В осколках тумана - Хайес Саманта (книги txt) 📗
Поверх крыши сарая я смотрела в ту сторону, где находился дом Дэвида. Он далеко, и увидеть его нельзя, но расстояние не столь велико, чтобы я не чувствовала теплое дыхание на своей шее. Я знала округу как свои пять пальцев и с легкостью вычислила, где живет Дэвид, — в старом доме Грэнгеров, недалеко от реки. Брошенная ферма пришла в запустение, но потом некий предприимчивый делец отреставрировал ее и продал.
Как мне рассказать Джулии об отце, не объяснив, кто он такой? Прошло столько времени, что она возненавидит меня за молчание. В раннем детстве ей была нужна только я. Она не задавала вопросов и не судила. Вопросы посыпались, когда она пошла в школу. Буквально с той минуты, как Джулия родилась, я решила, что она никогда не узнает ни об отце, ни о том, что он сделал со мной. Как мать может сказать дочери, что она — последствие изнасилования?
Если бы я решилась рассказать ей правду, то пришлось бы пойти до самого конца и она узнала бы, что Дэвида признали невиновным, а меня обвинили в распутстве. И раз Дэвид невиновен, то я, само собой, лгу. В общем, ничего удивительного, что я всю жизнь молчала.
Конечно, с тех пор, как Дэвид снова вышел на сцену, появился риск, что однажды он расскажет Джулии правду. Мне надо было учитывать эту возможность. После суда он узнал о моей беременности и теперь с легкостью вычислил, что Джулия — его дочь. Возраст, внешность, отсутствие братьев и сестер говорили об этом столь же явно, как свидетельство о рождении. Дэвид прекрасно знал, кто она такая. Так чего же ему надо?
— Я приехал к тебе, Мэри, — сказал он по телефону в тот день, когда я была у него на приеме. — И к Джулии.
Я положила трубку. Он звонил еще и еще. Передал через Бренну сообщение: мол, хочет мне помочь. Слишком поздно, ответила я про себя.
За тридцать лет моя молчаливая ложь вызрела, окрепла и заматерела. Но теперь в нашей жизни появился Дэвид, а значит, рано или поздно дамба прорвется и правда обрушится на Джулию и сокрушит. Я не хотела участвовать в этом. И внутри меня, в горле, набухла густая слизь. Перекрыла гортань, мешая говорить, — предохранительный клапан, который вот-вот сорвет.
Снег заметал голые поля. Я достала из чулана старую одежду — свитер, драные брюки, рабочие ботинки — и с трудом оделась. Движения по-прежнему давались с трудом, но я не собиралась отступать. Медленно спустилась по лестнице, стараясь не наступать на скрипучие ступеньки, медленно, чтобы не застонали древние петли, приоткрыла дверь. Сняла с крючка пальто и выскользнула под снежный ливень.
Во дворе из кармана пальто выпала газета. Я помню, как сунула ее туда, когда в последний раз ходила в деревенский магазин. После этого газеты складывали у ворот, пока Джулия не забрала почту. Я не хотела оставлять следов, а потому подняла газету и взяла ее с собой. Было так холодно, что я с трудом дышала.
Десятилетия тюремного заключения, которого я вовсе не заслужила, — это он должен был страдать в тюрьме — погнали меня в амбар. По двору я шла с такой решимостью, будто меня ждала смертельная битва. Я открыла большие амбарные ворота, вспоминая, как в детстве Джулия качалась на них.
«Лендровер» заводился лишь в половине случаев.
Если заведется, это хороший знак.
В машине пахло сеном и собаками. Я бросила газету на пол, повернула ключ, который почти примерз к замку, и, побурчав несколько секунд, машина ожила. Я выехала из Нортмира, моля о том, чтобы гул мотора никого не разбудил.
Дом оказался меньше, чем я ожидала. Вообще-то для меня Дэвид по-прежнему обитал в студенческой квартирке, заставленной книгами и пахнущей сигаретным дымом и чаем с бергамотом. Дом стоял к востоку от реки, отделенной от дороги невысокой изгородью. Я заглушила мотор в сотне ярдов от ворот. Мне не хотелось, чтобы он слышал машину и догадался раньше срока. Пусть все будет по-честному. Я это заслужила. Прошло столько времени, и теперь я хочу знать почему.
Я выбралась из машины и неуверенно побрела сквозь злые плети дождя и снега. Приближаясь к дому Дэвида, я, как ни странно, чувствовала себя спокойно. Занавески были задернуты.
