Книжный вор - Зузак Маркус (читать книги онлайн бесплатно полностью без сокращений .txt) 📗
Да.
Придется согласиться.
Что Папа наделал?
ПОКОЙ
В ту же ночь в начале двенадцатого Макс Ванденбург шагал по Химмель-штрассе с чемоданом, полным еды и теплых вещей. Его легкие наполнял немецкий воздух. Полыхали желтые звезды. Дойдя до лавки фрау Диллер, он в последний раз оглянулся на дом № 33. Он не мог видеть фигуру в кухонном окне, но она его видела. Она помахала, а он в ответ не помахал.
Лизель еще чувствовала на своем лбу его губы. И запах его прощального выдоха.
— Я кое-что тебе оставил, — сказал он, — но ты получишь его, лишь когда придет пора.
Он ушел.
— Макс?
Но он не вернулся.
Вышел из ее комнаты и беззвучно прикрыл дверь.
Коридор пошептался.
Ушел.
Когда удалось дойти до кухни, там стояли Мама и Папа: скрюченные тела, сбереженные лица. Они стояли так целых тридцать секунд вечности.
Как славно.
Покой.
Где-то под Мюнхеном немецкий еврей шагал сквозь темноту. Они условились встретиться с Гансом Хуберманом через четыре дня (конечно, если того не заберут). Далеко от города, ниже по течению Ампера, там, где сломанный мост косо лежит в реке и деревьях.
Он придет туда, но лишь на несколько минут.
Единственное, что нашел Папа там через четыре дня, — прижатую камнем записку у подножья дерева. В ней не было никакого обращения и только одна фраза.
Тишина в доме № 33 по Химмель-штрассе стояла плотная, как никогда, и тут стало ясно, что «Словарь Дудена» полностью и окончательно не прав, особенно в том, что касается родственных слов. Тишина не была ни мирной, ни безмятежной, и покоя тоже не было.
ИДИОТ И ЛЮДИ В ПЛАЩАХ
Вечером после парада идиот сидел на кухне, заглатывал горький кофе фрау Хольцапфель и мучительно хотел курить. Он ждал гестапо, солдат, полицию — кого угодно, — чтобы его забрали: он чувствовал, что заслужил это. Роза велела ему ложиться. Лизель торчала в дверях. Он отослал обеих и несколько часов до утра просидел, подперев голову ладонями, в ожидании.
Ничто не пришло.
Каждая единица времени несла в себе ожидание — стука в дверь и пугающих слов.
Но их не было.
Звуки издавал только он сам.
— Что я наделал? — снова прошептал он. И ответил себе: — Боже, как хочется курить. — Табак у него давно кончился.
Лизель слышала, как эти фразы повторились несколько раз, и ей стоило труда не переступить порог. Ей так хотелось утешить Папу, но Лизель никогда не видела, чтобы человек был так опустошен. Этой ночью не могло быть никакого утешения. Макс ушел, и виновен в том был Ганс Хуберман.
Кухонные шкафы очерчивали силуэт вины, а ладони Ганса были скользкими от воспоминаний о том, что он натворил. Лизель знала, что у него должны быть потные ладони, потому что у нее самой руки были мокры до самых запястий.
В своей комнате она молилась.
Ладони, колени, лбом в матрас.
— Господи, пожалуйста, пожалуйста, пусть Макс уцелеет. Пожалуйста, Господи, пожалуйста…
Горькие колени.
Горящие ступни.
Едва забрезжил первый свет, Лизель проснулась и вернулась на кухню. Папа спал, головой параллельно столешнице, в углу рта скопилось немного слюны. Все затапливал запах кофе, и картина глупой доброты Ганса Хубермана еще висела в воздухе. Как номер или адрес. Повтори, сколько нужно, и пристанет.
Первая попытка Лизель разбудить Ганса осталась непочувствованной, но следующий толчок в плечо заставил вскинуть голову рывком потрясения.
