Сексус - Миллер Генри Валентайн (читать бесплатно полные книги .TXT) 📗

Существует гипотеза, согласно которой, когда какая-нибудь планета вроде нашей Земли, выявив все формы жизни, исчерпает все возможности их развития, она рассыпается на части и, подобно звездной пыли, рассеивается по Вселенной. И она не медленно угасает, как Луна, – она взрывается, и уже через несколько минут и следа ее не отыщешь на небесах. Нечто похожее происходит и в морских глубинах. Это называют имплозией – взрывом, направленным внутрь. Когда амфибия, привыкшая к черным безднам, поднимается на другой уровень, когда меняется привычное для нее давление, тело взрывается изнутри. А разве не привычное зрелище – подобные взрывы в человеческих существах? Норманн, ставший берсерком 70, малаец, одержимый амоком, – что это, как не примеры имплозии? Когда кубок переполняется, содержимое переливается через край. Но что происходит, когда и кубок, и то, что его наполняет, сделаны из одной субстанции?

Бывают моменты, когда жизнь настолько переполняет человека, когда эликсир жизни озаряет его таким великолепием, что выплескивается душа. В ангельской улыбке Мадонны это явлено как истечение Духа. Наступает миг полнолуния – идеально круглым становится лицо Луны. Минутой, полминутой, секундой позже – и чудо кончилось. Что-то неосязаемое, что-то необъяснимое отдано – и дано. В человеческой жизни может случиться так, что Луна никогда не достигнет этой фазы. Иным человеческим созданиям выпадает наблюдать лишь единственный природный феномен – постоянное лунное затмение. Что же касается страдающих гениальностью, в какой бы форме эта болезнь ни проявлялась, то мы чуть ли не с ужасом замечаем, что там ничего нет, кроме беспрерывного убывания и прибывания лунного серпа. Реже попадаются ненормальные натуры, которые, увидев полнолуние, почувствовав его, так бывают ошарашены этим чудом, что всю оставшуюся жизнь проводят в попытках задушить то, что дало им свет и дыхание. Борьба, происходящая в сознании, – это история расщепления души. Пережив полнолуние, трудно бывает примириться с неизбежностью постепенного увядания, тусклой смерти этого цветка, и люди пытаются изо всех сил оставаться в зените. Они пытаются изменить действие закона, заключенного в них самих, в их рождении и смерти, росте и изменениях. Застигнутые чередованием приливов и отливов, они расщепляются. Душа уходит от тела, а подобие разделенного «я» еще пытается бороться. Раздавленные своим собственным великолепием, они обречены беспрерывно искать красоту, истину, гармонию. И, лишившись собственного сияния, они рвутся заполучить дух и душу того, к кому их тянет. Им каждый лучик нужен, и они отражают чужой свет каждой гранью своего существа. Мгновенно вспыхнув, когда свет падает на них, они так же стремительно гаснут. И чем ярче вспышка, тем более ослепленными предстают они миру. Тем опаснее они для источника света. И тем опаснее такие отражающие люди для излучающих; как раз к этим ярким и настоящим источникам света льнут они с необоримой страстностью.

Вот она лежит, и жаркое сияние обволакивает ее, губы чуть тронуты таинственной улыбкой. Вся она словно плавающее в дистиллированных наркотических волнах причудливо подсвеченное тело. Но постоянное сияние, испускаемое ее плотью, сейчас как-то отделено от нее, висит над ней подобно облаку пара, которое вот-вот будет абсорбировано ее телом.

Я весь ушел в любование ею, и странные мысли бродили в моей голове. Так ли уж безумно предположить, что, пытаясь погасить свое сознание, она обнаружила, что сама давно уже погасла? Что, если смерть не отступится от нее, не желая быть обманутой в этот раз? И это облако, обволакивающее ее, ложащееся на нее, как пар от дыхания ложится на поверхность стекла, – не отражение ли оно другой смерти?

Она ведь всегда была такой живой. Даже сверхъестественно живой. Никогда не знала покоя – только во сне. А если уж засыпала, то спала как убитая.

«Тебе сны снятся?» – спросил я ее однажды.

Она не могла вспомнить: это было так давно, когда она видела сны.

«Все люди видят сны, – не отставал я, – просто ты не хочешь утруждать память, вот и все».

