Маримба! - Терентьева Наталия (книги онлайн полностью .txt) 📗
– Марина Алексеевна, – примирительно попросила Маша, – спойте нам что-нибудь, пожалуйста!
– Да, да, спойте! – поддержали ее остальные.
– Спеть? – нахмурилась француженка. – Да у меня от всех этих разговоров не то что петь, а разговаривать охота отпала. Тебя, кстати, Пузовкина, первую в армию заберут, когда у нас введут всеобщую воинскую повинность. Я тебе обещаю. Вот там тебе в армии и споют, и станцуют по полной. Та-ак! Тетрадки открыли, пишем… Число какое у нас сегодня? Данилевская, диктуй по-французски!
– Oui, bien sur, – вздохнула Катька. – Toujour est Jeudi, Fevrier, le dix-neuf…
– Вот именно, Данилевская, что лё диз нёф, и никуда ты от этого не денешься… Умная ты или глупая, еврейка или русская… Набекрень у тебя мозги или нормальные, обычные… Никуда нам не деться… Все как-то идет, без нас, и нас не спрашивают, хотим мы или не хотим…
Она села за свой стол. Посидела. Встала, закрыла окно. Опять села, сложила ровно все разбросанные ручки, ластики, карандаши. Вздохнула и взяла гитару, которая всегда стояла у нее рядом с учительским столом, в уголке.
Француженка задумчиво провела пальцами по струнам.
– Padam, Padam, Padam… – уже тихонько затянул Косяша на задней парте.
А француженка неожиданно дала мощный аккорд и громко, весело запела:
– Ой, зимушка, ой, зимушка, не много ли тепла,
Несу блинов корзиночку для милого дружка…
Она кивнула Катьке:
– Подпевай, Данилевская! Знаешь, небось! – и продолжила, так же жизнерадостно и громко:
– На белом полушалочке снежинки чуть видны.
Мы всех зовем – пожалуйста!
На праздник, на блины!..
А-а, а-а-а-а… На праздник, на блины!!!
Не знала Марина Алексеевна и знать не могла – да и кто знал, кроме наших великодержавных разведчиков, – что через месяц после этого разговора взовьются над «страной ее детства», над Крымом, наши флаги, расцветят триколором лазурное небо, лопнут от ярости враги – их и у Марины Алексеевны, и у всей страны хватает, и станет Марина Алексеевна мечтать, как она летом, которое когда-нибудь обязательно наступит в этой холодной стране, поедет на море, где она когда-то в детстве бегала босиком.
Удивительный художник – жизнь, который любит яркие финалы, истории с продолжением, неожиданные, пугающие своей пронзительной и жестокой ясностью повороты. Если и учиться закручивать сюжет, то только у него. И когда у жизни получаются такие лихие, авантюрные сказки, можно лишь тихонько спросить: «Можно я запишу? Ничего не добавляя, ничего не раскрашивая… Вот только запишу, как было…»
Вот и в мои ироничные сказки о главном ворвалась политика, переставляя акценты, смещая образы, даже меняя смысл сказанного…
– Вот это я понимаю апрель, а! – Француженка пошире распахнула окно. – Всегда бы так! Солнце-то, солнце!.. A la notre mer! Пиши, Косин! Куда ты смотришь? Голову подними! Какой урок сейчас? Вот люди, а! Им море, считай, подарили, самое лучшее море в мире, а они… Пишите: la Crimе?e est la terre Russe! Крым – это земля русская! Все, точка! Пятой колонны, я надеюсь, у нас в классе нет? Никто не скиснет от моей радости?
– Нет! – Косин неожиданно бодро ответил за всех. – Еще чего!
– Вот это я понимаю, гимназисты! Так, Данилевская, ну-ка гимн давай, три-четыре…
– Я по-французски наш гимн не знаю, Марина Алексеевна…
– По-французски? – захохотала француженка. – Да еще не хватало! Наш гимн – это наш гимн. И вообще – пусть русский теперь все учат… Вон Пузовкина давно предлагала, да, Маш? Так, все поем, кто слов не знает – тройку по-французскому поставлю! Косин, телефон убирай, вставай, гимн стоя надо петь, и… – Марина Алексеевна набрала побольше воздуха и первая запела, хорошо, громко и музыкально: «Россия – священная наша держава…»
Катькина группа с воодушевлением пела гимн. «Немцы», немецкая группа, сидевшая за стеной, в соседнем кабинете, услышав пение, тоже стала подпевать. Нина Борисовна Лейшман, немка и завуч, в недоумении смотрела на детей.
