Жена путешественника во времени - Ниффенеггер Одри (читаемые книги читать онлайн бесплатно TXT) 📗

– Нет. Я сам за все заплачу.

Я прижимаю пальцы к ранке, сгибаю руку.

– Нет, нет, – улыбается Кендрик. – Вы будете моим маленьким научным экспериментом, поедете автостопом на моем гранте Национального института здоровья.

– Зачем?

– Здесь мы не собираемся возиться.– Кендрик замолкает, держа в руке использованные перчатки и колбу с моей кровью, которую он только что взял. – Мы будем исследовать ваш ДНК.

– Я думал, что на это нужны годы.

– Вы правы, но это если брать полный геном. А мы начнем с близлежащих мест; с хромосомы семнадцать, например.

Кендрик бросает перчатки и иголку в ванночку с надписью «Биологические отходы» и что-то пишет на маленькой колбе. Он садится напротив меня и ставит колбу на стол рядом с сигаретами.

– Но человеческий геном не будет расшифрован до двухтысячного года. С чем вы будете сравнивать?

– Двухтысячного? Так скоро? Вы уверены? Думаю, да. Но чтобы ответить на ваш вопрос о болезни, которая настолько… опустошительна… как ваша, зачастую она появляется из-за запинки, повторяющегося фрагмента кода, который говорит: «Плохие новости». Болезнь Хантингтона, например, это просто лишние триплеты хромосомы четыре коронарной артериографии.

Я сажусь и потягиваюсь. Мне бы кофе.

– Значит, все? Мне можно отправляться играть во двор?

– Ну, я хочу взять снимок мозга, но не сегодня. Я выпишу вам направление в больницу. Магнитная резонансная томография, сканирование на определение познавательных способностей и рентген. И еще я направлю вас к своему другу, Алану Ларсону; у него здесь, при университете, своя лаборатория сна.

– Отлично,– говорю я, медленно поднимаясь, чтобы кровь не ударила в голову.

Кендрик поворачивается ко мне. Я не вижу его глаз, очки отбрасывают матовый свет.

– И правда, отлично. Это великая загадка, и наконец у нас есть способы выяснить…

– Выяснить что?

– Что бы это ни было. Кто бы вы ни были.

Кендрик улыбается, и я замечаю, что у него желтые неровные зубы. Он встает, протягивает руку, я ее пожимаю, благодарю его; наступает неловкое молчание: мы снова чужие после того, что узнали друг о друге сегодня; потом я выхожу из его кабинета, иду вниз по лестнице, на улицу, где меня ждет солнце. Кто бы я ни был. Кто я? Кто я?

ОЧЕНЬ МАЛЕНЬКИЙ БОТИНОК

КЛЭР: Когда мы с Генри были женаты около двух лет, мы решили, особо не рассуждая, попробовать завести ребенка. Я знала, что Генри не испытывал по этому поводу особого оптимизма, и я не спрашивала его или себя почему. Я боялась, что он видел наше будущее без ребенка, и я просто не хотела ничего об этом знать. И я не хотела думать о том, что проблемы Генри с перемещением во времени могут быть наследственными или хоть как-то помешать нашим планам насчет ребенка. Поэтому я просто не думала обо всех этих важных вещах, я была опьянена мыслью о ребенке: ребенке, который был бы похож на Генри, с черными волосами и упорным взглядом, или, может, очень бледном, как и я, пахнущем молоком, тальком и плотью, об этаком пельмешке, булькающем и смеющемся при виде разных вещей, о маленькой мартышке, маленьком воркующем ребенке. Мне снились дети. В своих снах я забиралась на дерево и видела в гнезде очень маленький ботинок; вдруг я обнаруживала, что кошка/книга/сандвич, которые я держала в руке, – это ребенок; я плыла по озеру и находила колонию детей, растущих на дне.

Я начала вдруг видеть детей везде: чихающая рыжеволосая девочка в чепчике у магазина; крошечный китайчонок с вытаращенными глазами, сын хозяина в «Голден Уок» (родине замечательных вегетарианских фаршированных блинчиков); спящий, почти лысый малыш в фильме «Бэтмен». В примерочной «Джи Си Пенни» очень доверчивая женщина дала мне подержать свою трехмесячную дочь; единственное, что я могла поделать, это оставаться в розово-бежевом виниловом кресле, удерживаясь изо всех сил, чтобы не вскочить и не понестись бешено, прижимая эту крошку к груди.

