Тюрьма - Светов Феликс (читать книги бесплатно полностью без регистрации TXT, FB2) 📗
— Что тебе надо, Артур?
— Ничего мне от тебя, писатель, не надо, а чего надо, ты не можешь — нету и не научили. Скучно мне, Серый. Я почему, думаешь, бегаю? От скуки. Теперь дело есть — посчитаюсь. Сучонка думает, сдала, намотают срок! Не получится по-ихнему, уйду. Погляжу на нее. Она, видишь, с ментом спуталась… Да не с ментом — майор с Петровки. А мне того и надо, корешу помочь, на то и майор с Петровки, а она вон как сыграла — меня подставила. На ее хате взяли.
— Похоже,— говорю.
— Что похоже?
— Все похожи, — говорю,— и всё похоже.
— А я о чем? Я их перевидал, это на зоне караул — и на такую мразь полезешь, а я был и на поселении. Работенка — дневальный в душевой. И жил в душевой — малина! Смена идет после работы — по три часа ждут, а бабы норовят проскочить, когда никого. Наломаются за день, в грязи по уши — на картошке, в свинарнике, замерзнут… Да она за этот душ... «Цену знаешь?» — спрашиваю. Все знают!
— Очень похоже, — говорю.
— Да что похоже — ты про чего?
— Про майора, про кореша, про бабу. И все прочее. Тоска, Артур, я бы тоже убежал, но я быстро не могу, догонят.
— Тут не ноги нужны, голова. И хотеть надо.
Борю привели поздно, мы уже отужинали. Он ничего не сказал, ни на кого не поглядел, разделся и полез в матрасовку.
— Есть не будешь? — спросил я.
— Что-то у них меняется,— сказал он мне вполголоса,— темнят, не пойму чего хотят.
— Ты о чем, Боря?
Я сидел на своей шконке, он лежал. Опухшее, и без того пожелтевшее лицо, казалось черным.
— Он от меня того хочет, чего я ему… Если она и теперь не…— он замолчал.
— Ты у кого был, Боря?
— Пашка приезжал, кореш из управления. Никак с Генкой не разберутся. С Бутырки — на Петровку, с Петровки обратно. Еще чего-то на него повесили. Надоело. Хотя бы конец.
— Ты говорил, все лето вместе?
— Мне говорили и я говорил. У них, видишь как — сегодня одно, а завтра…
— Да у кого - у них?
— Давай, Серый, письмо, пока не поздно. Через день пойду к Ольге, передам, а что дальше, не ручаюсь. Сам видишь, хата неживая, так не оставят…
— Деловые! — крикнул Артур.— Кончай заседание! У нас тюрьма или вокзал? Поезда ждете? Все поезда ушли, больше не будет… Слышь, Боря, бунт на корабле!
Боря не ответил… Таких глаз у него я не видел — тусклые, пустые… Да он болен! — подумал я.
— Есть предложение, урки,— не унимался Артур,— кончать недоделанного, хватит ему коптить небо. Мы тоже люди, можно сказать, граждане, хотя и лишенные, должны, по силе возможности, участвовать в общественной жизни… Обществу польза, тюрьма лишняя пайка, а нас раскидают. Все развлечение, не ждать поезда.
И опять ему никто не ответил.
— Одному, что ли, идти на дело? — вопрошает Артур, лежит, уперся ногами в верхнюю шконку; как сжатая пружина.
— Значит, одному, ладно. Но и вы, суслики, не отмажетесь. Готовься, недоделанный! Приговор известен, сроки обжалования давно прошли, помиловки не будет… Молчишь? Бывает, редко кто поет песни. Молись, если умеешь… У нас, урки, демократия, ставлю на обсуждение как его кончать. У кого какие предложения?..
Я поглядел на Борю: глаза закрыты, лоб в испарине.
— Нет предложений. Так и запишем. До демократии не доплыли. Научим. Прошу обсудить мое предложения… Или повесить недоделанного. На его матрасовке. Самое гуманное, быстро и без хлопот. Или сперва раздавить, что ему лишнее и больше не понадобится, а потом повесить. В зависимости от поведения. Если покается — повесим, не покается — сперва раздавим. За тобой слово, недоделанный! Или общество чего хочет добавить?
— Смени пластинку, Артур, — не выдержал я.
— Слышь, Боря, я говорил, бунт на корабле, интеллигенция путает карты. Когда их просят, они молчат, не хотят быть вместе с народом, а когда народ и без них обойдется, тут они вылезают — и нам дайте! Чего тебе дать, писатель, давить или вешать?
