифа, и началась паника. Извечные распри между ведомством по туризму и министерством здравоохранения смешали на время все карты; высказывались опасения, что въезд и выезд из страны будут разрешаться только в случаях крайней необходимости. И хотя эпидемию удалось вовремя локализовать, на смену этой заботе пришла другая: началась забастовка работников аэропорта. Газеты предрекали, что она продлится долго. Ко всему прочему обнаружилось, что по чьему-то недосмотру не были заблаговременно зарезервированы номера в гостинице для сорока делегатов – очередной пример никуда не годного обслуживания, ставшего притчей во языцех. Начальство горячилось и шумело, беспрерывно звонил телефон, летели во все концы мира телеграммы: в Нью-Йорк, Австралию, Канаду и обратно… В конце концов решили, что конференцию совсем не обязательно проводить в Лондоне. Речь шла о представительной конференции, посвященной обеспечению продовольствием развивающихся стран за счет более богатых стран, где оно в избытке. Назывались разные заманчивые и вполне подходящие для этой цели города – Париж, например. Нет-нет, в июле – это сплошной ад, яблоку негде упасть… Трудности, с которыми столкнулся организационный комитет, все дальше отодвигали дату открытия конференции; а между тем уже перевалило за середину июня. Кейт, как рачительная хозяйка, прикидывала, во сколько обходятся телефонные переговоры то о переносе сроков, то о выборе места конференции, то об отмене всего того, о чем говорилось накануне; одних этих денег хватило бы, чтобы кормить тысячи людей в течение нескольких недель. Однако ей платили не за то, чтобы она тут подсчитывала расходы; от нее требовалось нечто гораздо меньшее. А что именно? Она считала, что тратит непомерно много времени на обсуждение всех этих проблем с Чарли Купером и другими официальными лицами. Ей казалось, что она застряла на мертвой точке; время идет впустую, никакого прогресса, все опять откладывается. Она только и делала, что говорила и говорила без конца. И вокруг нее тоже была сплошная говорильня. Интересно, это, что же, постоянный стиль работы больших международных организаций? Если так, то не приходится удивляться, что…
Наконец Чарли Купер и Кейт Браун договорились о созыве трехнедельной конференции под эгидой Всемирной продовольственной организации в Стамбуле. Делегаты, все еще находившиеся у себя дома, были оповещены по телефону – по баснословно высокому тарифу, – что честь принимать их у себя предоставлена Турции, а не Лондону.