– Ну вы, конечно… – покачала она головой.
Не запретишь же детям петь национальный гимн! Слов никто толком не знал, кроме двух первых строчек и «Славься, отечество…» Их и пели. Самозабвенно орал Кустовский, размахивая руками, пели девочки, пела за стеной Катька, Марина Алексеевна тянула второй голос, тоненько вторил им Косяша.
За окном тяжело пикировали черные взъерошенные вороны, живущие в школьном дворе, и кружилась стайка белоснежных голубей, поднявшихся со старенькой голубятни, чудом сохранившейся с незапамятных времен на территории соседнего садика.
На дворе был апрель, солнце, снег, мороз…
Стариканы, дядьки, мальчишки…
Моя бабушка умела радоваться. Радовалась действительно хорошему и просто ерунде. Починили ей свет в прихожей – радовалась, включили осенью на день раньше батареи – радовалась, приходил из ЖЭКа приветливый, непьяный мастер – бабушка потом с удовольствием хвалила и его немудреную работу, и его самого. У бабушки почему-то все хорошие мастера были «мальчишками».
Когда она рассказывала, как эти мальчишки отлично ей все наладили, прикрутили, починили, я представляла своих одноклассников, только в спецодежде, с отвертками, пассатижами, молотком… Но если я была у нее в гостях и мастер приходил при мне, то я искренне удивлялась: неужели для бабушки этот старичок – мальчишка?
Бабушка сама очень долго была молодой, очень молодой, так долго не менялась, сопротивлялась наступающей, наваливающейся старости.
Потом и бабушка моя постарела. И ушла. А старички с отвертками начали незаметно молодеть. И резко помолодел весь мир вокруг меня. Моя бывшая старшая подружка Юлька давно-давно, когда ей только исполнилось сорок, шумно объявила: «Черт побери! Вышла на улицу, весна, солнце, и вдруг увидела – столько вокруг идет молодых девчонок… Откуда они взялись? Выросли за зиму?» Нет, Юлька, они выросли за нашу с тобой весну и наше лето. Оно ведь и так было очень долгим.
К неожиданно наступившему юбилею я купила симпатичные брючки и стильный пиджак. Нарядилась, когда Егор пришел к Катьке в субботу. Он хмыкнул, когда я открывала ему дверь, ненароком оглядел меня, вроде поощрительно улыбнулся.
– Как ты считаешь, можно так одеться на презентацию?
– А то! – засмеялся Данилевский.
– А ничего, что… гм… стиль такой… свободный?
– А что, тебе теперь одеваться, как старой кошелке? – ответил страшно довольный Данилевский.
Ну вот, теперь мне – по документам, по крайней мере, – сто лет в обед. Теперь я точно никуда не денусь, а до самой глубокой старости буду вспоминать, как прождала Данилевского полжизни, какой он оказался ловкий и хитрый, сначала – мальчишка, потом дядька… А старичком Данилевский быть не собирается, потому как, справив гораздо раньше меня все свои знаменательные юбилеи, женился сгоряча на исключительно молодой особе, которая еще много лет будет молодой, ее уж точно никто не назовет старой кошелкой, вешалкой, каргой, и поэтому наш Егор тоже вроде как получил дополнительный кусок молодости. Толстый, аппетитный, тяжело перевариваемый… Бонус…
Что такое по-русски бонус? Поощрительная возможность что-то приобрести. Данилевский приобрел молодую жену. Я – голосистую и талантливую Катьку, смеющуюся, солнечную, любимую. Катька получила бонус в виде своего необыкновенного голоса и многочисленных талантов, а также белой, светящейся зимой кожи, роскошных каштановых волос с золотым отливом, длинных ровных быстрых ножек и, главное, светлого нрава, мощного позитивного заряда и искрометного юмора. Даже те, кого Катька раздражает своими легкими победами, прибиваются к ней, потому что рядом с ней всегда весело и солнечно.
Прибиваются подружки, приятельницы, а также мальчишки, дяденьки и веселые, грустные, разные старички – моего возраста, помоложе, вполовину старше… Все, для кого я уже старая вешалка, а юная, хохочущая, брызжущая светом и жизнью Катька – в самый раз. И это хорошо. Мне остается надеяться, что из мальчишек, дядек и старичков Катька в один прекрасный день выберет самого лучшего, достойного, надежного. И будет с ним ровно столько, сколько лично ей надо быть – ей, не ему. Ни днем больше, ни днем меньше. Как-то так.