Мое тело хотело ребенка. Я чувствовала себя пустой и хотела, чтобы меня наполнили. Я хотела любить кого-то, кто будет здесь: здесь и всегда. И я хотела, чтобы в этом ребенке был Генри, и когда его не будет, чтобы он не исчезал совсем, чтобы со мной оставалась частичка его… гарантия на случай пожара, наводнения, воли Господней.

ГЕНРИ: Я сижу, очень удобно и уютно, на дереве в Эпплтоне, штат Висконсин, в 1966 году, ем бутерброд с тунцом; на мне белая футболка и твидовые брюки, которые я украл с чьей-то бельевой веревки. Где-то в Чикаго мне три; мама еще жива, и эта фигня с перемещением во времени еще не началась. Я посылаю привет самому себе, и мысли о себе как о ребенке неизбежно приводят к мыслям о Клэр и наших попытках зачать. С одной стороны, мне этого очень хочется; я хочу, чтобы у Клэр был ребенок, видеть, как Клэр зреет словно арбуз, радоваться этому. Я хочу нормального ребенка, который будет делать все то, что делают нормальные дети: сосать молоко, хватать ручонками, писаться, спать, смеяться; переворачиваться, садиться, ходить, лопотать что-то неразборчивое. Я хочу видеть, как мой отец неловко качает крошечного внука; я так мало счастья принес отцу – это будет превосходная компенсация, бальзам. И бальзам для Клэр; когда я не смогу быть с ней, часть меня останется у нее.

Но. Но: я знаю, не зная, что вероятность очень мала. Я знаю почти на сто процентов, что мой ребенок будет Счастливчиком-умеющим-неожиданно-исчезать, магически исчезающим ребенком, которого будет уносить, как в сказках. Даже когда я молюсь, задыхаюсь и хватаю ртом воздух, когда я с Клэр на вершине блаженства и прошу бога секса дать нам ребенка, часть меня так же яростно молится, чтобы нас уберегло от этого. Я вспоминаю историю с обезьяньей лапкой и тремя желаниями, которые так естественно и ужасно следуют одно из другого [86]. Интересно, повторят ли эту историю наши желания.

Я трус. Храбрый мужчина взял бы Клэр за плечи и сказал: «Дорогая, это ошибка, давай примем ее как факт и будем счастливо жить дальше». Но я знаю, что Клэр никогда не смирится и счастья не будет. И я надеюсь, понимая, что напрасно, что зря, и занимаюсь любовью с Клэр, как будто из этого может получиться что-то хорошее.

РАЗ

КЛЭР: Первый раз это случается, когда Генри нет. Восьмая неделя беременности. Ребенок размером со сливу, у него лицо, ручки, и сердце бьется. Раннее утро, раннее лето, и я, намывая посуду, вижу на востоке оранжевые и красные облака. Генри исчез почти два часа назад. Он пошел включить воду, и через полчаса, поняв, что разбрызгиватель по-прежнему не работает, я вышла на заднее крыльцо и увидела предательскую кучу одежды около виноградного дерева. Я собрала джинсы и трусы Генри, его гадкую футболку «Убей свой телевизор», свернула все и отнесла на кровать. Подумала о том, чтобы включить воду, но передумала, решив, что Генри это не понравится, если он появится посреди двора и весь промокнет.

Я приготовила и съела макароны с сыром и немного салата, выпила витаминов, проглотила большой стакан снятого молока. Я напеваю, занимаясь посудой, представляю себе, что маленькое существо внутри меня слышит, как я пою, запоминая этот факт для узнавания на крошечном, клеточном уровне. И вот, старательно моя тарелку из-под салата, я чувствую глубоко внутри легкую боль, где-то в тазу. Через десять минут я сижу в гостиной, ни о чем не думаю, читаю Луи Де Верньера, и вот опять – легкий укол по внутренним проводам. Я не обращаю внимания. Все в порядке. Генри пропал более двух часов назад. Какую-то секунду меня это беспокоит, потом я перестаю думать и об этом тоже. Где-то еще полчаса я сижу спокойно, а потом появляется слабое странное чувство, напоминающее менструальные судороги, я чувствую, как липкая кровь течет по моим ногам, вскакиваю, иду в ванну, снимаю трусы, и там все в крови, боже мой.