Анатом - Андахази Федерико (читать книгу онлайн бесплатно без TXT) 📗
Мона София родилась на острове Корсика. Ей не исполнилось и двух месяцев, когда однажды летним утром ее украли у матери, оставившей девочку на берегу впадавшего в море ручья, в котором она стирала белье. Конечно, Корсика в те времена была не очень счастливым местом для женщины, произведшей на свет красивую девочку. С тех пор, как сначала Марк Антоний, а затем Помпей изгнали пиратов из их «республики» на Сицилию, после того, как это обширное сообщество рассеялось по морям Европы и Малой Азии, «сицилийцы» с терпеливым и непреклонным упорством возвращались, чтобы основать свою родину на этот раз на островах Корсика и Сардиния. Оценив раннюю и многообещающую красоту девочки, пираты Черного Горгара погрузили ее на борт бригантины вместе с группой монгольских рабов и продали какому-то греческому торговцу. Малышка сумела пережить путешествие благодаря заботам разлученной со своим сыном молоденькой рабыни, в груди которой еще сохранилось молоко. Ее пребывание в Греции было очень непродолжительным; один венецианский торговец купил ее за несколько дукатов, и снова ее погрузили на корабль, на этот раз направлявшийся в Венецию: наверняка там уже ждал покупатель.
Донна Сидонна заплатила за девочку двадцать флоринов и сочла, что совершила превосходную покупку. Увидев черную от грязи девочку, донна Сидонна первым делом сунула ее в корыто с мыльной водой. Она терла малышку с таким же усердием, как чистят заржавевший котелок, сполоснула ее, обтерла, надушила розовой водой, — избавить тельце девочки от корабельной вони оказалось не так-то легко. Затем сбрила ей волосы - жесткие, словно проволока, длинные пряди — и, наконец, положила ее на одеяло перед камином. Когда девочка крепко уснула, донна Сидонна надела ей на запястье браслет из слоновой кости с золотом, какие носили все проститутки этого дома. И видя, что малышка худа и слаба — на корабле ее вскармливала грязной грудью изможденная рабыня, у которой едва хватало на это сил, — назначила ей в кормилицы Оливу, молодую рабыню египтянку. Молоко у нее было отличное. Свое имя она получила из-за цвета кожи, оттенком напоминавшего оливку; стройностью же она могла сравниться с оливковым деревцем. Она была высокой, с великолепными грудями, соски которых в диаметре не уступали золотому флорину. Олива являла собой воплощение образцовой кормилицы: она была смуглой, а ведь известно, что у белокурых женщин молоко горькое и водянистое, негритянки же хороши, чтобы вскармливать диких зверенышей, а не белокожих детей. Уже к концу недели стало заметно, что дело идет на поправку: у малышки появились на теле складочки, она отрыгивала громко, как извозчик, ее какашки (которые донна Сидонна внимательно изучала) были твердыми, а цвет их свидетельствовал о превосходной работе кишечника.
Когда исполнился месяц со времени прибытия девочки в дом, донна Сидонна надела на нее платьице с множеством кружев, надушила жасминовой водой и приказала позвать священника, чтобы тот совершил первое таинство —само собой разумеется, хорошая проститутка должна быть крещена. Донна Сидонна обсудила со священником цену этой услуги, и они в конце концов достигли соглашения относительно платы: священник требовал ласк одной из девиц каждый день в течение месяца, причем желал иметь ее «per tutti gli orifizi». Донна Сидонна предлагала услуги только в течение одной недели и без всяких изысков. Сошлись на том, что священник будет пользоваться услугами одной проститутки в течение двух недель и иметь ее «per tutti gli orifizi». В тот же день малышку окрестили, и донна Сидонна дала ей имя Нинна.
Нинна жила вместе с восемью такими же девочками, но ее отличие от других «воспитанниц» дома проявилось очень скоро. Никто не рыдал с такой силой и не ел с таким аппетитом — таким, что соски Оливии становились лиловыми к концу каждого кормления. И, в отличие от остальных, Нинна решительно отвергала свивальники, которыми донна Сидонна пеленала ее по ночам. Плач, которым она выказывала свой протест, был так заразителен, что остальные начинали хором вторить, подобно тому, как нанятые плакальщицы на похоронах подражают рыданиям безутешной вдовы. Это было первое, весьма невинное проявление опасной строптивости. Хорошая проститутка, как и хорошая жена, должна быть послушной, покорной и благодарной.