Должно быть, спит. Я постучу. Он откроет. Я спрошу его, почему он это сделал. Все прояснится.
Но что-то — сама не знаю что — меня остановило, и я начала озираться. Снежные тучи вдруг разошлись, и показался слабый намек на лунный свет. Метель, припорошив землю, утихла. Тусклый свет извлек из черноты очертания деревьев, белую стену дома и воспоминания. Внезапно входная дверь открылась и в ночи зазвучали громкие голоса. Я стояла слишком близко, чтобы раствориться, исчезнуть. Кто-то сбежал с крыльца, упал на обледеневшей дорожке. Послышался плачущий женский голос, сыпавший ругательствами. Потом вступил мужской. Голос Дэвида.
— Возьми хоть мою куртку! Я не могу отпустить тебя в такую ночь. На улице же мороз! Позвонить твоим родителям?
В освещенном дверном проеме четко вырисовывался силуэт Дэвида. Вот он исчез и снова появился. Наклонился, помог девушке подняться.
— Послушай, давай вернемся в дом. — Он почти умолял. А ведь Дэвид никогда никого не умолял.
Я не понимала, что происходит, но даже в темноте узнала молодую девушку, с которой столкнулась у кафе.
— Ничего ты мне не сделаешь! — выкрикнула она. — Я иду домой.
Девочка оглянулась через плечо, возможно надеясь, что Дэвид погонится за ней. Она семенила в дурацкой короткой юбке, на каблуках, даже не подумав надеть куртку. Так и шла, перекинув ее через руку. Дэвид смотрел на нее, пока она не дошла до ворот, а затем, покачав головой, закрыл дверь.
Девушка вышла на дорогу, направляясь в мою сторону. Я замерла от страха. Она вот-вот меня заметит.
Ждать я не стала. Заговорила первой. Я сделала это, чтобы спасти остаток своей жизни, спасти остаток жизни Джулии. Слово вырвалось из меня помимо моей воли, разорвав пелену немоты.
— Привет. — Мой слипшийся голос заставил ее вздрогнуть.
Я закашлялась, сама перепугавшись не на шутку.
Она резко остановилась футах в двадцати от меня. Выглядела она нелепо. Ноги у нее подворачивались на дурацких каблуках, менее всего приспособленных для ледяной жижи. По лицу была размазана тушь. Девчушка походила на дешевую шлюху. На меня тридцатилетней давности. И как у меня когда-то, из глаз ее сочилась боль.
— Кто вы? — удивленно спросила она.
— Старая знакомая доктора Карлайла. — Слова жгучей лавой поднимались у меня из груди. — С тобой все в порядке? Может, тебя подвезти?
Было ясно, что девочка мечтает поскорее оказаться дома. Я могу отвезти ее, а потом вернуться к Дэвиду.
— Да, да, вы знаете, было бы здорово. А то родители меня убьют. — Она все еще нервничала, все еще опасалась незнакомки, но желание поскорее добраться до дома было сильнее страха.
— Может, сначала позвонишь им? — язык ворочался с трудом, но я говорила, чего не делала уже несколько дней.
Мои мысли лихорадочно метались взад-вперед, между прошлым и настоящим, между этой девушкой и Дэвидом, между Дэвидом и Мэри, скручивая нас в единый узел. Что он с ней сделал? Она такая растрепанная. Расстроенная. Неужели все повторяется?
— Зарядка у телефона кончилась.
Она подошла ближе, и я разглядела заплаканное лицо, опухшие глаза. Помню, как я тоже плакала — одинокая, поруганная, обессилевшая, грязная.
— Ну, пойдем. Забирайся внутрь. — Я подвела ее к «лендроверу». — Как тебя зовут?
— Грейс. Не могли бы вы одолжить мне телефон?
Она скинула туфли и принялась разминать ступни, лиловые от холода. Затем натянула куртку, которую дал ей Дэвид, — самая разумная вещь из всего, что на ней было надето.
— Мобильный телефон? — мой смех больше напоминал хриплое карканье. — Нет, у меня этой штуковины никогда не было.
Развернувшись у ворот, я заметила в зеркале заднего вида на фоне светлой стены дома массивный мужской силуэт.
— Скажи-ка, — я все еще не привыкла к звуку своего голоса, — почему такая молоденькая девушка разгуливает ночью по деревне? — Как будто я говорила сама с собой, какой я была в прошлом, смотрела в зеркало далеких шестидесятых. Мне многое нужно узнать. Она мне поможет.