— Я тебя предупреждал, Артур, ты один, не выйдет.
— А Боря? Неужто с желторотыми? Откажется от борьбы за законность, за справедливость, пойдет с интеллигенцией, с недоделанным? Тебе слово, Боря!
И опять Боря не ответил. И глаз не открыл.
— Что бывает на корабле, когда капитан выходит из строя?.. Беру на себя! Командую флотом! Недоделанный! Снимай штаны, предъяви, что будем давить…
Гриша вылез к дубку. Бледный, налитые кровью глаза, на толстых губах пузырится пена.
— Дождались! — Артур спустил ноги и приподнялся.— Понял неотвратимость наказания?
Гриша метнулся к двери, схватил «восьмерку» — бачок для стирки, и завизжал:
— Убью, убью, убью|..
— Андрюха!..— крикнул я и бросился к Грише.
Оторвать его от бачка мы не смогли, вцепился, вмертвую. Так, с бачком и уложили. Андрюха сел ему на ноги.
Артур сидел на шконке и смеялся.
— Общество включилось. Раскачались. Сейчас совместно приступим к казни. Начинай, писатель…
— Уходи, Артур,— сказал я, тебе тут не жить.
— Это как понять? — Артур явно развлекался.
— Нас четверо, а ты один.
— Двойка тебе по арифметике, писатель. Одно делю писать, другое — считать… Недоделанный — покойник. Андрюха на крючке, он в чужие дела не лезет. А капитан отсутствует по уважительной причине, кум его обидел. Обманул. Да и где он, наш капитан?.. Капитан, улыбнитесь!.. А с тобой мы поговорим. Или ты четверых против меня стоишь?
— Хватит выступать, Артур,— сказал Менакер,— надоело.
— О! Це дюже гарно — жиды заговорили. Пора я нам переходить от слов к…
Я и головы не успел поднять, Менакер перемахнул дубок, рванул Артура за руку, крутанул и бросил на пол. Руку он не отпускал.
— Пусти, падло! — заревел Артур.
— Еще хочешь? — спросил Менакер.
— Пусти руку!!! — орал Артур.
Менакер отпустил его, подошел к умывальнику, тщательно вымыл руки и подчеркнуто долго вытирался полотенцем. Опавшие, как мне показалось при встрече, мышцы на руках, ходили под кожей буграми.
Артур молча собирал сумку.
Распахнулась дверь: корпусной, два вертухая.
— Что происходит?
— Забирай, начальник, — сказал Артур, он уже завязал сумку.— Задавлю, хуже будет.
— Почему бачок не на месте?
— Стирка, — сказал Менакер,— белье собираем.
— А этот что лежит? — корпусной кивнул на Борю.
— Больной, — сказал я— пришел с вызова, плохо ему.
Корпусной подошел к Боре, сбросил одеяло.
— Что такое?
Боря открыл глаза. Может, он, правда, ничего не слышал?
— Заснул… сказал Боря, лицо черное, неживое.
— Что тут было? — корпусной обвел нас глазами.
Никто ему не ответил.
— Кучеряво живете. В такой камере — пятеро! Завтра все пойдете на общак, там освежат. — Меня хоть в карцер, — сказал Артур.— Забери отсюда, начальник, хуже будет, за себя не ручаюсь!
— Значит, ничего не было, все довольны, а этот просится в карцер? — опять спросил корпусной.
Артур шагнул к двери. Так и шлепает босиком.
— Где ботинки? — спросил корпусной.
Я снял тапочки и бросил к двери.
Артур повернулся ко мне, подумал и сунул в них ноги.
— Не отмажешься, писатель, — сказал он‚— встретимся. Расплачусь. Получишь сдачу. За тапочки.
Утром за нами не пришли. Не пришли и вечером. А когда так же спокойно кончился еще один день, мы решили, обошлось. Два дня в тюрьме очень много.
Без Артура в камере стало совсем хорошо. Беспокойство исходило от человека, «скучно» ему было, а чего чего человек не сочинит, когда скучно и ничто его не сдерживает.
Четверо в камере на шестнадцать человек, конечно, «кучеряво». Мы это понимали, но, может, не раскидают, пугал, добавят человек пять, пусть десять, не страшно, если держаться вместе, кого хочешь перемелем. Хорошо нам было, а мне первый раз так спокойно. Да и знали мы друг друга очень близко, все равно что родня.
Боря к утру отошел, признался, что болело сердце: «Поплыл, мозги набекрень, устал, сплю мало…» Про Артура он ничего не спрашивал, я так и не понял, слышал он что-то или правда был в беспамятстве.
