Любовный недуг - Мастретта Анхелес (книги полные версии бесплатно без регистрации .TXT) 📗
– Я не поеду на конгресс, – решила она.
– Как же везет очаровательным мужчинам! – заметила Милагрос, пытаясь вынуть моллюска из раковины.
– Так же, как не везет женщинам, встречающим их на своем пути, – ответила Эмилия.
В течение следующих недель они гуляли по городу, как по ярмарке, словно это разом была большая карусель из движущихся автомобилей и чертово колесо из огромных зданий. Они заходили в театры, как в шкатулки с сюрпризом, смотрели, как на дар, на корабли, приходящие со всего света, ели разные экзотические кушанья, пока у них из ушей не пошел аромат дальних морских странствий.
Однажды вечером, в ранние сумерки – первый признак зимы, на испанском корабле приплыл Риваденейра. Прошел почти месяц с тех пор, как Милагрос и Эмилия покинули Веракрус, и неделя со дня окончания конгресса, где Эмилия появилась, только чтобы умолять о молчании своего друга, доктора Хогана, и получить в ответ упрек и обещание быть ей сообщником.
– Ты пропускаешь массу новых открытий, – сказал Хоган.
– Ко делаю массу других, – ответила Эмилия с ангельской улыбкой.
– Он тебе что-нибудь обещал? – спросил Хоган, ослепленный сиянием ее лица.
– Он сам обещание, – ответила Эмилия.
– Чего же? – спросил Хоган.
– Сегодняшнего дня, – сказала Эмилия, целуя его на прощание.
Через три дня Даниэль пустил в ход все свое обаяние во время ужина, на котором Хоган, из солидарности с Савальсой, решил быть с ним негостеприимным и сдержанным. Ему это удавалось, пока не было покончено с супом, но с этого момента и вплоть до десерта он вынужден был сдаться под натиском ума и обаяния этого мужчины, на чей союз с приключениями он всегда смотрел неодобрительно. Хоган повторил Эмилии свое приглашение провести некоторое время в его доме в Чикаго, где они с Савальсой так и не побывали в прошлый их приезд в Соединенные Штаты. Даниэль пришел в восторг от этого предложения и пообещал, что очень скоро они с Эмилией приедут на одну из воскресных встреч и даже могут остаться у них на недельку. Он подкрепил свое обещание таким пылким прощанием, что окончательно сразил Хогана.
Как только они остались одни и побрели по холодным и хмурым ноябрьским улицам, Эмилия Саури поинтересовалась, откуда у Даниэля такая уверенность, что она сможет поехать в Чикаго.
– От того, что я смогу, – ответил ей он, уверенный в правоте своих слов.
– Даниэль, что мне с тобой делать? – спросила Эмилия скорее у себя, чем у него, думая о своем призвании и о человеке, разделявшем его, как о нечаянной и глубокой ране, от которой у Даниэля не было лекарства просто потому, что он ее даже не замечал.
– Выходи за меня замуж, – попросил Даниэль, нагнувшись и пытаясь укусить ее за кончик уха.
Эмилия покачала головой, уворачиваясь от его заигрываний.
– Я уже вышла за тебя замуж, – сказала она.
– Но ты изменяешь мне с доктором, – упрекнул ее Даниэль.
– Ты ничего не понимаешь, – ответила Эмилия.
– Я понимаю достаточно.
– Именно ты всегда уходишь, – сказала Эмилия.
– Уходит мое тело. В мыслях я всегда остаюсь с тобой, – сказал Даниэль незнакомым ей тоном.
– А зачем мне это нужно? Как мне это поможет в жизни? Из какой передряги меня это вытащит? Какого сына мне даст? – спросила Эмилия.
Даниэль, не зная, что ответить, чтобы защитить себя, обратился к тем желаниям, что были у нее под одеждой. Поэтому они поспешили в его номер в отеле, где превыше всего была правота их тел.
На следующий день для них снова была ярмарка, чтобы праздновать счастье обладания друг другом. Они снова бродили по этому беспорядочному и гостеприимному городу, всегда готовому приютить чьи-то непростительные страсти. У Даниэля была работа в газете и маленькая квартирка, где Эмилия даже не пыталась навести порядок. Там они спали и целовались, пока все остальные работали. Они не стали выяснять отношения. Оба до смерти боялись всяческих упреков и объяснений. У каждого была на то своя причина, но каждый не хотел ничего знать, кроме своего сиюминутного каприза. Они были вместе, и в будущем у них был только этот вечер. Жизнь была смелой и щедрой, бесповоротной и многообещающей.