По мере того, как девочка вырастала, становясь рослой и красивой, развивался и ее взрывоопасный нрав. В зеленых широко открытых глазах с длинными изогнутыми черными ресницами видны были ум, коварство и сарказм, который возбуждал у окружающих тот же страх, что вызывает взгляд змеи у ее жертвы. В суеверных душах при виде девочки пробуждался ужас и самые черные предчувствия. У людей религиозных просыпался страх перед адскими силами, поскольку общеизвестно, что ум в красивой женщине — знак ее связи с дьяволом.
Незадолго до того, как Нинне исполнился год, она начала бормотать первые слова и, что удивительно, совсем не те, что на своем детском языке лепетали остальные. Если маленькие питомицы начинали называть кормилиц по имени и, в знак благодарности, обращаясь к донне Сидонне, называли ее mamma, Нинна словно не замечала присутствия своей благодетельницы и даже не удостаивала ее взглядом. Ни к чему не приводили усилия нянек, которые на руках подносили ее поближе к mamma, добиваясь от нее хотя бы улыбки. Ничего не вышло, они добились лишь того, что девочка приветственно отрыгнула у носа своей покровительницы. Донна Сидонна утешала себя тем, что Нинна еще очень мала и не понимает, что ей досталась лучшая участь, которая может быть уготована женщине. Ее девочки еще не могут сосчитать, сколько денег истрачено на каждую из них. В конце концов, донна Сидонна только освободила их родителей от труда вырастить женщину. Наверняка родители маленькой Нинны страдали от того, что их дочь похитили, но лучше пережить горе один раз, чем горевать всю жизнь. В самом деле, родители должны радоваться. Кто, если рассудить, может быть счастлив, произведя на свет дочь? Расходы за расходами, пока дочь ходит в девицах, а если ей повезет найти мужа, еще надо разоряться на приданое. Если бы все рассуждали так, как она, — думала донна Сидонна, — эти выжиги-ростовщики не могли бы наживаться на бедных и отчаявшихся отцах замужних дочерей. И потому ее радовала девочка — даже ее коварная отрыжка, даже невоспитанность. Все это свидетельствовало о том, что ее ждала иная жизнь.
Однажды утром, когда донна Сидонна пришла проверить, как спит ее неблагодарная «дочь», она обнаружила, что малышка стоит на постельке и, не отрываясь, пристально смотрит на нее. К крайнему изумлению донны Сидонны, Нинна встретила ее приветствием:
— Puttana… — сказала она, превосходно выговорив слово, и добавила: — Дай мне десять дукатов.
Это были первые пять слов, произнесенные Минной. Донна Сидонна осенила себя крестом. Если бы она могла, то выбежала бы из комнаты. Но она так перепугалась, что сумела только издать жалобный вопль. Донна Сидонна решила, что эти пять слов — несомненный знак, что малышка одержима злым духом. Поэтому дело решилось довольно быстро.
Еще до того, как у Нинны развилась грудь, а соски приобрели твердость миндального ореха и размер и гладкость лепестка, ее перепродали торговцу за десять дукатов, то есть, за полцены, которую когда-то заплатила ее благодетельница. Как-то летним утром она была продана на торгах на городской площади вместе с группой рабов-мавров и молоденьких проституток, за нее просили песо, и в конце концов ее купила madonna Крета, дама человеколюбивая и, между прочим, хозяйка одного из венецианских борделей.
Нинна — так было выгравировано на браслете — получила новое, более изысканное имя — Нинна София. Она была самой младшей «воспитанницей» борделя. Ее новой mamma была теперь мадонна Крета, неплохо преуспевшая и уже оставившая свои занятия куртизанка. От мадонны Креты не приходилось ждать ни нежностей, ни забот, какими щедро осыпала Нинну ее прежняя благодетельница. И еще меньше — терпения. Заполучив девочку и придирчиво, словно кочан салата, осмотрев ее, она поздравила себя с новой покупкой, подумав, что через несколько лет — два-три года — ее небольшое вложение капитала сможет начать приносить доход. В Венеции не было недостатка в знати, священниках, педерастах, и, разумеется, эти три составляющих давали разнообразнейшие комбинации. Да, это была хорошая сделка, сказала себе мадонна Крета. Она уже представляла себе лицо messere Джироламо ди Бенедетто при виде этой нетронутой юной плоти. Каких денег он ни заплатит за то, чтобы ласкать своими старческими пальцами этот завиток вульвы, чего только ни отдаст, чтобы потереться УВЯДШИМ членом о крепенькие бедра ее юной питомицы. Мадонна Крета уже предвкушала, как станет считать золотые дукаты. Но все получилось не так удачно.
