Книга духов - Риз Джеймс (читать полную версию книги .txt) 📗

…Меня охватывало все большее отчаяние. То, что Селия была так близко, так ужасающе близко, десятикратно обостряло мое чувство одиночества. Моя меланхолия бросалась в глаза даже ей, но какие объяснения она могла от меня услышать? Меня словно опоили ввергающей в печаль отравой, и я должна была теперь найти противоядие – или же умереть. Любовь, сердечные терзания и вынужденная немота делали меня больной, и вот в подаваемое к нашему столу вино я всыпала порошок из ягод можжевельника и щепотку сушеного базилика.

Еще хуже – однажды утром, когда Селия отправилась на рынок, я потихоньку вошла в столовую, взяла бутылку, которую мы должны были распить вечером, и произнесла над ней заговор:

Таково было мое состояние, что смущения я не испытывала. Но вечером, когда вином мы запили бифштексы из оленины, тушеные сливы и горькую зелень, я ничего, кроме опьянения, не почувствовала, а на следующий день в больной голове непрерывно стучал рефрен: «Гибель, гибель без любви».

Я немного урезонила себя, когда Селия вошла ко мне с пакетиком, который она вымела из-под своей кровати (вербена, лимон, корень кирказона змеевидного и цветы бузины в мешочке из красной шерсти, завязанном красной ниткой), и спросила, не прибегаю ли я на государственной службе к магии.

– К службе отношения это не имеет, – ответила я, взяв у нее мешочек. – Je t'assure [73] .

– Тогда что же это?

– Где-то написано, что такие средства отпугивают ползучих тварей и они не взбираются по столбикам кроватей.

Это было безжалостно, но действенно. Селия выхватила у меня мешочек и снова положила его под свою кровать.

Селия (она по мере того, как летели календарные месяцы, чувствовала себя все свободней) выглядела если не совершенно счастливой, то гораздо радостней. И хотя мы жили в спокойном согласии, почти без единого резкого слова, ничто в ней – ни взгляд, ни касания – не говорило о любви или о ее медленном зарождении. Между тем моя любовь, мое томление, моя страсть походили на молоко в кувшине – перекисшая, свернувшаяся субстанция, похожая невесть на что.

Быть может, если я и чувствовала себя мужчиной, то лишь благодаря панталонам. Или же виновницей – моя должность, мой статус любимчика губернатора? А может, мое жалованье внушило мне комплекс превосходства? Подцепила я Кожную Лихорадку Южан и приписала себе правовой титул белого человека? Или причиной всему была просто Любовь со своей меньшей сестрой – Похотью, раздор между которыми шел внутри меня слишком долго? Так или иначе, но никакими разумными объяснениями не устранить нагрянувшего позора.

…Я с нетерпением ждала нашей первой зимы. И в самом деле дни становились прохладней, иной из них можно даже было назвать «холодным». Однако во Флориде зима удивительно похожа на весну, разве что иногда ударяли заморозки («белые» и «черные»; последних, когда чернела зелень, особенно боялись ввиду возможной гибели урожая), и осень по сравнению с летом не несет заметной передышки. Времена года плавно сменяют друг друга, сезонное расписание представляет собой мешанину.

Мы с Селией и понятия не имели о настоящей жаре, оказавшись тут впервые. То осеннее пекло было сущим пустяком по сравнению с мертвым сезоном, наступившим позже. Куда хуже нам пришлось по прошествии года – верно говорят, что окончательно гнобит человека второе лето, проведенное им на Юге; истинность этого мнения я готова засвидетельствовать.

Лето 1829 года накрыло город словно одеялом – мокрым, плотным, удушливым. В почтовой конторе все толковали только о грозящих бедах-близнецах – лихорадке и урагане. Лично я лихорадки не боялась. Ураганы? Им я могла сказать одно большое «фэ». Дома у нас блюда подавались на стол холодными, не хотелось брать в рот ничего горячего. Окна, выходившие на улицу, мы держали открытыми в надежде хоть на слабенький сквознячок, и, раздраженные нашим замкнутым образом жизни, наши соседи – нагловатая, надо сказать, компашка – заглядывали к нам через подоконник, свистя и улюлюкая. (Это нахальство мне пришлось пресечь покупкой терьера, который при малейшей попытке вторжения скалил зубы и отчаянно лаял.)

Летом мы стали спать на галерее, не укрываясь простыней, под москитной сеткой: я – на верхней, а Селия – на нижней. В противном случае следовало отказаться от сна вообще. Вскоре Селия вновь заявила о том, что боится змей и прочих ползучих тварей, которые, по ее словам, не доберутся до нее, если она будет спать наверху, а не на нижнем этаже – практически во дворе. Мне нечего было противопоставить ее логике, поскольку «логические» аргументы беспокоили Селию меньше всего… И что мне оставалось делать?.. Признаюсь, я уже подумывала разубедить ее наглядной демонстрацией змеи цвета индиго, облюбовавшей старый пень возле нашего дома, которую я намеревалась втащить в комнату наверху. На примере этой задуманной мной уловки легко судить, насколько я страшилась лишиться своего уединения.

Что, если я раскидаюсь во сне? Сброшу простыню и оголю и то и другое свое хозяйство? Комнату я могла запереть на замок, а постоянно разраставшуюся книгу туго перевязывала ленточкой и прятала подальше. Но главным предметом любопытства для меня (я это знала) была, конечно же, я сама.

И однако же я уступила. Мы перетащили кровать Селии на галерею второго этажа. Ссылаясь на стыдливость, на правила приличия и прочее, я настояла на том, чтобы мы спали подальше друг от друга – на разных концах нашего дома в форме буквы «L». Я поставила также ширмы и повесила шелковые занавеси, устроив некое подобие сераля.

Наши постели разделяло расстояние в тридцать один шаг, и каждый шаг, когда я делала его мысленно, приближаясь к Селии, причинял мне невыносимые страдания. Навстречу отрадам, о которых не переставала мечтать. О да, я мечтала об этом ночном путешествии, целью которого было обретение сокровища. Тридцать один шаг – и вот оно, все блаженство мира в моих руках. Тридцать один шаг – и мечта сбудется.

…Скажу напрямик: о любви я знала мало, и похоть терзала меня ужасно. Да, элементали кое-чему меня научили в области секса. Гораздо лучше вышло с поклонником Себастьяны – Ромео. И с Арлезианкой, удачно встреченной в Авиньоне. Но с тех пор была только одна-единственная ночь в зачумленном Норфолке, воспоминание о которой начинало тускнеть. Теперь мне хотелось большего. Слишком долго я ждала – и заждалась. И я добьюсь своего.