Вскоре после этого она явно небрежным тоном дала мне понять, что ей снова начали сниться сны, причем сны довольно странные, совсем непохожие на те, что снились прежде, давным-давно. Сначала она делала вид, что стесняется их пересказывать, но потом, видя, какое значение я им придаю, расписывала во всех подробностях.

Однажды я пересказывал Кронскому какой-то сюжет из ее снов, выдавая его за собственный; прикинувшись смущенным и озадаченным этим сновидением, я был в самом деле озадачен, услышав от него:

– Да ничего подобного вам не снилось, мистер Миллер! С чего бы это ты решил меня разыгрывать?

– Разыгрывать? – переспросил я с искренним удивлением.

– Это только писателю может показаться подлинным, – пояснил он, – а психолог здесь сразу фальшивку увидит. Сон нельзя придумать, как ты придумываешь рассказ. У снов есть свои отличительные признаки, понял?

Пришлось позволить ему разрушить грезу и признаться, что я действительно придумал этот сон.

А еще через несколько дней, копаясь в библиотеке доктора Онирифика, я наткнулся на увесистый том, посвященный душевным болезням, связанным с утратой личности. Перелистывая его, я нашел среди страниц конверт с моим собственным именем и адресом. Запись была на внутренней стороне клапана, но почерк я узнал легко – это был мой почерк. Объяснение этому могло быть только одно: конверт забыла здесь Мона.

Страницы, которые я перерывал с проворностью муравьеда, были посвящены изложениям сновидений, запротоколированных психиатрами. Обычные сны сомнамбул с раздвоенной личностью. И вот здесь-то я испытал встревожившее меня ощущение узнаваемости. Местами эти повести были мне знакомы.

В конце концов я так увлекся, что записал узнанные мной фрагменты. Откуда возникли другие элементы, я смогу установить в свое время. Я хватал одну книгу за другой, ища какие-нибудь отметки на страницах, но ничего не нашел.

Исследование, однако, меня захватило. Оказалось, что она выдергивает самые драматические моменты и объединяет их. И ее ничуть не волновало, что начало ее сна приснилось шестнадцатилетней барышне, а середина – одуревшему наркоману.

Мне показалась удачной мысль, прежде чем вернуть книгу на полку, вложить конверт между другими страницами.

А через полчаса я придумал кое-что получше. Снова раскрыл книгу и, сверяясь со своими записями, старательно подчеркнул те пассажи, которые она украла у психопатов. Я сознавал, что правду от нее услышишь не раньше чем пройдут годы, а может быть, и никогда. Но я был согласен ждать.

Все же эти мысли улучшить настроение не могли. Если она может подделывать свои сны, то как же обстоит дело с ее жизнью наяву? Если б я приступил к расследованию ее прошлого… Чудовищная трудность задачи сама по себе могла отвратить меня от таких попыток. Однако навострить уши всегда можно. Хотя и это была не слишком радостная перспектива – шагать по жизни с ушками на макушке. Мне стоило только припомнить, как она обходила известные обстоятельства. Просто удивительно, как старалась она заставить меня пропустить эту маленькую главку. Как умело разубеждала меня в том, что попавшаяся мне на глаза во время первой инспекции окрестностей их дома женщина была ее мать! Подробно останавливаясь на каждой черточке ее внешности, она искусно похоронила всякие сомнения – конечно же, настаивала она, я, должно быть, видел ее тетку!

Я даже сейчас делаюсь сам себе противен при мысли, на какие банальные штучки меня ловили. Ведь я мог кое в чем без труда разобраться, не откладывая дело на далекое будущее. Но я был так уверен в своей правоте, что решил не утруждать себя чисто технической задачей добывания дополнительных доказательств. «Куда приятнее, – говорил я себе, – победа, одержанная не движением напролом, а искусным словесным маневрированием».

Самое главное, пришел я к заключению, – не дать ей заподозрить, что мне ясна ее ложь. А почему это так уж необходимо, почти сразу же спросил я себя. Из удовольствия мало-помалу разоблачить неправду? А было ли это удовольствием? И тут же я задал еще один вопрос: если вы выходите замуж за пьяницу, прикинетесь ли вы, что считаете алкоголизм совершенно безвредным делом? И будете ли стоять на этом, чтобы лучше изучить особенности порока, которым страдает ваш любимый человек?