В футбольном зазеркалье - Кузьмин Николай Павлович (онлайн книга без TXT) 📗

Конечно, сезон-другой еще можно продержаться, перейди он в другую команду. И его возьмут, с удовольствием возьмут. Он еще может отыграть. Но это уже добывательство, хватанье за соломинку. В «Локомотиве» он начинал, отдал ему всю молодость, и вдруг на склоне, на закате… Молодые игроки, те как-то не чувствуют такой привязанности к городу, к команде, будто растут без корешков в родной земле: чуть поманил его, он тут же подхватился и полетел. Для них же, «стариков», вся жизнь связана с одной командой, и с каждым годом корни прорастали все глубже, глубже – не сорвешь. В чужой команде они и заиграть не смогут так, как у себя. Не смог же Федор Сухов показать в Москве своей игры!

Размышляя в одиночестве, Скачков понемногу привыкал и смирялся, как отставший пассажир, на глазах которого нарядный и стреми-тельный экспресс умчался вихрем дальше, а он остался на пустой платформе…

Засыпая, Скачков блуждающей рукой нашарил в изголовье выключатель ночника. Едва в его окне погас неяркий поздний свет, снаружи раздался тихий деликатный визг разочарованного Тузика.

После успеха в Вене, игры дома, на своем стадионе, «Локомотив» провел неровно.

Первая встреча – с армейцами Москвы – внушала опасение с самого начала, и на установке, манипулируя фигурками на макете, Иван Степанович не скупился на детальные разработки. Противник был традиционно трудный, к тому же в этом матче команде приходилось как бы заново держать экзамен на своем поле. Никто из болельщиков венского матча не видел (встреча по телевидению не транслировалась), но в то же время каждый знал об игре с австрийцами по отчетам, и высокая оценка, единодушно выставленная «Локомотиву», подогревала нетерпеливый интерес трибун.

Матч у армейцев выиграли и выиграли, как показалось Скачкову, довольно легко. В тот день «Локомотиву» удавалось все, и скромный счет 1:0 (гол забил Серебряков) не отражал картины встречи. Уверенно распоряжаясь мячом на всем пространстве поля, хозяева не выпускали инициативы до самого финального свистка.

После двух очков, добытых в артистично, вдохновенно сыгранном матче, «Локомотив», казалось бы, нашел свою игру, но вот очередная встреча – с киевскими динамовцами, – и на трибунах оба тайма не умолкал негодующий циничный свист обманутых болельщиков, настолько вдруг убого и бесцветно действовал «Локомотив».

Зрители, набившиеся на трибуны, видели лишь то, что происходило на их глазах на поле. И никто не был посвящен в события, предшествовавшие матчу.

Дело в том, что в день матча на тренировочной базе «Локомотива» за городом с самого утра царил переполох: на утренней разминке вдруг оказалось, что ночью с базы исчез Серебряков. Как он сумел? Когда? Зачем?

Старая Марковна, дремавшая всю ночь в дежурке, припомнила, что где-то вскоре после отбоя на дороге возле тренировочного поля раза два протяжно прогудела автомобильная сирена. Марковна не придала этому значения, тем более, что с базы никто не выходил.

– Он, видно, через забор стрельнул! – высказала догадку старуха. – Ну, кот!

Завтрак прошел без Серебрякова, не явился он и к обеду. Настроение в команде падало.

Кто-то из ребят, кажется, Батищев, уходя из столовой, проворчал, что сами виноваты: захвалили парня, подняли до небес.

– Икона, чего уж там… Только молиться не молились.

Сам Сема своим горбом добился себе места в основном составе, боялся лишний стакан воды выпить, чтобы не потяжелеть.

После обеда ребята разошлись по комнатам – мертвый час. Скачкову не лежалось, он вышел на крылечко и увидел за воротами мешковатую фигуру тренера, Иван Степанович с надеждой вглядывался, не покажется ли пыль на дороге. Нет, чисто, безлюдно – тишина и зной. Даже на озере все замерло.

Босиком, осторожно ступая по раскаленной земле, Скачков приблизился, стал рядом. Руки в бока, ногой почесывая ногу, трусы сваливались с плоского живота. Стоял, щурился. Он понимал состояние Степаныча и ничем не мог помочь. Что тут станешь говорить? Никакими словами не поможешь.

– Ну, гад! – сквозь зубы процедил Иван Степанович. – Допрыгается он у меня!

– Может, несчастье какое? – попробовал утешить Скачков.

– Молчи уж! – огрызнулся Степаныч.