Они поехали в Чикаго и не одну, а две недели провели у Хогана, превратив его воскресенья в праздники, а их вечера – в дружеские посиделки. Они гуляли и пили с Хоганом и Хелен, словно все четверо были готовы умереть, лишь бы не потерять ни минуты радости этой разгульной жизни.
– Этот мужчина больше тебе подходит, – сказала ей Хелен в минуту откровения, видя, как у подруги сияют глаза и даже кожа, когда он рядом.
– Но только не тогда, когда мне хочется покоя, – возразила ей Эмилия.
– Зачем тебе покой, когда у тебя есть счастье?
– Счастье есть сейчас, но сейчас ведь пройдет, – ответила Эмилия, вспоминая свою жизнь с Антонио Савальсой как потерянный рай.
Они вернулись в Нью-Йорк встречать Рождество с Милагрос и Риваденейрой, чья роль сводников заставила их задержаться в этом городе, которого они за две недели уже начали бояться. Эмилия нашла их постаревшими, как кажутся слишком вытянувшимися дети, когда их не видишь некоторое время. Она подумала, что то же самое, наверное, происходит и с родителями. Она писала в Пуэблу только короткие записочки. Она даже не стала придумывать никаких оправданий, чтобы объяснить свою задержку. Она только посылала им поцелуи и писала, что у нее все хорошо и она счастлива. Она посылала совершенно одинаковые письма таким разным адресатам, как Савалъса, Соль и Саури. Однако угрызения совести тревожили ее лишь время от времени, и она отгоняла их, как только они становились похожими на боль. Никакая причина, вина или воспоминание не могли замутить ее настоящего.
Однажды вечером, через два дня после чудесного рождественского ужина, Даниэль сообщил, что ему срочно нужно уехать в одно место, где он встретится с другими мексиканцами и с представителем правительства Обрегона. Он был возбужден, строил планы и перечислял имена друзей, готовый снова безраздельно посвятить себя всем хитросплетениям этих интриг и споров. Пока они пили рем с сахаром и лимоном, Эмилия слушала его молча, уверенная, что бесполезно нарушать его священный трепет, сосредоточившись на его голосе, как на головоломке, и зная, что вся она состоит из бесконечных переплетений времени и терпения. Так они и пили стакан за стаканом, пока поздно ночью ему не надоело слушать только себя и он не начал целовать ее в перерывах между своими фантазиями, делясь с ней охватившей его эйфорией.
На следующий день будто что-то толкнуло Эмилию, безмятежно спавшую рядом с Даниэлем, и нарушило все очарование. Она проснулась, охваченная хорошо знакомым ей страхом: она знала, что неспособна простить ему еще один уход. Она вспомнила лихорадочный блеск глаз Даниэля, когда он говорил о возможном возвращении в политику, и поняла, что ей пора уезжать в Мексику. От Даниэля нужно бежать, пока огонь еще пылал, иначе раньше, чем можно было ожидать, он впутается в менее безопасную авантюру, чем война их тел.
Она посмотрела на него, едва угадывая его черты в сумраке комнаты, с грустью человека, покидающего целое царство. Она не стала целовать его, боясь разбудить, чтобы унести с собой веру в то, что кто не прощается, тот уходит не навсегда. «Уходит только мое тело. В мыслях я всегда остаюсь с тобой», – написала она крупными буквами на концертной программке. И оставила Даниэля там, где место на подушке рядом с ним занимали его бесплодные химеры.
Некоторое время спустя, еще не совсем проснувшись, Даниэль протянул руку и не нашел Эмилии рядом. Тогда он позвал ее сонным голосом, который она так любила слушать за чашкой кофе и газетой у окна. Не получив ответа, он открыл глаза, увидел записку, выругался и, ощутив ее отсутствие как пропасть в душе, бросился на ее поиски в номер отеля к еще полусонной Милагрос.
– Чего же все-таки хочет эта женщина? – спросил он у своей тетки, сопя, как раненый бык.