— Пришли?
— Нет, Папа, это я.
Он прикончил черствую лужицу кофе в своей кружке. Его кадык подпрыгнул и опустился.
— Уже должны были прийти. Почему они не идут, Лизель?
Это было оскорбительно.
К нему уже должны были нагрянуть и перевернуть весь дом в поисках доказательств жидолюбия и подрывной деятельности, но получилось, что Макс ушел совсем напрасно. Сейчас вполне мог бы спать в подвале или рисовать в своей книге.
— Папа, ты не мог знать, что они не придут.
— Я должен был понимать, что нельзя с этим хлебом… Я не подумал.
— Папа, ты все сделал правильно.
— Ерунда.
Он встал и вышел из кухни, оставив дверь приоткрытой. Наступало, к вящему унижению и огорчению Ганса, славное утро.
Миновали четыре дня, и Папа отправился в долгий путь вдоль Ампера. Он вернулся с маленькой запиской и положил ее на кухонный стол.
Прошла еще неделя, а Ганс Хуберман все ждал наказания. Рубцы на спине превращались в шрамы, и по большей части Ганс бродил по Молькингу. Фрау Диллер плевала ему под ноги. Фрау Хольцапфель, верная слову, перестала плевать Хуберманам на дверь, но у нее появилась удачная сменщица.
— Я всегда знала, — проклинала его лавочница. — Ты грязный жидолюб.
Ганс, не замечая ее, шел дальше, и Лизель нередко заставала его у Ампера, на мосту. Положив локти на перила, он стоял, свесившись над водой. Дети проезжали мимо на велосипедах или пробегали, громко крича и шлепая ногами по деревянному настилу. Все это его даже не трогало.
— Видишь его? — спросил однажды Папа, когда Лизель стояла, перегнувшись через перила. — Там, в воде?
Река текла не очень быстро. В ее медленной ряби Лизель сумела разглядеть очертания Максова лица. Перистые волосы и все остальное.
— Он все время дрался с фюрером в нашем подвале.
— Езус, Мария и Йозеф. — Папины руки стиснули занозистое дерево. — Я идиот.
Нет, Папа.
Просто ты человек.
Эти слова пришли к Лизель больше года спустя, в подвале, где она писала свою историю. Девочка пожалела, что не додумалась до них там, на мосту.
— Я глупый, — сказал Ганс Хуберман своей приемной дочери. — И добрый. Отчего получается самый большой идиот на свете. Понимаешь, ведь я хочу, чтобы за мной пришли. Всё лучше этого ожидания.
Гансу Хуберману нужно было оправдание. Ему нужно было знать, что Макс Ванденбург покинул его дом по веской причине.
Наконец, после трех почти недель ожидания, он решил, что его час настал.
Было поздно.
Возвращаясь от фрау Хольцапфель, Лизель заметила на улице двоих мужчин в длинных черных плащах и скорее бросилась домой.
— Папа, Папа! — Она чуть не снесла кухонный стол. — Папа, они здесь!
Первой вышла Мама:
— Что за крик, свинюха? Кто это здесь?
— Гестапо!
— Ганси!
Тот был уже там — вышел из дому встречать. Лизель хотела догнать Папу, но Роза удержала, и они вдвоем смотрели из окна.
Папа вышел к калитке. Беспокойно мялся.
Мама сжала Лизель за плечи.
Плащи прошли мимо.
Папа обернулся на окно и, встревоженный, вышел за ограду. И крикнул вслед тем двоим:
— Эй! Я здесь. Это я вам нужен. Я в этом доме живу.
Люди в плащах задержались лишь на миг и сверились с блокнотами.
— Нет-нет, — сказали они ему. Голоса у них были низкие и дородные. — Увы, ты для нас староват.
Они двинулись дальше, но не ушли далеко — остановились у дома № 35 и свернули в открытую калитку.