«Ну, Владька… действительно гад. Отмочил номер!»

– Растем, растем! – язвительно проговорил Иван Степанович, часто дрыгая коленкой. – Уже нам и закон не писан… Г-гад! – ударил кулаком в ладонь и бледный, с набухшими веками, ушел к себе в комнату.

Повесив голову, Скачков поплелся от ворот. «Растем…» А, кажется, давно ли добивался чести выйти за «основу», мечтал, готовился… Все забылось сразу! Прав был в своем ревнивом ворчании Семен Батищев: не выдержала сладкого хмельного бремени головка Владика – закружилась. Надо же – удрать с базы ночью, накануне матча! Такого не позволял себе даже Комов!

Автобус с командой отправился на стадион без Владика, отъехал, как это было издавна заведено, за полтора часа до начала матча, минута в минуту. Иван Степанович сидел впереди на своем месте мрачнее тучи. Ну что было делать с провинившимся, как поступить, как наказать? А ведь тот, удирая с базы, отлично сознавал, что он теперь значит для команды! У бедного Степаныча от мыслей голова шла кругом. Недаром считается, что век тренера весьма недолог, – не выдерживает человек постоянных перегрузок!

В душе Скачков уверен был, что Серебряков давно крутится возле стадиона. Уж что-что, а на матч-то он не опоздает! И точно: автобус еще пробирался сквозь напиравшую толпу, а у служебного входа, на крыльце, ребята разглядели счастливую физиономию нарушителя в окружении восторженных болельщиков.

Завидев автобус с командой, Владик смутился, забегал глазами – сознавал, что натворил. Иван Степанович прошел мимо него, словно не замечая. Проследовали мимо и ребята, вся команда, как один. Это было первой оплеухой, но не последней. И Владик съежился, притих и сзади всех поплелся в раздевалку.

– Ну, так получилось… Ну, надо было… – бормотал он оправдания, однако никто его не замечал: так, крутится кто-то под ногами!

А команда раздевалась, преображаясь на глазах, уже Матвей Матвеич кого-то шлепал на массажном, простынею застланном столе, сильно, терпко потянуло на всю комнату растиркой. Застучали бутсы – кто-то обулся.

Заметив, что Серебряков направился к своему креслу переодеваться, Иван Степанович остановил его и, указав пальцем на трусы с футболкой, чистенькие, выглаженные, приготовленные заранее, скупо обронил:

– Это оставьте.

И Владик побледнел – он понял, что сегодня ему на поле хода нет, команда выйдет без него.

На минуту в раздевалке установилась тишина, своим молчанием команда поддержала тренера и подчеркнула тяжесть наказания.

А трибуны гудели, слышно было, как прокатывалось по рядам нагнетаемое нетерпение. Вот затрещали аплодисменты – это гости выбегали на разминку, и мяч, возмутитель спокойствия в городе, принялся за свои звонкие упругие прыжки.

Пересилив себя, Серебряков, опустил голову и что-то сбивчиво забормотал насчет того, что он в последний раз просит поверить.

Иван Степанович, выжидая, скользнул взглядом по креслам: как отреагирует команда? Но нет, слишком легко отделался бы легкомысленный парнишка! Пускай звезда, пускай кумир и знаменитость, а все же… И Стороженко, мужиковатый на поступки и слова, изрек беззлобно, но тяжеловесно, как будто походя отвесил оплеуху:

– Было, слыхали уже. Горячий навоз быстро остывает.

В смысле остроумия от Стороженко многого не ждали – здесь первенство было за Кудриным, – однако иногда он отпускал убийственные реплики, мог ляпнуть что-нибудь из деревенского обихода, грубоватое, но меткое, бьющее наповал.

А тут еще Батищев: уже одетый, подворачивая рукава футболки, осклабился и хехекнул:

– Само то!

Надо было знать самолюбие Серебрякова, всю его спесь и гонор, чтобы понять, какой ему сегодня преподнесен урок.

На трибунах, едва команда показалась из туннеля, возникло и стало нарастать недоумение: а где же Владька, куда они его девали? Потом пошла игра, пошла нескладно, скомкано, под свист и осуждение, а Серебряков сидел и дожидался в раздевалке, сидел, уронив лицо в ладони, изредка прислушивался, что там происходит, и стискивал зубы. Он мог бы оскорбиться и убежать, но власть футбола была уже настолько велика над ним, что он свое переломил в себе, преданно оставив только то, что принадлежало всем. От поля, от футбола ему не уйти никуда. Это была его тяжкая и сладкая привязанность, его счастливая судьба.